Жизнь Ленина - Мария Прилежаева

Он не помнил точно, как удалось ему выбраться. Кто-то протянул руку. Он схватился, прыгнул.

Проводники хлопали его по спине, говорили по-фински.

И по немецки:

- Геноссе, геноссе, товарищ.

Они радовались. Как они радовались, что русский гэноссе, товарищ, который борется против царя за народную долю, не утонул подо льдом!

Владимир Ильич добрался до острова. Шведский пароход его захватил и доставил в Стокгольм. Там Владимир Ильич дождался Надежду Константиновну.

И вот они снова в Женеве. Снова чужбина.

Неприглядна была Женева в тот декабрьский день, когда Владимир Ильич со своим верным другом, родной и любимой Надюшей, очутились там после революционной России.

Зима, а снега нет. Только ветер, резкий и жёсткий, несёт вдоль тротуаров холодную пыль.

Женевцы попрятались по домам. Не видно людей на улицах. Одиноко, неприютно в Женеве.

СВИДАНИЕ В СТОКГОЛЬМЕ

Владимир Ильич вышел из библиотеки. В каких только библиотеках не приходилось ему работать! В мюнхенской, женевской, цюрихской, и лондонской, и парижской, и копенгагенской! Теперь вот в этой, стокгольмской. Шёл 1910 год, и опять Владимир Ильич в столице Швеции - Стокгольме. Он жил во Франции, а сюда приехал на время. По особому, совершенно особому поводу.

Быстрый и радостный, он шагал осенними стокгольмскими улицами.

Куда же он шёл? Предстояло выступить с докладом в шведском Народном доме. Он шёл на доклад. Десятки раз приходилось Владимиру Ильичу делать доклады в самых различных городах перед рабочими и членами партии. Отчего же он сегодня так весел? Он кидал вокруг дружелюбные взгляды, всматриваясь на ходу в чужую, шведскую жизнь. Негромкий, чистый и прибранный город, с кривыми узкими улицами. Королевские дворцы, мосты через каналы, скверы, клумбы, стаи галок вокруг колоколен, медлительные экипажи на площадях - всё это Владимиру Ильичу давно знакомо. А сегодня вызывало улыбку.

Он увидел продавщицу цветов. Корзина красных, жёлтых и розовых роз стояла у ног молоденькой девушки.

- Пожалуйста, вот эти красные розы. Мерси. Благодарю вас.

Владимир Ильич шёл на партийный доклад с цветами. Не странно ли?

Однако вот и Народный дом. Сегодня здесь, в одной из комнат, собрались русские большевики-эмигранты.

- Ленин! Ленин! - встретили Владимира Ильича дружные возгласы.

Его обступили, жали руку. Это были политические эмигранты из России. Все знали Ленина. По книгам и статьям. По большевистским газетам: сначала "Искра", потом "Вперёд", "Новая жизнь", "Пролетарий". Знали по съездам партии.

В глубине комнаты сидели две женщины. Одна совсем пожилая. На ней было чёрное платье с глухим воротничком и кружевная наколка на белых, совершенно белых как снег волосах. Черты лица её были тонки. Она вся помолодела и оживилась, когда раздались одобрительные возгласы:

- Ленин!

Рядом с ней молодая, темноглазая, чуть скуластая, строгая. Она тоже расцвела при появлении Ленина. Владимир Ильич к ним подошёл, положил на колени старой женщины розы.

- Мама и сестра приехали из России меня навестить, - просто объяснил он окружающим.

- Спасибо, что приехали, - сказал матери один большевик. - Вы можете гордиться таким сыном.

А Ленин стал за небольшой, вместо кафедры, столик и начал доклад. Необычный доклад. Впервые его слушала мать. Он говорил товарищам, большевикам. И матери, маме. Мать была другом своих детей. А ведь все её дети были революционерами. Она навещала их в тюрьмах. Носила передачи. Когда в 1895 году Владимира Ильича заключили в тюрьму, мама приехала в Петербург. "Мамочка, помню, как ты глядела на меня через решётку. Губы дрожали у тебя, а ты улыбалась".

Владимир Ильич говорил в своём докладе о положении в партии. О том, что надо бороться со всеми неверными течениями.

Революция 1905 года потерпела поражение, но надо не падать духом. Надо смело идти вперёд. Одна у нас дорога... Владимир Ильич говорил о дороге революционной борьбы.

После доклада опять его окружили. Насилу Владимир Ильич выбрался из Народного дома.

Был вечер. Из окон домов лился мягкий свет, оранжевый и голубой от абажуров. Тянуло морской прохладой из порта. Где-то звучала музыка.

Мама и Маняша ждали Владимира Ильича на улице.

- Мама, Маняша, как я рад, что вы здесь! - воскликнул он.

Ему хотелось услышать, что думает мать о сегодняшнем вечере. Вспомнилось Владимиру Ильичу детство и мама из его счастливого детства. Она всегда была непоспешна. Ровна. Справедлива. За всю жизнь Владимир Ильич не знал ни единого случая, когда в чём-нибудь не согласился бы с матерью.

- Ты знаешь, Володя, - сказала она, - я читала многие твои книги и статьи и очень ценю твой ум и твои задачи. А сегодня я убедилась, как горячо тебя любят люди.

Десять дней прожили в Стокгольме Мария Александровна и Маняша. Владимир Ильич приехал из Парижа увидеться с ними. Быстро промелькнули дни!

Русский пароход уходил из Стокгольма утром. Осень сумрачно надвинулась на город, завесила плотными тучами небо. Ветер срывал листья с деревьев. Беспорядочно гнал по заливу мелкие волны. Лодки громко плюхали днищами по воде. Было неспокойно, нерадостно.

Владимир Ильич обнял мать.

Они мало говорили. У Владимира Ильича сердце разрывалось от горечи, когда мать, обняв его ещё и ещё, пошла по трапу на пароход. И всё оборачивалась и махала платком. Пароход довольно долго стоял, а Владимир Ильич не мог туда подняться. На пароходе - русская территория, русские законы. Только Владимир Ильич туда ступит ногой, в тот же миг его арестуют. Мама махала платком. Низкий гудок протяжно разнёсся над заливом. Пронзительно прокричала чайка. Пароход отошёл.

Прощай, мама!

Он больше её не увидел...

В ДЕРЕВНЕ ЛОНЖЮМО

Тысячи русских революционеров-эмигрантов жили во Франции. Владимир Ильич тоже жил и работал в Париже. А весной 1911 года они с Надеждой Константиновной выехали на всё лето в деревню Лонжюмо.

Лонжюмо недалеко от Парижа, километрах в пятнадцати. Длинная улица протянулась больше чем на километр вдоль деревни. Ночами по улице тарахтели колёса возов, крестьяне везли на парижский рынок продукты.

Дома в Лонжюмо были каменные, невзрачные, насквозь прокопчённые. Копоть валила из трубы небольшого кожевенного заводика. Даже листья и трава были от копоти тусклые и скучные в этой деревне. Правда, вокруг зеленели поля. Но Владимир Ильич с Надеждой Константиновной приехали сюда не для отдыха. Напротив, для трудной работы.

Был ранний час. На дворе во всё горло запел петух. Владимир Ильич проснулся. Комната была тёмной и сырой даже в это яркое летнее утро. Казалось, и солнце ещё не взошло - так было сумрачно в комнате.

Между тем Надежда Константиновна уже несла завтрак, состряпанный на керосинке.

- Изволили проспать, милостивый государь? За поведение - кол.

Такую отметку выставил себе Владимир Ильич, живо поднимаясь с постели. И скорей помогать по хозяйству. Чашки, тарелки на стол. Сахарница...

- Ой! - вскрикнула Надежда Константиновна.

Сахарница вырвалась у него из руки. Владимир Ильич изловчился, подхватил:

- Чем не жонглёр?

- На троечку, - ответила Надежда Константиновна.

Что-то колы да тройки у них на языке! Уж не заделались ли учителями Владимир Ильич с Надеждой Константиновной?

Нестерпимая жарища стояла в то лето во Франции! С утра нещадно пекло и жгло солнце. Лохматая дворняга лежала в тени под забором на улице. Высунула язык и часто-часто дышала.

- Жарко, псина? - дружески потрепал дворнягу Владимир Ильич. - Доброе утро! - поздоровался с рабочим-кожевником.

Ильичи снимали у него две тёмные комнаты в сумрачном доме с черепичной крышей.

Было воскресенье. Рабочий сидел в тени забора, положив на колени жилистые руки. У него было узкое, худое лицо. Пепельного цвета усы опускались вниз. Таким усталым он казался и измождённым!

Мимо по улице проезжал экипаж на рессорах, с лакированными крыльями. Под кружевным зонтиком ехала дама с миловидными, нарядными детьми. Рабочий торопливо вскочил, низко поклонился. Дама кивнула.

- Супруга хозяина, - почтительно сказал кожевник.

- Вот у кого отдых в полное удовольствие, - с насмешкой заметил Владимир Ильич.

Рабочий помолчал, погладил опущенные усы и смиренно ответил:

- Бог создал богатых и бедных. Значит, так надо.

Через улицу, наискосок, зазвонили колокола. Отворились для воскресной службы двери храма. Рабочий перекрестился и направился в храм, бормоча:

- Господь создал мир, нам ли судить?

- Да-а... - в раздумье протянул Владимир Ильич.

- Мосье, - спросил соседский французский мальчишка, - вы, наверное, на Сену купаться?

- Нет, дружок, не купаться.

- А, знаю, знаю, - закивал французский мальчишка, - вы в свою школу. Вы и в праздники учите.

Школа Ленина на другом краю длинной улицы в Лонжюмо была необычной школой. И по виду она не походила на школу. Раньше когда-то тут был постоялый двор. В глубине двора стоял просторный сарай. На пути в Париж останавливались в нём дилижансы. Кучера отдыхали, курили. Кормили лошадей. Но это было давно...