Сборник "В огне" - Василий Головачев

— Вообще-то ходить одному тут небезопасно, — заметил молодой охотник вместо приветствия, подходя и осматривая рысь. — Охотничья зона. А хороший экземпляр, Влад, будет чем похвастаться. — Он разогнулся. — Как вы сюда попали?

— Разрешите посмотреть ваш карабин? — также вместо приветствия вежливо попросил Филипп.

Белобрысый удивленно посмотрел на спутника и с некоторым колебанием протянул карабин.

— Не приходилось видеть раньше?

— Приходилось, — сказал Филипп, примерился и одним ударом о землю отломал прозрачную трубу ствола.

— Да вы что?! — сделав движение к нему, с угрожающим изумлением воскликнул молодой незнакомец. — С ума сошли?!

Филипп швырнул разбитый карабин на землю, повернулся и молча пошел в лес. Белобрысый догнал его, схватил за плечо, неожиданно больно сдавил сухожилие. Филипп сбросил его руку.

— По какому праву вы это сделали? — прошипел охотник.

— Оставь его, Рон, — глуховатым голосом произнес старший. — Раз он так сделал, значит, считал, что имеет на то право.

Филипп почувствовал в его словах упрек и, повернувшись, угрюмо буркнул:

— Я же разговаривал с ней, неужели не поняли?! А ваш выстрел — это предательство в такой момент!.. Кто разрешил вам стрелять в заповедной зоне?

— Стрелять! — фыркнул молодой Рон. — Слышите, Влад? Да кто вы такой, чтобы судить наши действия?

— Кстати, насчет заповедной зоны. — Старший нагнулся, потрогал рысь за нос и выпрямился. — ВКС подписал вердикт от девятнадцатого июня, объявляющий заповедной зоной всю Землю. Так что преимуществ заповедника теперь не имеет ни один район земного шара, вернее, имеют одинаково все. А насчет стрельбы… рысь парализована, и только. И у нас есть охотничьи удостоверения. Вас устраивают мои объяснения?

— Это к делу не относится. — Молодой охотник уже успокоился и озабоченно осматривал карабин. — Надо же, отдохнули, поохотились! Нервы надо беречь, молодой человек! Излишняя впечатлительность — далеко не положительное качество. — По его тонким губам скользнула усмешка. — Знакомство с этой кошкой вплотную не прошло бы для вас даром, это только в сказках писали, что хищные звери способны стать ручными, на деле все гораздо проще и естественней. Кстати, все-таки кто вы такой?

— А вы? — в тон спросил Филипп, чувствуя на себе изучающий взгляд старика.

— Я Рональд Клитгорд, старший инспектор отдела общетранспортной инспекции, а мой друг — Владибор Дикушин, руководитель первого сектора УАСС. Член совета, кстати…

Филипп невольно взглянул на каменнолицего.

— Меня зовут Филипп Ромашин, конструктор Института ТФ-связи.

— И мастер спорта по волейболу планетарного класса, — добавил Дикушин без улыбки.

На молодого его спутника это не произвело никакого впечатления.

— Что ж, — сказал он, — не слишком приятное знакомство, но тут уж виноват случай.

— Взаимно, — сказал Филипп и холодно добавил: — Спасибо за доброту по отношению к кошке, как вы изволили выразиться, но она уже просыпается и, думаю, что вам лучше отойти от нее подальше. Рыси не любят тех, кто причиняет им боль.

Клитгорд и Дикушин озабоченно посмотрели на шевельнувшегося зверя, но не тронулись с места, и Филипп понял, что эти люди в чем-то превосходят его, хотя он и не чувствовал к ним расположения. Было ли это превосходство ума или превосходство знания, он не знал, но это глубоко уязвило его и заставило задуматься.

Махнув на прощание рукой, он включил антиграв и пологой дугой поднялся в воздух, словно подхваченное ветром семя одуванчика. Через полчаса стремительного полета сквозь тугой, гудящий колоколом воздух к ближайшей станции метро он вдруг открыл, в чем было превосходство новых знакомых: в уверенности! Уверенности в том, что они правы, в сдержанности и, может быть, в великодушии.

«Ладно, — сказал он себе сквозь зубы. — Пусть я погорячился, но стрелять в животное, которое не может ответить охотнику тем же, — жестоко! Это все равно что стрелять в красоту и правду! Пусть я не охотник, пусть излишне впечатлителен, главное — чтобы я не остался равнодушным! Охотники, черт бы их подрал!.. Не исчезло, выходит, это племя узаконенных убийц, несмотря на исчезновение ГОСТов на охоту и „забой бычков молочных и свиней“. Не перестало тешить себя стрельбой по беззащитным тварям, щекотать нервы мнимой опасностью и приятным риском… Словно никогда не было страшных столетий войн и бессмысленного уничтожения тысяч исчезнувших видов зверей, словно память человечества коротка и не тревожит совесть, когда первые охотники выходят в леса вновь открываемых планет…»

Филипп так задумался, что едва не пролетел мимо светлого вокзала транспортного узла на окраине Вологды. Очнувшись, дал себе слово разыскать в ВКС ведомство по восстановлению экологических ресурсов и узнать там цену охоте. «Кто знает, может быть, я все же перебарщиваю, — подумал он. — Прав этот белобрысый Клитгорд, никто не давал мне полномочий судьи, и первый порыв далеко не всегда правилен. И еще он прав в том, что я слишком возбудим. Это не единственный, но самый крупный мой недостаток… после любви к сладкому. Тут его мнение совпадает с мнением Станислава, а ему я верю больше, чем себе. Кто бы мне сейчас помог разобраться во всем, так это Слава Томах. Куда он запропастился?..»

Глава 4

ДИЛЕММЫ

Тренировка прошла хорошо.

Филипп познакомился со всеми членами команды, хотя со многими уже встречался в играх чемпионатов Земли, правда, в качестве противника. Обнял Гладышева, обрадовавшись его улыбке, как теплому весеннему утру.

У Реброва была иная тактика, чем у Солинда. Он давал задания индивидуально и наблюдал за их выполнением с каменным бесстрастием и молча. Если у кого-то не выходил какой-нибудь из элементов задания в групповой связке после второго и третьего раза, он просто отсылал игрока в зал электронного моделирования, где можно было мысленно «проиграть» любой вариант игры с любыми партнерами и научиться решать данную задачу до ее реального исполнения на площадке.

Филипп дважды побывал в зале, отрабатывая имитацию нападения с шестого номера и третьего темпа для обмана блока противника и перевода мяча в закрытую позицию второго, в то время как «настоящий» нападающий наносит удар без блока. И дважды на площадке у него это не получалось.

Ребров по обыкновению промолчал, но после тренировочной игры отвел хмурого Филиппа в сторону и сказал:

— Вы отвлекаетесь, Филипп, что-то мешает вам работать в полную силу. Вернее, не работать, а думать. У вас какие-то неприятности?

— Нет, — пробормотал Филипп. — По-моему, нет.

Ребров ждал продолжения, но его не последовало.

— Бывает. — Тренер сделал вид, что все идет нормально, а может, и не делал никакого вида специально, просто был уверен в себе. — Постарайтесь в играх переводить аппарат мышления только на игровую основу. Это, конечно, аксиома, но это и целая наука, одному она дается легко, другому труднее, но все же безвыходных положений в этом смысле не бывает.

— Принцип оптимизма…

Ребров внимательно присмотрелся к Филиппу и вдруг улыбнулся совсем по-солиндовски.

— Согласен, но в том аспекте, что принцип оптимизма есть принцип внешнего дополнения, исходящий из разрешимости в конечном счете любых ненадуманных противоречий. Думаю, у вас есть свои противоречия, мешающие вам не только в спорте.

— Не замечал.

— А кто из нас способен заметить их своевременно? Я, например, в ваши годы тоже конфликтовал с самим собой. Что касается вас — желание играть с полной отдачей есть, вижу, но в то же время оно блокируется не менее сильным желанием… каким — вам лучше знать, я могу лишь догадываться. И не огорчайтесь, Филипп, право слово, у нас с вами все впереди.

Филипп с облегчением проводил взглядом Реброва, встретил насмешливый взгляд Леона Хрусталева, но не придал ему значения. Мысли его были заняты другим.

На другой день он позвонил Аларике утром, но дома ее не застал, а домашний координатор не знал ее местонахождения. Не было ее и в Институте видеопластики, видимо, дежурила в патруле спасателей. Поразмыслив, Филипп направил стопы на работу.

В лаборатории его встретил Травицкий. Он сидел в кресле и разглядывал экран мыслепроектора, отражающий рожденную Филиппом конструкцию ТФ-антенны. Лицо у начальника было какое-то странное, будто он хотел засмеяться и заплакать одновременно. Заметив вошедшего конструктора, он кивком приветствовал его и рассматривал так долго, что у Филиппа появилось ощущение невосполнимой потери, вернее, трагедии, происшедшей перед его приходом.