Враги. История любви Роман - Исаак Башевис-Зингер

— Ядзя, darling[48], это я, — сказал Герман.

— Да, да!

— Как дела?

— Откуда ты говоришь?

— Из Балтимора.

Ядвига немного помолчала.

— Это где? Ладно, все равно.

— В паре сотен миль от Нью-Йорка. Слышно хорошо?

— Да, хорошо.

— Вот, пытаюсь торговать книгами.

— И что, покупают?

— Трудновато, но покупают. А иначе кто будет за меня платить квартплату? Как ты провела день?

— Ну, я постирала белье. Здесь все так пачкается, — сказала Ядвига, видимо не отдавая себе отчет в том, что каждый раз говорит одно и то же. — Местные прачечные рвут белье в клочья.

— Как там птички?

— О, болтают. Они целый день рядышком, целуются друг с другом.

— Везет им. Я сегодня переночую в Балтиморе. Завтра еду в Вашингтон. Это еще дальше, но я тебе позвоню. Для телефона расстояний не существует. Электричество передает голос со скоростью триста тысяч километров в секунду, — говорил Герман, сам не понимая, в чем заключается смысл этой лекции. По всей видимости, он хотел показать Ядвиге, как далеко он уехал и как мала вероятность того, что он скоро вернется домой.

При разговоре по телефону Ядвига словно менялась: было тяжело вытянуть из нее хоть слово. Она все еще немного боялась этого аппарата.

В тишине Герман слышал, как щебечут попугаи.

— Ты меня слышишь? — спросил он.

— Да.

— К тебе кто-нибудь заходил? Я имею в виду соседок…

— Что? Никого не было. Но кто-то звонил в дверь. Я открыла на цепочку, за дверью стоял молодой человек с машиной, которая всасывает пыль. Он хотел мне показать, как она работает, но я сказала, что без тебя никого в дом не пускаю.

— Правильно сказала. Он может быть продавцом пылесосов, а может оказаться вором и убийцей.

— Я его не пустила.

— Хорошо. Чем будешь заниматься вечером?

— Ну, помою посуду. Поглажу твои рубашки.

— Ладно, пока.

— Когда ты позвонишь?

— Завтра.

— Где будешь ужинать?

— В Филадельфии, то есть в Балтиморе, здесь полно ресторанов.

— Не ешь мяса. Испортишь желудок.

— Не буду, пока.

— Ложись спать не поздно.

— Хорошо, пока.

— Когда вернешься домой?

— Послезавтра, не раньше.

— Приезжай, без тебя тошно.

— Я тоже скучаю. Я привезу тебе подарок.

И Герман повесил трубку.

«Добрая душа, чистая душа, — думал он про себя. — Как так получается, что в этом распущенном мире существуют такие добрые создания? Это загадка, разве что придется поверить в переселение душ… — Герман вспомнил Машино утверждение о том, что у Ядвиги может быть любовник. — Это неправда, неправда! — разозлился он от этой мысли. — Она совершенно неспособна лгать…»

При этом Герман представил себе, как какой-то поляк сидит сейчас рядом с Ядвигой. Пока она говорила с Германом, тот стоял позади нее и проделывал всякие подлые штучки, хорошо знакомые самому Герману.

«Да, можно быть уверенным только в смерти, — вспомнил Герман чье-то выражение. — Мы ищем удовлетворения потребностей собственного тела, пренебрегая душой ближнего. — Размышляя, Герман перефразировал изречение рабби Исроэла Салантера[49]. — Если ты будешь честен, мне будет легче тебя обмануть. Наверное, в этом и заключается цель всех проповедников и блюстителей морали…»

Герман вспомнил о рабби Лемперте. Если сегодня раввин не получит главу, он может уволить Германа раз и навсегда. Скоро Герману придется снова вносить квартплату в Бронксе и в Бруклине… «Я сбегу! Сбегу. То, что сегодня произошло, это уже слишком! Это меня прикончит».

Он спустился по лестнице в метро. Какая духота! Что за липкая жара! Негры носились взад-вперед, в их криках было что-то нью-йоркское и африканское одновременно. Женщины в платьях с мокрыми подмышками толкали друг друга пакетами и коробками. Их глаза сверкали от сдерживаемой ярости. Вы хотели развитие техники, так получайте развитие техники, жарьтесь в аду, который вы создали сами! Герман полез в карман брюк за платком, но платок тоже промок.

На платформе теснился народ, тела плотно прижаты, все мысли сосредоточены на одном — занять место. Поезд подъехал быстро, со свистом, словно собираясь промчаться мимо станции. Вагоны были набиты битком. Толпа ринулась к открывшимся дверям, прежде чем выходящие пассажиры успели выскочить из вагона. Неуемная сила втиснула Германа в вагон. На него давили чужие тела, бедра, груди, локти. «Словно меня похоронили заживо, — размышлял кто-то внутри Германа. — По меньшей мере, здесь исчезает иллюзия свободного выбора. Здесь человек подобен камню, лаве, метеориту в космосе».

Герман стоял в тесноте и завидовал высоким людям, чьи головы торчали из толпы. На них наверняка дуют вентиляторы. Так жарко не было даже летом на сеновале. Такая толкотня была, наверное, только в товарных вагонах, которые везли евреев в газовые камеры…

Герман закрыл глаза. Что теперь делать? С чего начать? Тамара приехала без денег. Она получит материальную поддержку от «Джойнта», но только при условии, что скроет тот факт, что в Америке у нее есть муж. Она заранее предупредила, что не намерена обманывать американских филантропов… А как Герман сможет вести жизнь двоеженца, к тому же имеющего любовницу? Его посадят на пару лет в тюрьму и только потом депортируют в Польшу.

«Мне нужен адвокат! Нужно срочно обратиться к адвокату! — подумал Герман. — Но как объяснить американскому адвокату всю ситуацию? У них на все простой ответ: кого ты любишь? Разведись с другой… Покончи с этим делом… Найди работу… Сходи к психоаналитику…»

В своих фантазиях Герман увидел, как судья выносит ему приговор, тыча в него указательным пальцем:

— Ты злоупотребил нашим американским гостеприимством…

Тамара упомянула было в разговоре, что готова развестись, но потом как-то передумала. Он, Герман, успел заверить ее в том, что живет с Ядвигой исключительно из благодарности… Я — мошенник, ужасный мошенник! Мне нужны все трое, это постыдная правда. Как развестись, когда она была мне верна все эти годы? Она мать моих детей… Пусть даже мертвых детей… Они приходят к ней… Она живет только своим прошлым. Она похорошела, стала спокойнее и интереснее… Она прошла через ад пострашнее, чем Маша. Развестись с Тамарой означало отправить ее к другому мужчине… Любовь? Они используют это слово так, будто бы у него есть четкое и ясное определение. На самом деле до сих пор никто не знает, что означает это слово…

Герман остановился у фруктовой лавки и купил два фунта вишен. Маша теперь уже дома. Герман нарушил ее планы на сегодняшний день, но она все равно его ждет. Он тоже скучает по Маше, хотя уже заранее опасается, как бы она не устроила ему допрос. Почему Герман пошел встречаться с дальним родственником вместо того, чтобы к четырем часам прийти к ней в кафетерий? Маша, чего доброго, может потребовать, чтобы он позвонил родственнику и дал ей с ним поговорить. Маша все время что-то подозревает. Она знает про Германа больше, чем любая другая женщина. Обмануть Машу практически невозможно. Кстати, что это за родственник? Герману нужно все просчитать заранее, со всеми именами и правдоподобными деталями…

Он открыл дверь и увидел Машу, которая сегодня, по-видимому, была в хорошем расположении духа. Она обрадовалась Герману, вынула изо рта сигарету и поцеловала его. С плиты доносилось шипение жарившегося мяса. Пахло жарким, чесноком, борщом и молодой картошкой. Герман услышал голос Шифры-Пуи.

Каждое посещение этой квартиры, как бы она ни была полна скорби и конфликтов, вселяло в Германа уверенность. Мать с дочерью постоянно варили, пекли, возились с кастрюлями, посудой, дуршлагами, разделочными досками. Они напоминали Герману его собственный дом в Цевкуве. По субботам здесь делали чолнт и кугл[50]. Здесь не забывали о Новолетии, десяти днях до Судного дня[51], трех неделях до Девятого ава[52], обо всех постах и праздниках.

Именно потому, что Герман жил с нееврейкой, его так радовали субботние свечи, субботняя хала, изюм на Новолетие, бокал субботнего вина, пасхальная трапеза, оладушки из мацы. Шифра-Пуа знала, что Герман сведущ в галахе и часто задавала ему вопросы. Мы помыли вместе молочную ложку с мясной вилкой…[53] Свеча капнула на кастрюлю…[54] В курице не было желчи…[55] И Герман отвечал:

— Попробуйте на вкус печень, она горькая?

— Да, горькая.

— Если горькая, значит, курица кошерная.

Пока Герман ел картошку со щавелевыми щами, Маша спросила:

— Ой, я совсем забыла. Что за родственник у тебя отыскался?

У Германа кусок застрял в горле. Он уже забыл имя, которое сообщил Маше по телефону. Привыкший к импровизациям, он начал без подготовки: