Изящное искусство смерти - Дэвид Моррелл

— Восемнадцать дюймов?! — Теперь уже и Райан не смог сдержать возглас удивления. — Откуда такая точность?

«Эти телодвижения устраивали злоумышленника как нельзя более: едва только Марр, обратив к нему беззащитный затылок, занялся поисками, убийца внезапно извлек из-под широкого плаща увесистый молоток судового плотника и одним-единственным мощным ударом лишил жертву всякой способности к сопротивлению».

— Все в точности как произошло прошлым вечером, даже хлопчатобумажные носки мы обнаружили на полу! — воскликнул Беккер. — Владелец лавки как раз, наверное, потянулся достать их. Вот — прочитайте про младенца.

«…Негодяй столкнулся с двумя затруднениями: сначала его смутило дугообразное покрытие над навесом колыбели, которое он сокрушил ударом молотка, а затем перегородки, которые не позволили ему свободно наносить удары. Уильямс завершил свои манипуляции, как обычно, полоснув бритвой по горлышку невинного малютки, после чего без всякой видимой причины, как если бы смутившись картиной собственного злодеяния, не поленился нагромоздить над бездыханным тельцем целую груду белья».

— То же самое, что обнаружили мы.

— Два, — вдруг произнес Райан.

— Что?

— Уильямс совершил два убийства.

Инспектор перевернул страницу, и глазам его предстали строки, описывающие новые ужасы: случившееся двенадцать дней спустя зверское убийство хозяина таверны, его жены и служанки.

— Посмотрите на фамилию владельца таверны, — сказал констебль.

— И что с ней?

Беккер ткнул в строчку на странице.

— Джон Уильямсон.

— И? — спросил Райан.

— Убийцу звали Джон Уильямс, а жертву второй резни — Джон Уильямсон.

Инспектор в растерянности уставился на Беккера.

— Джон Уильямс. Джон Уильямсон. Как будто они родственники. Вроде как отец убивает сына.

— Это наверняка совпадение, — заявил Райан. — Комиссар непременно упомянул бы о том, что между убийцей и жертвой существует родственная связь. Кроме того, в нашем случае это невозможно. Уильямс по возрасту вполне мог бы быть сыном хозяина таверны, но никак не отцом. Нет, это не имеет смысла. Лучше взгляните, в каких подробностях этот Де Квинси описывает совершенные убийства.

«Служанку убийца застал стоящей на коленях: она натирала графитом каминную решетку. Покончив с этим поручением, она принялась за другое и стала заполнять очаг углем и растопкой… Миссис Уильямсон, вероятно, не видела вошедшего, поскольку стояла спиной к двери. Ее-то, до того как его заметили, Уильямс и сразил сокрушительным ударом по затылку; этот удар, нанесенный ломиком, раздробил едва ли не половину черепа. Миссис Уильямсон упала; шум ее падения привлек внимание служанки — вот тогда-то у нее и вырвался крик… крикнуть во второй раз она не успела; убийца, взмахнув своим орудием, расколол ей череп с такой силой, что осколки врезались в мозг. Обе женщины были несомненно мертвы — и продолжать душегубство попросту не имело смысла… однако убийца немедля принялся перерезать обеим глотки. …Служанка, стоявшая на коленях, так и не успела разогнуться — и подставила голову ударам без сопротивления; после чего негодяю оставалось только откинуть ей голову, чтобы обнажить горло».

— Я словно сам там побывал, — негромко поделился своими ощущениями Беккер. — Сорок три года прошло, а этот Любитель Опиума пишет об убийствах так, как будто все случилось вчера.

— Он испытывает радость, описывая кровавую бойню. — Райан схватил книгу и порывисто вскочил на ноги. — Нам нужно с ним поговорить.

— С кем? С Де Квинси?

На лестнице послышались шаги, а через секунду полицейские увидели владельца книжной лавки — он оделся для воскресной службы, а в руке держал псалтырь.

— Вы сказали, он был здесь в субботу? — уточнил Беккер.

— Да. Сидел вон в том кресле. Не очень-то ему было хорошо. Лоб у него блестел от пота. Сидел вроде спокойно, но безостановочно болтал ногой. Вероятно, ему требовалось принять лауданум. Но его дочь периодически приносила чай, и он смог ответить на все вопросы покупателей. И, должен признаться, продал много книг. Кстати, вы собираетесь купить эту, которую так ужасно изуродовали?

— Со скидкой для служителей закона.

— Разве кто-то говорил про скидку?

Райан положил на стол половину от стоимости книги.

— Вам известно, куда он направился?

— Ну, я знаю, что живет он в Эдинбурге.

— Уехал в Шотландию? Нет!

— Но у меня сложилось впечатление, что ближайшую неделю они с дочерью проведут в Лондоне.

— Где? — продолжал расспросы Райан.

— Не имею представления. В отличие от вас, полицейских, — язвительно заметил старик, окинув пренебрежительным взглядом потертое пальто инспектора, — я не интересуюсь личными делами других людей. Возможно, его издателю что-нибудь известно.

— Где нам искать этого издателя?

— Адрес можно обнаружить в книге, за которую вы требуете скидку. Но если хотите поговорить с Де Квинси в ближайшее время, думаю, этот адрес вам не поможет.

— Почему?

— Издатель тоже проживает в Эдинбурге.

Райан и Беккер бегом покинули книжную лавку и забрались в экипаж.

— Вокзал Ватерлоо, — сказал инспектор кучеру.

Люди, направлявшиеся на службу в собор Святого Павла, неодобрительными взглядами провожали Райана, уверенные, что полиция арестовала этого рыжего ирландского бандита.

— Де Квинси писал о двух случаях, — подал голос Беккер.

Райан кивнул.

— Да, на Рэтклифф-хайвей было совершено два убийства. Что у вас на уме, Беккер?

— Как вы считаете, будут еще убийства?

Экипаж подъезжал к мосту Ватерлоо, и плотно застроенные домами улицы уступили место широкой речной долине; по реке плыли, оставляя за собой кильватерные струи, пароходы, баржи и простые лодки.

Беккер заметил, что инспектор сидит, уставившись в пол, и совершенно не смотрит по сторонам, на широкую, могучую реку. Он с такой силой ухватился за борта коляски, что костяшки пальцев побелели. Только когда они оказались на противоположном берегу и стали удаляться от Темзы, Райан расслабился и оторвал взгляд от пола.

— С вами все в порядке? — осторожно спросил Беккер.

— А почему вы спрашиваете?

— Мне показалось, вам было не по себе, когда мы переезжали через реку.

— Мне не по себе от этого убийства.

Они вылезли из экипажа, прошли через высокую арку и оказались в огромном здании вокзала.

Райан еще помнил времена, когда не существовало железных дорог. Первая — соединившая Ливерпуль и Манчестер — была построена в 1830 году, когда ему исполнилось шестнадцать. До того большинство перевозок осуществлялось конными экипажами, которые — как отметил комиссар Мэйн — могли двигаться не быстрее десяти миль в час. Впрочем, поддерживать на всем протяжении маршрута такую поразительную скорость способны были лишь почтовые кареты, благодаря сети почтовых станций, на которых меняли лошадей. Сейчас же, когда всю страну избороздили железные дороги, стало возможным путешествовать с ранее невообразимой скоростью шестьдесят миль в час.

Однако для того, чтобы вся система нормально функционировала, требовалось четкое согласование времени прибытия и отправления поездов. В результате население основательно переосмыслило свое отношение к времени и расстоянию. До появления железнодорожного транспорта часы в деревушке, скажем, в северо-западной Англии могли показывать десять минут восьмого, а в другой деревушке, расположенной в сотне миль от первой, время отставало на двадцать минут. Такое расхождение было незаметно в эпоху путешествий на каретах, запряженных лошадьми, когда расстояние между двумя этими деревнями преодолевалось более чем за десять часов.

Но теперь, когда поезда пролетали те же самые сто миль за какой-то час и сорок минут, разница во времени стала играть важную роль. При наличии несогласованности во времени практически во всех уголках Англии создание единого, скоординированного расписания движения представлялось невозможным. Тогда решено было принять за эталонное время, установленное Королевской Гринвичской обсерваторией в Лондоне, и все часы на железной дороге (а в скором времени и вообще все часы по всей стране) начали показывать одинаковое время, так называемое «железнодорожное».

Удивительно, но оказалось, что информация может преодолевать расстояние даже быстрее пассажира, едущего на поезде, и покрывать сотни миль не за несколько часов, а (поразительно!) лишь за несколько секунд. Возможным это стало благодаря появлению вслед за железными дорогами и быстрому распространению телеграфной связи. Телеграфист отстукивает ключом текст — и сообщение летит к адресату с прежде совершенно немыслимой скоростью.