Странствующий Морф - Терри Брукс

Он отбросил эти мысли, неспособный их принять, даже если считать, что они могли быть правдой. Его глаза оторвались от ее лица, и он обратил свое внимание на человека, лежащего на носилках. Логан Том, Рыцарь Слова и его защитник. Теперь настала очередь Ястреба защищать его. На мгновение он задумался, а сможет ли он это сделать. Потом он вспомнил Чейни, когда пес лежал, умирая, в их доме на Площади Первопроходцев, и понял, что сможет.

Он приблизился к Логану, положил на его тело свои руки и почувствовал, как оно слегка дернулось в ответ. Он пробудился внутри своего поврежденного разума, но не мог найти выход. Или, может быть, не хотел; Ястреб не мог точно сказать. Важно было, чтобы он узнал, что кто–то был здесь, заботился о нем и хотел вызволить его из темноты, в которую он был погружен.

— Логан, — тихо произнес юноша, и переместил свои руки с его тела к голове, слегка надавливая ладонями по обеим сторонам бледного лица.

Логан, повторил он мысленно.

Потом он нагнулся и обнял спящего человека руками, закрыв свои глаза, сжимая крепче безвольное тело. Он почувствовал, как Логан снова дернулся — раз, два. Потом опять затих. Ястреб сжал еще крепче, держа его так, как Чейни, и призывал его вернуться.

Очнись, Логан.

Он сказал это несколько раз, при этом нажимая ладонями по спине. Он ощутил растущее внутри него тепло, точно так же, как это было с Чейни, и понял, что магия заработала. Он позволил этому ощущению расти и не пытался торопить то, что происходило. Он узнал ранее, с Чейни и потом с растениями на мосту, что это был отклик, который он не мог контролировать, отклик, который всплывал из глубины и принимался за действия, ради которых его вызвали. Это было похоже на наблюдения за полетом птиц, именем которых он назвал себя. Он не мог определить, куда они летят; он мог только парить с ними мысленно и представить их свободу.

Чувство тепла достигло своего пика, а потом вышло из его тела через руки короткими сгустками. Он почувствовал знакомую горечь на кончике языка, постепенно заполняющую всю полость рта. Это длилось всего несколько секунд. Затем тепло пошло на убыль и горечь исчезла. Он освободил свою хватку на Логане Томе и нежно уложил его.

Когда он выпрямился, Рыцарь Слова смотрел на него.

— Ты вернулся, — прошептал тот.

— Как и ты, — ответил Ястреб, улыбаясь.

Столпившиеся вокруг телеги Призраки безмолвно глядели во все глаза, за исключением Каталии, которая стояла немного поодаль от остальных, где они не могли увидеть, что она плакала.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Логан Том не мог вспомнить всех подробностей. Было ли это из–за напряжения его сражения с Крилкой Коосом, или из–за шока от укуса гадюки, или из–за чего–то еще, он растерял кусочки и частички того, что случилось как раз перед тем, как впасть в кому.

Магии странствующего морфа Ястреба оказалось достаточно, чтобы вернуть его в сознание, но ее не хватило, чтобы восстановить его память.

Учитывая, что именно он не мог вспомнить, он решил, может быть, это к лучшему.

Потому что то, что он помнил, преследовало его так, как ничто другое после смерти Майкла. Потребовались годы, чтобы он смирился с тем, что испытал, а по правде всего несколько недель назад, когда он шел на запад, чтобы найти странствующего морфа, это закончилось наконец–то. Там на горном перевале, среди духов умерших, он вынудил призраков своей прошлой жизни отступить и изгнать, наконец, ужасное чувство вины и неудачи, которое они вызывали в нем.

Теперь казалось, что он очнулся с совершенно новой формой преследования.

Не сами события вызывали тревогу. Он понимал, что может контролировать события не больше, чем управлять восходом и заходом солнца. Он отвечал на них лучшим образом, и это спасало ему жизнь. И он ни о чем не жалел. Он не чувствовал никакого особого сожаления за то, что он сделал с Крилкой Коосом, опасным сумасшедшим с замашками мессии, который убивал остальных, если его не побеждали или калечили. Крилка Коос искал свою судьбу и нашел ее.

Нет, дело было не в самих событиях. А в отклике на них. Не в том, как он реагировал на них физически, а как откликался эмоционально. Первое проходило и исчезало почти мгновенно, а вот последнее задерживалось. Эмоциональный отклик был последующим эффектом каждого сражения, каждого насильственного действия и с годами он научился распознавать его и жить с этим. Каждый раз, когда он атаковал и уничтожал рабские лагеря и детей, над которыми экспериментировали демоны, он жил с болью и чувством ужаса и вины в течение нескольких недель после этого. Иногда несколько месяцев. Если бы он был до конца честен, то признался бы себе, что он жил с этим до сих пор.

И здесь было так, но по–другому. Сражение с Крилкой Коосом пробудило что–то новое. Он не чувствовал боли, ужаса или вины за то, что сделал с мятежным Рыцарем Слова. Но в ходе битвы он потерял контроль над собой. Это не было новым; такое случалось и прежде. В кровавом пылу сражения потеря контроля была почти необходимой. Если вы не были безумнее или безрассуднее тех, с кем вы сражались, то, вероятно, вы погибнете. Майкл научил его этому, и Майкл оказался прав.

Но в этот раз случилось нечто новое. На этот раз он получал удовольствие. Он упивался битвой. И теперь, после всего случившегося, он с нетерпением ждал возвращения этого ощущения, которое она вызвала.

Он задумался, насколько хуже это может быть? Его излишнее увлечение и стремление к возрождению тех ощущений силы и свободы ужасали. Это приводило к устойчивому пренебрежению моральным компасом, который вел его все эти годы. Он всегда переживал, что однажды сила черного посоха, магия которого управлялась Рыцарями Слова, окажется слишком большой для него. Простой факт, что практически не было границ его возможностей, и они определялись только силой приверженности и чувством правильного и неправильного тех, кто им владел, тревожил его с самого начала. Но он был уверен, что справится с этим, будучи еще молодым человеком, который полностью верил в себя. Он понимал риск, но он с готовностью принимал его ради возможности нанести ответный удар по демонам и выродкам, виновным в потере его семьи и его детства. Реванш был мощным стимулом, и он стал причиной принять эту силу, которую он, при других обстоятельствах, скорее всего избежал бы.

Но сейчас эта сила достигла в нем своего пика, овладела им и связала его, и он больше не был ее хозяином. Не то, чтобы он не мог управлять ею; мог. Не то, чтобы он был не в состоянии заставлять ее делать то, что нужно; с этим тоже справлялся. Но он понял, в то же самое время, что любое использование магии его посоха увеличит его только что обнаруженную тягу к ней. Не думая о магии, как неизбежном зле, он думал о ней, как о неудовлетворенной потребности. Он все больше хотел ее — ее вкус и ощущение, ее дикую пульсацию по всему телу, и чувство свободы, которое она пробуждала внутри него.