Сказание о годах Хогэн - Автор неизвестен

Тогда он, пытаясь выпрямиться, всем телом изогнулся, получил удар прямо в шлем и не смог, как было задумано, выстрелить в ответ: конь его вырвался и был уже далеко. Деваться некуда, пришлось стрелять в коня. Кагэёси выстрелил, пробил ему коленную чашечку на правой ноге и сыромятный ремень у стремени, раздробил на пять или шесть частей бедренную кость.

Стрела прошла насквозь и вонзилась в землю на противоположной стороне. Наконечник стрелы отломился и упал по эту сторону. Конь, не в силах сдвинуться с места, тут же рухнул наземь. Кагэёси хотел было сойти вниз, но поражённый в коленную чашечку, упал ничком. Внезапно к нему подскочил Кагэтика, ухватил его за плечо и умчался прочь.

В суматохе Хатиро не узнал о неудачных попытках поставить коня на ноги, но понял, что его соперник сбежал, не настигнутый стрелой, и проворчал:

— Странное дело! Эта стрела пролетела мимо! Когда в Японии разыскивают воина милостью Неба, — никому не сравниться с Оба-но Хэйда. Насколько Тамэтомо помнил, не было ни одного случая, когда он промахнулся бы, стреляя в того, кто попадался ему на глаза, — будь это не только человек или конь, но даже птица или зверь. А посмотрю по сторонам вокруг этого коня, — видимо, и хозяин его тоже не умер Но в таком случае мне и самому есть чего стыдиться. Стыдно даже людям сказать. Какая жалость!

Рассчитывая уложить там Кагэёси, Кагэтика постучал в ближайший домик, но ему не открыли. Внутри — ни звука. Обессилев, он хотел уже бросить раненого и повторял только:

— На помощь! Помогите же! — и с тем вышел к речной долине, втащил раненого в какую-то хижину, а сам вышел, собираясь снова ввязаться в битву.

Кагэёси же проговорил, когда Кагэтика сказал ему, что лишился рукава доспехов:

— Ого! Господин! Здесь — поле боя, поэтому сейчас сюда прискачут воины. Эти люди появятся и вытащат меня наружу, а я без ноги не смогу сопротивляться им; обидно, что парни без доспехов схватят и обезглавят меня. И семейного имени лишился, и ранами покрыт. Вы, вероятно, не считаете, что мы трусливо скрылись, из-за того, что господин Симоцукэ изволил увидеть это собственными глазами. Так помогите же, помогите мне!

Между братьями в последнее время случались недомолвки, и Кагэтика, подумав, что теперь настало время им помириться, сказал:

— Господин не предъявляет Кагэтика несправедливых обвинений и обычно не доверяет людям странным, но когда у Кагэтика складывается действительно критические обстоятельства, ему непременно приходит на помощь кто-то из посторонних. Однако как это от рассвета до сумерек его ставят перед трудностями? Не горько ли это?!

Кагэёси совсем перестал смущаться.

— Ну ладно. Господин в последнее время бывал и таким, и этаким. Сам я впредь буду человеком, который состоял на службе у господина. Что бы там ни случилось, буду следовать тому, что он изволит сказать, — извинился он.

Потом подумал: «Значит, так», — ещё раз выказал приверженность своему господину и вышел. Несмотря на это, было решено оставить его в столице, однако из опасения, что его могут посчитать беглецом, хотели оставить в Сиракава, но побоялись, что его могут убить воры, которые позарятся на панцирь и шлем воина. Но доспехи старшего брата передаются из поколения в поколение, и доспехи, которые были надеты на него самого, тоже перешли к нему от его предков. Менять их при его жизни было бы жаль. Да и старшему брату не скажешь: «Сними!»; и старший брат, и младший, каждый в своих доспехах, направились от Оиномикадо до Ямасина[300] и только в двух местах на горе Кохатаяма отдохнули.

Ехали без приключений. Схоронились в доме одного человека, сразу же бросились в обратный путь, той же ночью встретились со своим войском и стали людьми, которых восхваляют.

После них на сивом коне, с алым колчаном поверх грозных доспехов из чёрной кожи приехал Канэко-но Дзюро Иэтада, житель провинции Мусаси.

— Мне 19 лет. С этого я начинаю своё участие в битвах! — с такими словами он повесил себе на плечо лук, обнажил меч и приложил его ко лбу.

С воплем ворвался он в лагерь Тамэтомо и стал неистово носиться по нему. Увидев это, Хатиро промолвил:

— Что за отважный парень! Сбить бы его здесь стрелой и захватить, вместо того, чтобы окружать большими силами и убивать. Пусть кто-нибудь поскачет ему наперерез и на глазах у противника схватит его в охапку!

Услышав это, Такама-но Сиро, подскакав к вражескому стану всего на один тан, поравнял коней между собою, обхватил руками соперника и упал вместе с ним. Такама, крупный мужчина тридцати с лишним лет, был человеком умелым. Канэко же был молодым ещё юношей девятнадцати лет. На некоторое время они сплелись между собой, — но что же дальше? Такама с позором проиграл, а Канэко одержал верх. Изо всех сил сжимая обе руки противника, он не давал противнику шевельнуться, а когда уже готов был лишить его головы, с коня на него слетел и, не давая ударить младшего брата, с силой навалился сзади старший брат соперника, Такама-но Сабуро. Канэко запустил руку в щиток, прикрывающий дыхательное отверстие в шлеме соперника, желая повернуть его лицом кверху. Он держал в руке обнажённый меч, так что лежавший внизу Сиро не мог помешать ему нанести завершающий удар. Но Сабуро решительно ухватил врага левой рукой за набрюшник, потянул вверх и, стиснув в кулаке рукоять его меча, с силой оттолкнул.

Ни один из них не мог шевельнуться. Такама-но Сабуро, который слыл человеком крепким, тоже опрокинулся навзничь, потому что получил тяжёлую рану. Канэко внезапно встал. Лежащих было не поднять, и он забрал их головы.

Вначале он спокойно взял голову Сиро, который не двигался с того времени, как Канэко нанёс ему смертельный удар. Теперь Канэко, спокойно держа в руках обе головы, подтянул к себе коня и поехал, покачиваясь на ходу. Уже на обратном пути он возгласил громким голосом:

— Я, Канэко-но Дзюро Иэтада, житель провинции Мусаси, своею рукой зарубил у тебя на глазах двух твоих главных вассалов, о, Ондзоси с острова Цукуси, про которого расходятся по свету такие слухи, — и покидаю место битвы. Смотрите же, и противники, и свои! Это редкий случай и для былых времён, и для наших дней. Я, Иэтада, повернув вспять очевидный ход битвы, славу о себе передам грядущим поколениям. Но ты считаешь себя очень знаменитым и потому, вероятно, не поспешишь выехать ко мне? Не вызовется ли тогда хотя бы кто-нибудь из самураев отряда Ондзоси выехать, чтобы сразиться с Иэтада?! — заявив так, он развернул коня и стал ждать.

Вперёд выступил Судо Куро, сказав:

— Дело нелёгкое. Снизойду-ка я до этого простолюдина сам.

Но Тамэтомо остановил его:

— Подождите немного, Иэсуэ! Если Вы собираетесь в одиночку напасть на этого человека, Вы вряд ли решите исход схватки. У нас даже нет ни одной стрелы «узкий мыс». Конечно, стало бы легче, если бы его застрелить, но было бы бессердечно потерять такого решительного человека. Кроме того, когда Тамэтомо победит в этой схватке, и это станет известно в Восьми Восточных провинциях, он вызовет на себя наказание с их стороны. Жаль воина. Увы, но стрелять нельзя.

Канэко, благодаря своему твёрдому характеру и необычному поведению избежав пасти тигра[301], проник в лагерь государя. Отважный воин удостоился славы при этой жизни, верность его не прервётся в веках; имя этого воина осталось потомкам и достигнет потомков. Говорят, что если бы он сробел, ему не только отказали бы от пайка[302]. Не только. Он испытал бы позор при жизни, на его долю остались бы поношения после его смерти. Таков путь воина, о котором нужно хорошенько поразмыслить.

Потом выехали, поравняв удила коней, житель провинции Хитати Сэки-но Дзиро и жители провинции Каи Сибоми-но Горо и Сибоми-но Рокуро. Тамэтомо вложил в тетиву обычную стрелу «узкий мыс», прицелился и выпустил её в Сибоми-но Горо, который ехал впереди, желая перебить ему шейную кость. Сибоми быстро глянул и дёрнул головой, уклоняясь от стрелы, — чего же здесь стыдиться?!

Хотя стрела и прошла чуть выше, она слева направо пронзила пластины, свисавшие от шлема вниз. Горо враз полетел вверх тормашками, ибо он встретился с опытнейшим бойцом. Ему снесли голову, не вытаскивая стрелу, так что голова на плечах и шлем дальше могли удержаться только за счёт стрелы.

Хатиро посмотрел снова: ему понравилась мощь собственной стрелы. Увидев это, Сэки-но Дзиро, как подстреленный воробей, весь дрожа, спрыгнул с коня, толчком повалил его и, рассчитывая, что стрела угодит в живот коню, опрометью бросился бежать. После этого Нэнои-но Дайята, житель провинции Синано, выдвинулся вперёд со словами:

— Что касается воинского лагеря, то разрушил его человек со звезды Разрушения Войска[303]. Снесите же, сломайте эти ворота, ратники!

Судо Куро натянул тетиву лука до отказа и выстрелил в них, но сам получил стрелу в нагрудную пластину и упал. Вперёд выехал Фуридзу- но Симпэй. С намерением сразиться с ним туда, где он находился, приблизился, принял вызов и пустил стрелу Кихэй Дзидаю из Сандзе Цубутэ. Стрела глубоко вошла с правой стороны, в то место, где основной корпус доспехов соединяется с их боковиной, и противник упал. Сменяя друг друга, жестоко бились Кисо-но Тюда, Я Тюда, Тоя Кэнда, Оя-но Синдзабуро. Каждый из них отступал, получив рану. Кувабара и Андодзи вышли из боя. Акусити-бэтто пал, поражённый стрелой. Начиная с них, воины, примкнувшие к Ёситомо, с возгласами: «А вот и я, а вот и я!» — сменяя один другого, бились, покуда у них хватало сил. Внезапно прибыло 53 человека, а раны получили, как говорят, больше двухсот человек. Среди сторонников Тамэтомо никто не получил даже лёгкой раны, если не считать того, что Кихэй Дзидаю из Сандзё Цубутэ и Оя Синдзабуро были тяжело ранены.