Трагедия в ущелье Шаеста - Алескендер Рамазанов

Еще на призывной комиссии после небрежного осмотра сзади и спереди Мадьяра спросили, где бы он хотел служить? В Южной группе войск! В Венгрии! Вот случай побывать на родине матери, увидеть, какие они, потомки венгерских гусар?

«Без проблем», – обнадежил военком и похлопал Мадьяра по плечу. Через месяц, вкусив «карантина», Мадьяр оказался в Германии. Это ведь для того и спрашивали, чтобы поступить наоборот. Таковы неписаные армейские законы. Что же это будет, если сразу исполнять солдатское пожелание? Известно также мудрое изречение: «Куда солдата ни целуй, у него везде задница». Обидно, конечно, но суть не в солдате, а в древней, как мир, взаимной любви начальства и подчиненных.

Здесь стоит упомянуть, как в «карантине», в Твери, Мадьяр с друзьями бились за свои кожаные ремни, яловые сапоги и фуражки, их пытались отнять местные «деды». Но молодежь была кавказская, а значит, за себя постоять могла. «Дедов» тоже можно было понять: в пределах родной страны армия носила сапоги из «кирзы» и ремни из прессованного картона, прошитого нитками.

Итак, Мадьяр начал службу в Котбусе у немцев-демократов, в десантно-штурмовой бригаде. Советские десантники у ворот империалистического военного блока НАТО были военной тайной, и бригада носила вместо голубых беретов пилотки и красные погоны мотострелков. Впрочем, бойцы старались при первой возможности расстегнуть ворот, чтобы обнажить «тельник», он же «рябчик» – полосатую майку. Гарнизон располагался в черте города, казармы, служившие еще кайзеру и вермахту, были очень удобными, умывальники и туалеты просторными и действующими по назначению. Ночью, драя мелкоребристый кафель, – это немцы придумали еще в начале века, чтобы «зольдат» не поскользнулся, Мадьяр обнаружил на подоконнике ошметки книжечки. Понятно, для чего она там находилась, но строки, в которые он машинально всмотрелся, вызвали почти неприличный смех. Это были стихи, но очень к месту. Неизвестный ему поэт писал: «Несчастные дети, что знали мы, когда у длинных столов врачи, постучав по впалой груди, – «Годен!» – кричали нам?» Мадьяр не чувствовал себя несчастным, дома он привык к «немецкому» порядку, но все остальное было в масть. А поэта он потом нашел. Запала строка в душу. И поэт, как выяснилось впоследствии, оказался весьма боевым. Несмотря на астму, сущий боевой потомок Маккавеев, романтик ЧК и военного коммунизма.

Военному делу десантников учили «настоящим образом», как и завещал основатель первого в мире социалистического государства. Он, Ленин Владимир Ильич, понимал, что всякая власть чего-то стоит, если умеет защищаться. Зря его нынче подзабыли. Военному люду полезно читать Ленина.

Кроссы с танковыми траками на спине, рытье ячеек, окопов и капониров, полоса препятствий, а вместо отдыха – строевая подготовка как средство укрепления воинской дисциплины. А двадцать раз подтянуться? А по канату на руках? А подъем переворотом «на закуску»? Наряды и караульная служба казались в ту пору Мадьяру манной небесной. Потом несколько лет с чувством бесконечной благодарности он вспоминал офицеров и сержантов, выжимавших из молодежи все соки. Именно тогда было решено, остаться ли ему живым, пройдя три войны. Спасибо футболу – нагрузки тренировок были близки к боевым. А отвлеченные до сей поры книжные знания военного дела стали той самой присадкой, которая делает из мягкого железа добрую сталь.

После первой итоговой проверки Мадьяру присвоили воинское звание «сержант» и перевели в роту, сформированную из нового призыва. Была такая линия в борьбе с «дедовщиной» – устраивать подразделения из призывников одного срока службы, кроме сержантов, разумеется. И опять Мадьяр не ощутил вначале, как дрогнуло колесо Судьбы.

В новой роте командир был из вчерашних взводных. Явно от неуверенности начал с самоутверждения, замешанного на жестокости. На беду, еще в его жилах кипела кровь армяно-азербайджанской семьи из Баку, адская смесь! Впрочем, откуда это было знать Мадьяру, ведь чеченцы, среди которых он вырос, не сочетались кровными узами с армянами, да и не придавал он особого значения национальным особенностям, справедливо считая, что есть такая счастливая общность духа – «советский человек».

Расслабился Мадьяр! Позволил себе выразить недоумение самодурством командира. И получил «особый статус» – все придирки к нему. Тут бы насторожиться, но Мадьяр тогда еще не читал Макиавелли и моментов, когда нельзя затмевать солнце, не чувствовал. Да вот, к примеру, эпизод явного смущения начальства своим разумением.

В ходе учения рота Мадьяра должна была обозначить силы батальона и задержать мотострелковый полк, заняв оборону на берегу реки. Однако окопаться на предписанном участке не удалось: на глубине штыка проступала вода, и даже если ячейку удавалось углубить, она превращалась в лужу с оплывшими краями. Конечно, беда в армии – не беда, а нормальное состояние, лишь бы был рядом отец-командир! Но, увы!

У командира роты случился день рождения, и, отдав с утра «цу» (ценные указания. – Прим. авт.), он с замполитом и командирами взводов погрузился в «Чайку» (командно-штабную машину. – Прим. авт.) и вылезать не собирался, пока не допьется ящик водки. Все попытки командиров отделений «доложить обстановку» награждались изощренными ругательствами из бронированного чрева и предложениями передислоцироваться в область мужских и женских гениталий. Обидно, даже люк не открывали! И тут Мадьяр натурально оборзел. От имени командира роты перенес линию обороны на возвышенность, организовал систему огня, устроил пункты обогрева.

Когда же за «обстановкой» прибежал посыльный из штаба батальона, взводный приоткрыл люк и бросил Мадьяру планшет: «Набросай наши позиции и отошли комбату».

С картами Мадьяр работать умел, «шрифтом писал», за что и ценили его в канцелярии батальона. Естественно, он нанес изменения обстановки. Так появилась на рабочей карте командира незапланированная высотка, ну и все другое. И еще он, не задумываясь, подписал карту от имени ротного.

К утру обозначился на противоположном берегу «противник». Мадьяр вначале напрягся, но потом испытал первые сомнения в боеготовности советской армии, не говоря уже о боеспособности. Мотострелки форсировали реку с ходу. И это было зрелище! Бронетранспортеры садились по бойницы в топкий прибрежный грунт, а кто выбрался, был плавно развернут течением и уплыл вниз по реке. Три машины, добравшиеся до рубежа десантников, не смогли выбраться на крутой берег и предательски медленно погружались в ледяную воду. «Мазута» (мотострелки. – Прим. авт.) выскакивала через верхние люки и бежала к кострам условного противника.

Надо было отдать должное командиру полка – он приказал навести понтонный мост. Однако громоздкие железные плоты стыковаться не желали и отплывали по течению…

Десантники в это время угощали «пленных» сухим пайком, подогретым на кострах. Так и не наладив переправу, «противник» выбросил в тылу десант «посадочным способом». Вот тут и случился главный облом!

Благодаря позициям на высотке атакующих встретили морем огня. Посредник только руками замахал: чтобы осторожнее палили холостыми да не метали взрывпакеты под ноги нападающим. Впрочем, к вечеру высотку проутюжили тремя заходами штурмовики, и посредники объявили, что десантники «уничтожены».

Этот момент украсился явлением из штабной машины еще «плохих с бодуна» офицеров. Роту построили, комбат поблагодарил личный состав за отлично выполненную боевую задачу. На подведении итогов учения действия роты назвали образцовыми. Командира роты осыпали благодарностями. И соответственно усилилась ненависть бухаря-капитана к выскочке-сержанту. Как ни крути, офицер понимал, что начальству следовало бы ему, по правде, выписать орден «Св. Ебукентия» первой степени с закруткой на спине.

Пора уже по законам жанра и судьбы появиться женщине. А коль речь об армии, то это обязательно должна быть жена командира. И вот она – жена командира роты, красавица и умница, добрая душа и военный врач. А насколько романтична история, судите сами.

Мадьяр твердо решил стать офицером. Командование в лице замполита бригады такое решение одобрило, поскольку ценило активное участие сержанта в оформлении клуба и выпуске стенных газет. В принципе после того, как Мадьяру дали неделю на медкомиссию в гарнизонном госпитале, можно было считать себя курсантом. В те годы кандидаты из армии в период вступительных экзаменов отчислялись из числа абитуриентов только по причине крайне изощренных безобразий.

Однако гарнизонный военный госпиталь совсем неожиданно для Мадьяра явил худшие черты городских поликлиник. Недели не хватило для окончательного решения медиков по той причине, что их просто не было в нужном ассортименте на службе. И тут Мадьяр замечает в госпитальном коридоре жену ротного командира…