Агломерат - Никита Костылев

Я тогда ехал по этой же дороге, только в Москву. В Питере у меня было много школьных друзей, к которым я иногда срывался на выходные. Такие поездки устраивались нечасто, но, если уж встречались, значит, шампанское рекой и отрыв на полную катушку. Именно в одной из таких поездок — мы тогда с Женькой, моим школьным товарищем, возвращались домой — и произошла эта история. Вернее, беседа. Билеты мы брали поздно, и поэтому обратные оказались очень неудобными. Утренний поезд выходит в шесть утра, а прибывает в Москву в два дня. Отдохнули мы славно, разумеется, не обошлось без тусовочных косяков, неожиданных проблем, терок с местными представителями рабочей интеллигенции и прочих прелестей. Мило это все. Теперь, конечно, стыдно за свои студенческие косяки, но тогда я мудро считал, что мне по возрасту положено делать глупости. О некоторых глупостях до сих пор неприятно вспоминать, но что правда, то правда.

Однако тогда я не задумывался о чем-то высоком, просто был студентом своей казавшейся безграничной страны. В общем, когда пришло время «Ч» после трех дней отрыва, состоялась официальная процедура прощания. После сотни объятий, поцелуев, всех видов рукопожатий и фраз типа «скоро все увидимся», «таким же составом соберемся», «мы будем по вам скучать», «пиши в аську» и так далее мы отправились в путь. В такси Женька вел себя, как ни странно, тихо, из ярого балагура и души компании он вдруг превратился в грустного, задумчивого и очень пьяного буку. Словно, облобызав кучу друзей и приятелей, он оставил им на память свое настроение. Всю дорогу пялился в окно, прижимая подаренную ему хозяином квартиры кадку с неизвестным раскидистым кустом. Я не знаю, зачем тот ему подарил это дерево, но Женька с радостным криком принял его и заявил, что всегда о таком мечтал. После того как мы в режиме полного молчания погрузились в поезд, Женька грустно сказал:

— Андрей, ты фикус этот сбереги. Он мне по душе пришелся.

После этого он быстро забрался на верхнюю полку, оставив меня с огромным кустом в руках. Я кое-как пристроил растение в купе, благо никто с нами больше не ехал, и пошел к проводнику. Перед тем как завалиться спать, я собирался выпить чашечку кофе. Купив у проводника и приготовив вкусно-противного растворимого кофейку в легендарном стакане в металлическом подстаканнике, я вернулся в купе. Немного подумав, решил налить еще стакан, а когда вернулся, увидел в купе нового пассажира, пожилого мужчину в сером костюме. Скромно пристроившись рядом с Женькиным фикусом, он молча созерцал открывающийся через двойное вагонное стекло пейзаж. Я с интересом оглядел своего нового спутника. Мужчина не обращал на меня ни малейшего внимания. Тогда я просто присел напротив и сказал:

— Кофейку не желаете?

— Спасибо, — легко согласился мужчина и снова уставился в окно.

Я решил не мешать своему странному попутчику, взял свой стакан с кофе, вставил в уши горошины динамиков и включил плеер. Фикус на месте, Жека спит, аки ангел, а я все еще способен функционировать на автопилоте. Можно и музыку послушать. Мелодию для плеера я искал долго; не знаю, как остальные просто включают и слушают, мне нужно сначала перещелкать всё по два раза и лишь потом выбрать. Так вот, я спокойно сидел по-турецки с кофейком и подыскивал какую-нибудь сопливую мелодию для пейзажа. Ну, там дорога, длинный путь, почему-то вспомнилась старая песня Юрия Лозы «Плот»… Только когда кофе уже остыл, а ноги дико затекли, я нашел то, что нужно. Слушал с закрытыми глазами, под конец песни открыл глаза и увидел, что пожилой собеседник что-то мне говорит, совершенно не обращая внимания на то, что я его не вижу и не слышу. Я вынул из уха один динамик и спросил:

— Простите, вы что-то говорили? Я слушал музыку.

— Да нет, я как раз с собой разговаривал, — слегка стушевался пожилой мужчина. — Я думал, вы заснули сидя. Поэтому и стал тихо беседы вести.

— Ясно. — Я пожал плечами. — Я действительно почти спал.

— Я не хотел вам мешать. В свои молодые годы я дико не любил, когда всякие старики начинали ко мне в дороге с разговорами приставать, — вдруг как-то совершенно по-свойски заговорил мой попутчик. — Все равно они только могут вопросы глупые задавать, а от самих информации никакой. Ненавижу бесполезные разговоры.

— А сейчас? — Я поставил свой стакан на столик. — Вы мне не мешаете, поверьте. Про разговоры вы верно сказали, но не могу не спросить, что же вы так обсуждали с самим собой?

— Молодой человек, — мужчина почесал за ухом, — как вас зовут?

— Андрей. — Я смотал шнур наушников и засунул в карман джинсов. — А вас?

— Мы с вами тезки, — улыбнулся тот. — Вы часто бывали в деревне?

— Да не особо. — Я слегка удивился вопросу, но решил быть откровенным. — Ну только когда маленький был. А сейчас не сильно горю желанием.

— А я вот сам из деревни, — сказал тезка. — Вы спросили, что я обсуждал сам с собой? Я обсуждал то, что никто не видит.

— Чего не видит?

Сидящий по соседству с Женькиным фикусом почти старик был каким-то странным магнитом: его хотелось расспросить, что-то узнать, а самое главное — слушать. Существуют такие единичные случаи, когда люди любят слушать, все зависит от рассказчика. Этот обсуждающий сам с собой какие-то проблемы мужчина почему-то сразу расположил к диалогу, хотя я не очень люблю разговаривать с попутчиками.

— Я начну с истории. — Тезка, видимо, решил все-таки вовлечь меня в свою беседу. — Вы же знаете легенду про потемкинские деревни? — После моего утвердительного кивка он с улыбкой продолжил: — Светлейший князь был большим человеком, а истории он известен в основном этим выражением, которое затмило все остальные его поистине величайшие заслуги. Андрей, самое страшное, что эти деревни есть до сих пор, только их никто не видит. Вот про это я и говорил сам с собой.

— Что вы хотите сказать? — Я подался вперед и уперся взглядом в собеседника. — Вы про показуху? Ну она всегда будет, этого не отнять. Это же нормально, в рамках разумного, естественно. Ну строил Потемкин показные деревни на пути императрицы, но что же в этом плохого? Тем более вы сами упомянули его великие заслуги.

— В том-то и дело, — легко усмехнулся Андрей, — теперь уже не модно строить пышные фасады на пути следования высоких гостей. Все высокие гости приезжают только в два места, да и живут там. Теперь хватает всего двух основных мест, которые все посещают. Вы поняли, о каких двух фасадах я говорю?

— Догадываюсь. — Мне понравилась эта теория. — То есть, по-вашему, власть строит все это для вида? Я думаю, вы имеете в виду показное могущество Москвы, но столица и есть символ страны.

— Я не имел в виду власть и правительство, — хмыкнул Андрей. — Я имел в виду мировоззрение. Все видят в Москве символ России, но Москва и Петербург — это не Россия. Все видят в Москве только власть и деньги, и это правда, но к реальности не имеет никакого отношения. Мне просто обидно, когда я вижу таких наивных парней, как вы, студентов, которые не парятся, живут в Москве, сдают сессию и бегают за девушками. Все поколение хочет жить в столице, хочет денег и власти. Ищут их здесь. Некоторые, кто позубастей, находят, а других этот город просто перемалывает.

— А что в этом плохого? — Меня стала слегка раздражать односторонняя логика собеседника. — По-вашему, нужно оставаться в своем Усть-Ухтомском, работать на заводе и пить водку?

— Ну по поводу водки я бы не был так категоричен. — Тезка отхлебнул давно остывшего кофе. — Не злись, Андрей, ну кто я такой, чтобы тебя судить? Ты весело живешь, отдыхаешь, года через два-три закончишь вуз, пойдешь работать каким-нибудь менеджером, возьмешь кредит на однушку на пятнадцать лет. Один ребенок, потому что двух тяжело поставить на ноги, иномарка подержанная. Ну ты же читаешь книжки и смотришь фильмы современные — всегда было модно презирать обыденность. Ты наверняка все понимаешь.

— Понимаю. — Внешне оставаясь спокойным, я все же в глубине души был обижен. Менеджер, кредит на однушку, да кто он такой, чтобы мне судьбу предсказывать? Кое-как удержав лицо, я спросил почти спокойно: — А разве это плохо?

— Конечно нет, — улыбнулся собеседник. — Но настанет время, когда все будут менеджеры, экономисты, дизайнеры, пиарщики и много других плохих нерусских слов. И получится так, что каждый молодой и амбициозный будет считать себя самым нужным в разросшейся столице. А самые молодые и неамбициозные, я приведу цитату, «будут оставаться в своем Усть-Ухтомском, работать на заводе и пить водку». Но у тех, кто только и пьет водку, с потомством не очень. Не рождаются у них здоровые и красивые.

— Допустим, вы за пословицу «Где родился, там и пригодился». — Я решил не сдаваться, пусть у меня за спиной только три бессонные ночи, спящий на верхней полке Женька и трофейный фикус. Будем отбиваться до конца. — Очень интересная позиция. Вы за это? Чтобы каждый на своей земле работал? Тот же самый Потемкин жил бы у себя на Смоленщине и тихо радовался. Так?