Сень горькой звезды. Часть первая - Иван Разбойников

– Это ты, мать, зря. Можно сказать, добро извела. Я и так на работу через силу сбираюсь, – поморщился Никита. Кивнув Анатолию, он отдал бабке ковшик и запрощался: – Ну, я пошел. – И удалился нетвердым шагом.

– Проведать пришел? – обрадовалась Толе бабка. – Я как раз шаньги пеку – садись, отведай.

Толя только из-за стола, но от Марьиных шанег разве откажешься? Макая горячую шаньгу в топленое масло, он слушает бабкину воркотню:

– Ждем, милок, ждем. Обещал приехать твой товарищ. Уж я внучка год не видала, наверно, еще выше вымахал. Воды в баню еще вчера натаскала, дровишки, береста лежат, подпалить осталось. Не видать парохода-то?

– Не видать.

– Ну, может, к ночи появится. К кедрам-то пойдешь?

– Так ведь все идут.

– И правильно. Негоже отставать. Заодно и дружка встретишь. А я уж не смогу – ноги не несут. В магазин и то изредка соберусь. Ты бы для меня в лавку не сбегал селедки да консервов купить? – Бабка почему-то всегда считала, что городские питаются исключительно консервами и к приезду внука старалась накупить побольше «городовой пищи», вроде «частика в томате» или поржавевшей от старости атлантической селедки, причудами кооперативной торговли заброшенной в рыбный край.

Попроси его бабка дров напилить или воды с реки натаскать, Толя и тогда бы не отказался, а уж в магазин сбегать – так это с удовольствием. Получив сумку и деньги,

Анатолий терпеливо выслушал бабкины наставления, напоследок глянул на себя в зеркало, пригладил волосы и отправился за покупками.

К магазину вели две дороги: одна мимо бабкиной баньки, через крутой взвоз под берег мимо дома Гордеевых, возле которого неразлучные братаны Колька и Петька гнули на самодельном шаблоне черемуховые дуги для конской упряжи; другая – через кедровую гриву мимо Школьного озера, вниз по тропинке к дому старого ханта Ивана Кыкина, с которым у Анатолия давняя дружба.

Несмотря на то, что дорога через кедровую гриву длиннее, ноги сами повернули туда.

Глава пятая. Андрей

– Смотрите, смотрите – лебеди! – Высокий мужчина в свитере и штормовке протянул бинокль стоящему на палубе рядом с ним крепко сбитому подростку.

– Какие могут быть лебеди, – суховато заметил пассажир в плаще, явно задетый невниманием к своей персоне. – Снег или лед нерастаявший.

Чтобы подчеркнуть непреложность сказанного, он отвернулся и, пуская дым сквозь прокуренные усы, сделал вполне официальное лицо, выражающее, что носитель его ошибаться никогда и ни при каких обстоятельствах не может, разве что случайно его введут в заблуждение. Заправленные в яловые сапоги брюки-галифе, застегнутый до щетинистого подбородка полувоенный френч, фуражка-сталинка, кирзовая полевая сумка и брезентовый видавший виды дождевик не оставляли ни у кого сомнений, что это ответработник районного или – подымай выше! – окружного масштаба, «выбывающий со спецзаданием на глубинку».

– Да нет же, Федор Иванович, и в самом деле лебеди. – Подросток передал уполномоченному бинокль: – Вы посмотрите!

Федор Иванович принял бинокль и глянул в одну половинку: перламутровое бельмо наглухо запечатало его левый глаз. Но уже и без бинокля стало хорошо видно стаю лебедей голов эдак в двадцать, отдыхающую на мелководье. Величавые красавцы неторопливо скользили по притихшей реке, изредка окуная клювы в воду. Видимо, время кормежки уже кончалось и птицы попросту собирались с силами, чтобы по сигналу вожака устремиться дальше, к безлюдным тундровым озерам.

– Эка невидаль, – возвратил бинокль Федор Иванович, – в нашем округе этого добра хватает. В текущий момент данный вид водоплавающих на ускоренное развитие экономики региона никакого существенного влияния оказать не может, вследствие малой яйценоскости и неудобства содержания в неволе. Вообще говоря, птицеводство в Приобье является малоперспективным направлением. Пушное звероводство намного прибыльнее...

Тем временем пароход почти поравнялся с птицами. Расстояние до крайних вряд ли превышало сотню шагов, однако лебеди продолжали спокойно кормиться, прихорашивать перья, некоторые дремали, заложив под крыло голову. Похожий на них самих, белоснежный корпус парохода не спугнул птиц, и они безмятежно закачались на бегущей от него волне. Чья-то озорная рука на мостике потянула за тягу гудка, и встревоженные его неожиданным басом сонные птицы встрепенулись, забили крыльями, побежали по воде, но, убедившись, что это всего-навсего пароход, успокоились, чтобы продолжить свои важные дела.

– Ишь ты, не боятся, – удивился высокий в штормовке.

– А чего им бояться, – откликнулся уполномоченный. – Птица непромысловая, мясо у нее жесткое. Местное население их не бьет из суеверия, считает, что лебедь – птица божия. Темнота. Убить лебедя – на себя беду накликать. Вот они и осмелели. Вообще говоря, в период, который мы переживаем, охотничий промысел уходит в прошлое. Охотник-одиночка не может дать запланированной добычи пушного сырья для удовлетворения потребностей рынка. Сейчас решается вопрос о переориентации колхозов на клеточное звероводство, животноводство и растениеводство...

Федора Ивановича, что называется, понесло. Затронув любимую тему, он принялся разглагольствовать, ни к кому собственно не обращаясь и не глядя на собеседников. Он оказался из той породы ораторов, что могут часами разглагольствовать на избранную тему, исповедуя сугубо официальную на нее точку зрения.

На палубе засвежело. Набегающий воздушный поток, еще не прогретый весенним солнцем, проникал в одежду