Одиночка - Вернер Тёльке

— К сожалению, не все в порядке, господин Воок, — хладнокровно возразил Драхвитц.

— Как так не все?

— Кто-то же стрелял и должен был признаться, не так ли?

— Да, — согласился Воок. — Но не забывайте, что человеку грозит наказание за неумышленное нанесение телесных повреждений. Поэтому понятно, что никто не признался.

Драхвитц согласно кивнул.

— Хорошо, но давайте разберемся. Кто находился на берегу на той стороне, где был произведен несчастный выстрел?

— Я не помню, — последовал ответ Воока.

— Но вы же сами расставляли людей.

— Ну, да… но я не предполагал, что мне надо запомнить эту расстановку, что в последующем она будет играть какую-то роль в полицейском расследовании.

Драхвитц не поддался ироническому тону антиквара.

— Попытайтесь все же вспомнить, — строго произнес он.

— А я ничем другим и не занимаюсь, — вздохнул Воок. — Это Маннельт, Шлихтинг, Ландгут, Фреезе и Аэлиг.

— И все?

— Нет, конечно, но других я просто не могу припомнить.

— Сколько выстрелов было сделано?

— Только один!

— Что вы предприняли потом?

— Мы сразу же прекратили охоту.

— И собрались снова в исходной точке?

— Разумеется.

— Кто-нибудь отсутствовал?

— Вебер, естественно.

Советник уголовной полиции слегка улыбнулся.

— Конечно. А ружья вы осмотрели?

— Сразу же.

— И выявили то, из которого стреляли?

— Ну, да. Мне потребовалось только понюхать стволы.

— Правильно. Оружие перед началом охоты вы вручали лично?

— Да.

— Значит, вы должны знать, кому досталось то злосчастное ружье.

— Никак нет. Было четырнадцать ружей, и я не помню, у кого оно было.

— В этом-то и заключается ваша ошибка, господин Воок. Как руководитель охоты, вы должны были четко проследить за сдачей оружия. А теперь эта мелочь опровергает вашу версию о несчастном случае.

На лице Воока появилось хитроватое выражение, и также хитровато зазвучал его голос:

— Должен заметить, что в своих вопросах вы чрезвычайно щепетильны, господин Драхвитц.

Драхвитц покачал головой.

— Ну нет, господин Воок. Это лишь предположение. А что вы будете говорить, когда комиссар Шоппенхауер зажмет вас в тиски? Лед, на котором мы стоим, очень тонок, господа!

— И как же выпутаться из этого неприятного положения?

— В этом-то и весь вопрос.

— Я просто не понимаю, — вмешался в их разговор Шлихтинг, — что Воок имеет против вашего расследования? Даже если это убийство! — Он повернулся к торговцу антиквариатом. — Почему вы упираетесь?

— Вы действительно не понимаете, Шлихтинг? — спросил Ландгут, который, забавляясь, следил за дуэлью между. Драхвитцем и Вооком. — Подумайте сами! Имя Воока, имя будущего министра, оказывается в центре следствия по убийству, да еще перед самыми выборами! Что скажут избиратели?

— Естественно, это нежелательно перед выборами, — замялся Шлихтинг. — Лично мне было бы жаль, если шансы Воока упадут, но все же я не склонен таскать ему каштаны из огня!

— А вам и не нужно. Шлихтинг. — Антиквар широко улыбнулся.

— Что мне не нужно?

— Таскать каштаны из огня. Когда прогремел выстрел, я стоял, как доказано, на другом берегу речки. А там, откуда стреляли, стояли вы!

Шлихтинг вздрогнул.

— Не только я! Фреезе, например, тоже!

— Ах! Друг убитого!

— До этого вы говорили о несчастном случае, — вклинился в разговор Ландгут.

Воок повернулся к нему.

— А я и не опровергаю.

— Ландгут, Майнельт и Аэлиг тоже были на том берегу, — настаивал Шлихтинг.

Драхвитц улыбнулся.

— Аэлиг, который до тридцать третьего года был социал-демократом, а после войны считался умеренным? Оригинально!

— Какое отношение имеет прошлое Аэлига ко всему случившемуся?

— Вы забываете о мотиве… несчастного случая.

От этих слов даже у Ландгута исчезла с лица улыбка. Он осторожно спросил:

— Вы связываете убийство Геердтса с этим несчастным случаем?

— Ох. Боже мой!

— Тогда речь должна идти об одном и том же преступнике или об одной и той же группе лиц?

— Между нами, монахами, говоря, да! — ответил Драхвитц.

— Ну, тогда я могу быть за себя спокоен, — доложил Ландгут. — Меня нет в коллекции Геердтса, и поэтому у меня отсутствует всякий мотив.

— А вы вообще выставку видели?

— В свое время я осмотрел ее в Гамбурге, — ответил Ландгут после некоторого замешательства.

Драхвитц повернулся к Вооку:

— А вы?

— Я знакомился с ней во Франкфурте, — спокойно произнес антиквар. — Меня там тоже нет.

Взгляд советника уголовной полиции медленно перешел на Шлихтинга. Зубной врач торопливо заговорил:

— С выставкой я в общем-то знаком. Но, как меня заверили Ландгут и Воок, я в ней тоже не представлен.

— Вот оно как! — перебил его Драхвитц. — Значит, один из вас является Флюгером!

Шлихтинг и Ландгут вздрогнули, а Воок, как бы защищаясь, поднял руку.

— Давайте ближе к делу, Драхвитц, — сказал он. — Если говорить серьезно, то именно вы упоминаетесь в документах, не так ли?

— Хм, — прозвучало в ответ.

— Если мне не изменяет память, в качестве штурмбанфюрера и служащего Ведомства имперской безопасности.

— Да, да, — согласился Драхвитц. — Однажды во время непринужденного обеда, который устраивал Гейдрих, я действительно познакомился со штандартенфюрером Флюгером. Это было более двадцати лет тому назад, но мне кажется, что я бы узнал его при встрече.

Драхвитц весело осмотрелся вокруг и продолжил:

— Но давайте вернемся к коллекции и моей личности в ней. Если я правильно понял, вы намекнули, что у меня, в противоположность вам, был мотив для устранения Вебера, не так ли?

— Не стоит так формулировать, — выдавил из себя Воок.

— Почему же не стоит? — спросил Драхвитц. — Я могу возразить, ведь на охоту меня не приглашали!

Воок попытался улыбнуться.

— Что, однако, не исключает вашего возможного появления там. Как и любого иного лица. Не забывайте про туман и плохую видимость!

— После только что высказанного подозрения в отношении меня, я чрезвычайно рад сделать следующее сообщение: дней восемь назад Геердтс представил свою коллекцию бургомистру, и я имел возможность просмотреть ее. При этом мною сделано любопытное открытие. Выставка Геердтса пополнилась на несколько человек! Могу вас заверить, что вы трое, как и я, были представлены в той коллекции! Говорю вам это потому, — закончил Драхвитц с наслаждением, — что кто-то здесь высказался о мотиве!

Глава девятая

В полдень машина комиссара Шоппенхауера свернула к Рыночной площади Рендсхагена и остановилась напротив антикварного магазина «Ханзен и Воок». Комиссар не успел выключить мотор, как на пороге появилась Жаннет Мессемер.

— Вы из Фёрдорфа? — спросила она, когда Шоппенхауер и Фреезе подошли к ней.

— Оттуда.

— Это был… Вебер?

Комиссар молча кивнул, потом, указав на дверь, спросил:

— Мы можем войти?

— Конечно, извините меня, пожалуйста! — смутилась Жаннет.

Когда они оказались в помещении, Жаннет обратилась к Шоппенхауеру:

— Боюсь, что это убийство будет представлено как несчастный случай.

Шоппенхауер задумчиво ответил:

— Я тоже так думаю. Поэтому взял отпуск и прибыл сюда.

— Вебер был вашим другом?

— Да, мы дружили.

Жаннет глубоко затянулась сигаретой.

— Вам, наверное, скажут, что был сильный туман. В общем-то это правда. Но там, где мы стояли, видимость была метров двадцать и можно было рассмотреть противоположный берег. Значит, стрелявший знал, в кого стреляет. Я увидела ствол ружья, просунутого сквозь ветки, и крикнула Веберу, но все произошло очень быстро.

— Стрелявшего вы не узнали?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет. Кустарник там очень густой. Я видела только ствол ружья. Когда прозвучал выстрел, я прямо-таки остолбенела, только смотрела на Вебера, которого быстро сносило течением. Я хотела прыгнуть за ним, но не могла двинуться с места. Кроме того, я плохая пловчиха и навряд ли сумела бы вытащить его из воды.

— Это было бы бесполезно, — успокоил ее комиссар. — Он умер сразу.

Шоппенхауер остановился, увидев, что она вздрогнула. Затем продолжил:

— Кто же находился на противоположном берегу?

— Я, — послышался голос адвоката.

— Прекрасно! А кто еще? — нетерпеливо спросил комиссар.

Стоя в стороне от Шоппенхауера и Жаннет, Фреезе рассматривал статуэтку сидевшего на корточках Будды. Нос адвоката был слегка сморщен, поскольку толстый живот Будды вызывал отвращение, а улыбка казалась бесстыдной.

— На том же берегу находились Шлихтинг, бургомистр и Ландгут, — поразмыслив, ответил Фреезе. — Кроме них, еще несколько человек.