Трагедия в ущелье Шаеста - Алескендер Рамазанов

Однако гарнизонный военный госпиталь совсем неожиданно для Мадьяра явил худшие черты городских поликлиник. Недели не хватило для окончательного решения медиков по той причине, что их просто не было в нужном ассортименте на службе. И тут Мадьяр замечает в госпитальном коридоре жену ротного командира…

Мило улыбнувшись комплиментам в адрес военных талантов своего мужа, она взяла медицинскую карту, и через час Мадьяр стал обладателем права на очередь за маршальским жезлом! В восторге, от чистейшего военно-юношеского сердца, он вручает ангелу в белом халате коробку конфет, купленную на последние дойчмарки в госпитальном буфете.

И вот остается сущая формальность – подпись командира роты на рапорте. А командир сидел в канцелярии с багрово-сизым лицом. Но не только от шнапса! Прибив рапорт волосатым кулаком, он процедил: «Не допущу, чтобы в армии появился еще один х…евый офицер!» Потом было сказано много неприличных слов по поводу критического осмысления Мадьяром методов боевой подготовки, а также в адрес собственной жены, и обещание разобраться с ее поведением. Последнее удручило Мадьяра, но не повергло в прах, поскольку в порядочности капитанской жены он не сомневался, а главное, понимал – рапорт командир все одно подпишет, дело ведь почти политическое! И не отказал себе в удовольствии вслух констатировать этот факт. Странно, но офицер, будто излив весь гнев, вдруг согласно кивнул и произнес туманно-тревожную фразу: «Да, бумажку эту я подпишу, но хрен ты куда поедешь!»

И опять Мадьяр не обратил внимания на легкую дрожь колесницы Судьбы! Да и сам он так вспоминал через тридцать лет: «…молодость и завышенное самолюбие не позволили мне в тот момент рассмотреть признаки коварства».

Не насторожило его и необычно ласковое отношение ротного в последующие три дня… А на рассвете четвертого, что подчеркивало важность мероприятия (все серьезное происходит в армии ночью или около третьих петухов), батальон подняли по тревоге.

Тут же, на плацу, был оглашен список довольно внушительной команды численностью в полсотни бойцов ВДВ, в которой Мадьяр уже значился командиром отделения, и – «с вещами на выход!». Окончательно притупило бдительность нашего героя то, что поступила команда получить караульные боеприпасы. А поскольку эти «святые патроны» надолго из части не выносят и скрупулезно считают при сдаче, порой укладывая в специальные соты, тут и случилось нечто от ума! Не заметил Мадьяр подвоха. Но он был солдат, а знаете, как на настоящего солдата действует тревога, плац, оружие, патроны? То-то же!

И вот стоит вспомнить, что был такой хулиганский, жестокий прием в играх – «коробочка». Это когда на вас, якобы ненароком, набегает соперник, а сзади, приготовив локоть или плечо, твердо изготовился другой. Случайность? Но минимум трещина в ребре вам обеспечена…

Итак, стремительность события и твердость собственного характера обеспечили Мадьяру «коробочку» – новый этап службы. Или судьбы? Ну да, хрен редьки не слаще, это если в чужих руках. А если самому жевать, так еще бы и подумал. Но солдат войну не выбирает! Пошло? Скверно? Но верно!

Логика тем и хороша, что позволяет иногда выжить. И только. Отнеситесь к ней как к внутреннему голосу из одного древнего анекдота. Куда? Зачем? Надолго ли? Это все не военно-солдатские вопросы. Их и не было до тех пор, пока несколько подобных команд не устроились в эшелоне и не покатили на восток. Только в теплушках офицеры, отводя глаза, неохотно объясняли, что сформирована специальная команда для сопровождения очень важного воинского груза в Туркестанский военный округ.

К середине дня до Мадьяра дошел смысл туманной угрозы ротного. Он был включен в состав команды для Афганистана. Это были настоящие добровольцы! Кто-то захотел сам, других сманили вербовщики. Ну, если бравый офицер-десантник предлагал мотострелку службу в десантно-штурмовой бригаде, можно было устоять? Берет, тельняшка, парашют! Только вот осталось для Мадьяра загадкой, кто за него рапорт подписал?

А в остальном все совпало. Громоздкий караул действительно сопровождал груз особой важности. А как еще назвать ящики, полученные на складах боеприпасов второй танковой армии, от которых до туркменского города Мары не отходили офицеры-химики? Правда, получатели были какие-то несолидные – средних лет мужики в песочных комбинезонах, без знаков различия. С виду «партизаны», только выправка и дисциплина не те! А караулу было рекомендовано забыть обо всем, что видели. Впрочем, зря, и так впечатлений хватало. После короткой остановки в Фергане команду перебросили на север Афганистана, в 56-ю отдельную десантно-штурмовую бригаду.

Километрах в десяти южнее города Кундуз, глинобитного провинциального центра, в то время располагались немалые военные силы: два полка, противотанковый дивизион, отдельные батальоны и штаб 201-й мотострелковой дивизии, вертолетный полк и отдельная вертолетная эскадрилья, морг, военторг, стройбат и гарнизонная прокуратура. И еще много каких необходимых армии, но малоизвестных широкой публике военных организаций.

Первый бой что первая любовь – не из числового ряда! Десантно-штурмовую роту, в которую определили Мадьяра, подняли по тревоге и на четырех вертолетах «Ми-8» перебросили в предгорье близ уездного города Кишим, где моджахеды забросали реактивными снарядами опорный пункт мотострелков. Разрывы, стрельба на месте высадки вызвали у Мадьяра тянущее чувство внизу живота и холодок в груди. В чувство его привели простые и жесткие выкрики приказов. Да и нет ничего милей в такое время. «Рассыпались, мать… вперед короткими, б… их, залегли, твою… огонь, в душу… пошли, орлы…»

И если есть с кого взять пример, рядом офицер толковый или сержант, то возьмешь, как голодный младенец сиську. И выживешь, и выполнишь свой долг. Как бы он ни назывался, хоть даже «ин-тер-наци-ональный». Впрочем, в бою такое не выговаривается никак. «За Родину, за Брежнева!» тоже не кричали. Пить за Родину и начальника можно, умирать можно, а кричать в бою не получается. А вот представьте себе, если в Абхазии, Чечне или еще где кто-то в атаке крикнет: «За Россию, за президента и Госдуму!» Не его ли потом поведут в особый отдел и «психушку», если по правде такое кричал?

В полукилометре на склоне Мадьяр увидел темные мечущиеся фигурки. Поочередно, короткими перебежками десантники пробрались вперед метров на триста и залегли, поскольку над головами посвистывало довольно отчетливо. Потом у гребня заклубились разрывы мин и постепенно стрельба с горы затихла. Пошли, поначалу еще боязливо, пригибаясь, потом все увереннее. «Духов» уже не было. Там, где мелькали темные фигурки, Мадьяр увидел труп. Его потрясло то, что смуглый человек лежал с совершенно спокойным выражением лица и открытыми глазами, словно вглядывался вдаль. Мадьяр инстинктивно взял его на мушку, но разглядел широкую рваную рану в боку. А лицо запомнилось…

Потом грузили своих раненых и убитых в вертолеты, и снова сознание отстранили от реальности рев двигателей, стоны, кровавые бинты, мат, суета и неразбериха. В зыбкой горячей пелене Мадьяр делал, что приказывали, и только когда построились и начали спуск к дороге, его вдруг вырвало. Да еще тоскливый звон в голове, через который отстраненно пробивались почти неземные голоса: «Что с ним? Да, первый раз бывает… Вроде держался, бача… Ничего, обстреляется…»

Зачем-то смеялись, стучали по спине.

Так ведь и обстрелялся. Привык постепенно к звукам войны, потом к опасности жизни в целом и конкретным угрозам, таким, как внезапный обстрел, возможность подрыва на марше. Тяжелее было с видом раненых и убитых, но тоже привык, правда, эти картинки обладали странным свойством: вдруг всплывать в памяти без всякого, казалось, повода, не выбирая времени и места. У них был свой код.

В отличие от Бога солдат войну не выбирает. А веру может выбрать, поскольку атеистом на войне быть неразумно, нечестно и даже просто не получается.

Но не все так мрачно. Солдат «свободен думать», пусть даже и в тряпочку, это бывает хорошо. Если не получается думать, то выходит мечтать. Если и тут облом, то остается любить! Но это, впрочем, уже материал для воспитательной работы с защитниками отечества. И совсем не для того, чтобы, узнав, отчего это в окопах нет атеистов, папы и мамы с юных лет отмазывают свое чадо от армии.

Жизнь на афганской войне через много лет вспоминалась Мадьяру скучной и однообразной. Ему казалось, что она была строго отделена от повседневной службы. Можно понять: он молод, силен, царапины тела и души заживают как на «верном друге человека»! А с другой стороны – боевые действия проходили за пределами гарнизонов. Никогда бригада не обрушивалась на противника всей мощью, не бросалась в атаку под Боевым Знаменем части, где, как и на всех воинских хоругвях того времени, было вышито золотыми нитками – «За нашу Советскую Родину!».