Избранное - Хулио Кортасар

— Pas mal, hein? [47] — сказал Рауль.

— Pas mal du tout, mon choux [48], — сказала Паула.

— Ты очень красивая в этой позе.

— Она тебя возбуждает? — сказала Паула, и оба расхохотались.

— А не отправиться ли нам на разведку? — предложил Рауль.

— Хм. Я предпочитаю остаться здесь. С мостика видны огни Буэнос-Айреса, как в фильмах с Гарделем [49].

— А чем тебе не нравятся огни Буэнос-Айреса? — спросил Рауль. — Я поднимусь.

— Хорошо. А я приберу в этом роскошном бордельчике, потому что твое представление о порядке… Какая красивая каюта, никогда не подумала бы, что нам могут дать такую красоту.

— Да, к счастью, она ничуть не похожа на каюты первого класса на итальянских пароходах. Преимущество этого грузовоза в строгом стиле. Дуб и ясень отражают протестантские вкусы.

— Но это еще не доказывает, что судно протестантское, хотя, может, ты и прав. Мне нравится, как пахнет твоя трубка.

— О, опасайся, — сказал Рауль.

— Чего опасаться?

— Как знать, может, запаха трубки.

— Молодой человек изволит изъясняться загадками, не так ли?

— Молодой человек будет приводить в порядок свои вещи, — сказал Рауль. — А то оставь тебя одну, наверняка потом среди моих платков окажется твой soutien-gorge [50].

Он подошел к столу, поправил стопку книг и тетрадей. Проверил свет, пощелкав всеми выключателями. Его приятно удивило, что освещение у изголовья кровати можно регулировать. Молодцы шведы, если это шведы. Он как раз мечтал почитать во время путешествия, почитать в постели без всяких забот.

— В эту минуту, — сказала Паула, — мой деликатный братец Родольфо сожалеет в семейном кругу о моем сумасбродном поведении. Девушка из приличной семьи отправляется путешествовать неизвестно куда и еще отказывается назвать время отправления, чтобы избежать проводов.

— Интересно, что они подумали бы, если бы узнали, что ты делишь каюту с каким-то архитектором.

— Бедным ангелочком, который носит голубые пижамы и лелеет неведомую тоску и несбыточные надежды.

— Не всегда неведомую и не всегда тоску, — сказал Рауль. — Вообще-то соленый морской воздух приносит мне удачу. Правда, непостоянную, как птица, что кружит над кораблем и сопровождает его, порой один миг, порой целый день, но потом непременно исчезает. Меня никогда не трогало, Паулита, что счастье слишком быстротечно. Переход от счастья к привычке — одно из лучших орудий смерти.

— Мой брат тебе не поверил бы, — сказала Паула. — Мой брат решил бы, что мне серьезно угрожают похотливые намерения сатира. Мой брат…

— На всякий случай, — сказал Рауль, — если вдруг возникнет галлюцинация, мираж, ошибка в темноте, сон наяву или повлияет соленый воздух, будь осторожна и не слишком раскрывайся. Женщина, укрытая простыней до подбородка, защищена от пожара.

— Я думаю, — сказала Паула, — если у тебя появятся галлюцинации, я встречу тебя этим увесистым томом Шекспира.

— Странное, однако, предназначение для Шекспира, — сказал Рауль, открывая дверь. В проеме, точно в раме, показался Карлос Лопес, который в этот момент поднимал ногу, чтобы сделать следующий шаг. «Совсем как скачущая лошадь на фотографии», — подумал Рауль.

— Привет, — сказал Лопес, резко останавливаясь. — У вас хорошая каюта?

— Очень хорошая. Взгляните сами.

Лопес взглянул и заморгал, заметив Паулу, лежавшую на диване в глубине каюты.

— Привет, — сказала Паула. — Входите, если найдете, куда поставить ногу.

Лопес заметил, что их каюта очень похожа на его, только, разумеется, побольше. Затем добавил, что встретил сеньору Пресутти, выходившую из своей каюты, и успел различить на ее лице смертельную бледность.

— Уже укачало? — спросил Рауль. — Будь осторожна, Паулита. Что же станется с этими сеньорами, когда мы увидим бегемотов и прочих морских чудищ. Наверное, у них начнется слоновая болезнь. Давайте пройдемся? Вас, кажется, зовут Лопес. Меня Рауль Коста, а эта томная одалиска откликается на патрицианское имя Паула Лавалье.

— Далеко не патрицианское, — сказала Паула. — Оно, скорее, похоже на псевдоним киноактрисы, особенно Лавалье. Паула Лавалье. Рауль, прежде чем пойдешь смотреть на реку цвета львиной гривы, скажи, где моя зеленая сумка.

— Возможно, под красным жакетом или в сером чемодане, — сказал Рауль. — Палитра так разнообразна… Пойдемте, Лопес?

— Пойдемте, — ответил Лопес. — До свидания, сеньорита. Паула, истая портеньо, привыкла улавливать различные оттенки этого обращения.

— Зовите меня просто Паула, — сказала она таким тоном, чтобы Лопес догадался, что его намек она поняла и немного над ним посмеивается.

Рауль, стоя в дверях, вздохнул и поглядел на них. Он прекрасно знал все интонации Паулы, ее определенную манеру говорить определенные вещи.

— So soon, — сказал он словно про себя. — So, so soon [51]. Лопес взглянул на него. Они вышли вместе.

Паула села на край диванчика. Каюта вдруг показалась ей маленькой, тесной. Она поискала вентилятор и неожиданно обнаружила кондиционер. Машинально включила его, посидела в одном кресле, потом в другом, рассеянно разложила щетки на полочке. Решила, что ей хорошо, что она довольна. Это следовало решить именно сейчас, чтобы утвердиться в этом. Зеркало вернуло ей улыбку, когда она принялась осматривать ванную, окрашенную в светло-зеленый цвет, и Паула с симпатией взглянула на отражение рыжеволосой девушки с миндалевидными глазами, заразившее ее своим хорошим настроением. Она тщательно осмотрела все, что было в ванной, и подивилась изобретательности «Маджента стар». Запах хвойного мыла, которое она достала из несессера вместе с пакетом ваты и двумя гребешками, еще напоминал запах сада, не успев превратиться в воспоминание об этом запахе. А впрочем, почему в ванной на «Малькольме» должно пахнуть как в саду? Хвойное мыло приятно холодило руку, непочатый кусок мыла вообще заключает в себе какое-то волшебство, непорочность и хрупкость, а поэтому приобретает особую цену. И пена у хвойного мыла особая, мылится оно неприметно, запах сохраняется долго, словно сосновый бор раскинулся в ванной, сосны в зеркале и на полочках, в волосах и на ногах, Паула вдруг решила раздеться и испробовать чудесный душ, столь любезно предложенный ей «Маджента стар».

Ленясь закрыть дверь в каюту, Паула медленно стягивает с себя лифчик. Ей нравится ее грудь, нравится все тело, словно выросшее вдруг в зеркале. Вода льется такая горячая, что Пауле приходится порядком повозиться с блестящим смесителем, прежде чем снова ступить в неправдоподобно маленький бассейнчик и задернуть пластиковую занавеску, отделившую ее словно игрушечной стеной. Запах хвои мешается с теплым воздухом, и Паула намыливается обеими руками, а потом красной резиновой губкой медленно размазывает пену по всему телу, по бедрам, под мышками, приклеивает ко рту, с наслаждением поддаваясь легкой качке, которая, словно играя, время от времени заставляет ее хвататься за краны и с тайным удовольствием произносить приятное грубое словечко. О банное междуцарствие, краткий миг после сухой, облаченной в одежды жизни! Обнаженная, отрешается она от времени, вновь становясь вечным телом (значит, и вечной душой?), подвластным хвойному мылу и струйкам воды, повторяя все ту же постоянную игру, в которой меняется лишь место, температура, ароматы. Но в тот миг, когда она заворачивается в желтое полотенце, повешенное рядом, за пластиковой стенкой, она вновь вступает в суетный мир одетой женщины, словно каждая часть туалета связывает ее с историей, возвращая ей каждый год жизни, каждое звено воспоминаний, припечатывая к лицу будущее, словно глиняную маску. Лопес (если этот молодой человек, по виду истый портеньо, действительно Лопес), кажется, симпатичный. Жаль, конечно, что у него такое обычное имя — Лопес, но это еще не самое худшее; разумеется, его «до свидания, сеньорита» прозвучало с издевкой, но куда неприятней было бы услышать «до свидания, сеньора». Кто на борту «Малькольма» мог бы поверить, что она не спит с Раулем? Обычно людей не приходится убеждать в подобных вещах. Она снова подумала о своем братце Родольфо, таком чопорном юристе, таком докторе Кронине при галстуке в красную крапинку. «Несчастный, несчастный замухрышка, он никогда не узнает, что значит пасть по-настоящему, броситься в гущу жизни, словно с самого высокого трамплина. И эти его вечные судебные заседания, и эта его мина порядочного человека». Она вдруг яростно стала расчесывать волосы перед зеркалом, обнаженная, укутанная веселым паром, который разгонял вентилятор под потолком ванной.

Коридор был узкий. Лопес и Рауль прошли его, не представляя, куда он ведет, пока не наткнулись на наглухо задраенную дверь. Они с удивлением принялись рассматривать стальные пластины, окрашенные в серый цвет, и автоматический запор.