Партизаны Подпольной Луны - GrayOwl

- Замолчи, женщина! За кого отдали, значит, отдали. Верно, прогневала ты богов милостивых, безудержно бегая за мною. Вот и окрутили нас с тобою.

Но ты не боись, периспи с каким-нибудь удальцом, вроди Туэрх`вэ. Разришаю я тибе согрешить с кем-нибудь, дабы понисла ты.

- Да и в уме ли ты своём, мне, сожительнеце своей, придлагать таковой грех? Выфху, только тибя я люблю. И знаю один способ. Ну, от прежнего Господина дома, конечно, больше ж я ни с кем. Язык высунь, супружник мой, да не бойся, ни аткушу.

Выфху раздирался между долгом быть при Господах и госте, желанием поскорее смыться от жены и, в то же время, до него начало доходить, зачем Альбине его… язык.

Он и высунул его. Она потрогала пальцем кончик и хитро улыбнулась.

Выфху улыбнулся ей, как был, с распахнутым ртом и высунутым языком. Выглядел он при этом абсолютным идиотом.

- Язык-то бериги, шалун. Всё без слов схватываешь. Экий ты молодец. А будешь умело им орудовать, ни за што ни уйду к другому. Если только высокорожденный отец позовёт, тогда уж извиняй.

Рот-то закрой, а то стоишь, как есть, чучила.

- Понял я тибя, о Альбина. Но неужли Господин Малефиций отцом тибе приходиться? Как же он возлежал с табою? Ведь есть грех сие великий. Да за грех такой и покарали вас абоих гневные боги. Его, соделав простым домочадцим, хоть и Гаспадином, а тибя - выдав за миня.

- Да если и грех сие, то невеликий, ибо не делает разницы Господин Снепиус Малефиций между рабынями - кто ему кем приходиться, то ли матерью его сына или дочери, то ли самоёй дочерью. Ну да матерь мою Господин Малефиций давно уже в камору, бывшую брачной нашей с тобою, несчастливую, отправил. Да и большинство дочерей уж были брюхаты от него.

Сие же обныкновенно еси - пояти молоденьких, а не таких старых, как он сам али супружница евой…

Ой, смотри, Выфху, язык-то откушу, сибя не уважу, ежели проговоришься ты о словесах моих ниразумныих о Господине Малефиции. Ведь это в него уродилась я не черновласой, как остальные, а русою. Силён он был с матерью моею, и долго ещё после моего рождения призывал он матерь мою к себе, жилая зачать снова дитятю белокурого, мальчика. Но родела матерь моя мёртвого мальчонку. С тех пор разгневался Господин дома… ой, ну тогдашний, и изгнал матерь мою из опочевальни сваея навсегда.

- Но есть у меня и братец по матери, ибо, будучи долго в наложнецах у Господина до… Малефиция, превыкла она ко ласкам мужеским. Вот и сошлась с рабом одним. Имени я его не помню, помер он в позапрошлый год по весне на пашне господской. Ел плохо зимой, вот на вспашку своей доли по весне, атвидённой ему Господином Таррвой и Господином Фунной, сил и не осталось. А ведь всё от того, что зубы у него, ну прям, как у Господина Северуса, были - гнилые, да неровные, и выпали все до одного, до последнего.

Ой, да что это меня словно демоны да ламии суйчас за язык-то всё тянуть. Не проговорись, слышь, Выфху, Господину дома, али Господину Таррве, не то бить меня будут, к столбу привязав, за злословие на Господ. А ведь зима-то нонче суровая, а на меня все мужики пялеться будут.

А? Каково тебе после этого со мною играть? Языком-то?

- Ох, отстань, женщина. Совсем от тебя голова трещит. Трещотка еси ты, Альбина, сущая сорока. Пусти, к Господам пойду! А ты стой здесь, ибо ежели они и вправду дерутся, нужно будет звать Господина Малефиция. Он всё ж отец им, кроме, ко щастию, сего страхоила.

- А вот мне нравится драгоценный гость нашего Господина дома! Такой скромненький, да хорошенький, да какие глазки-то у него необычненькие…

Выфху закрыл дверь перед носом сожительницы. Но в душе он был доволен. Сможет, значится, удовлетворить женщину, пока язык не стешет об её пи… вагину. И не знал Выфху, что… туда заставит его сожительница похотливая руку чуть не по локоть засовывать, а языком снаружи себя полировать. Бедный Выфху! Поистине жестокая расплата за холодные бараньи бока! Жестоким стал новый Господин дома, а всё ведь из-за выблядка сего, взявшегося откуда-то в военном походе на варваров. Но на гвасинг он не похож, а всё-таки какой-то он ненастоящий, словно из глины вылепленный, несуразный, угловатый, с длинным острым носом. Да ещё и с неправильного, нечеловеческого цвета глазами. Ох, неужли он и вправду Альбиночке так нравится? Как бы не вышло чего.

Выфху провожал долгими взглядами чародеев, насылающих друг на друга слова, вроде : «Повелеваю», «Закончить волшебство!», «Призываю волшебную палочку!», что-то непонятное на букву «Э», и даже страшное слово : «Распять». Правда, после этого слова волшебство, как они называли чародейства невиданные и фокусы, уж получше тех, что на торжище по праздникам показывают, быстро прекратили.

- Я убью его, Северус! Клянусь Марсом - Воителем убью! Прекрати волшебство! Сейчас же! Ava…

- Стой, Квотриус! Заклинаю тебя, повелеваю тебе сей же момент отпустить ни в чём не повинного Гарольдуса! Это я опять во всём виновен! Я, и только я призвал его к поцелуям и ласкам, ты же слышал!

- На меня твоё «Повелеваю» не действует, знай впредь о сием.

- Да… Когда успел ты научиться освобождаться от сильнейшего заклинания сего, о Квотриус? - с искренним удивлением спросил растерянный Снейп.

- То не твоё дело.

- Так ты нагло прочитал у меня в уме, опять без спроса, запретное - как делается таковое! Воришка!

- Ах, ужели я и вором стал?

Тогда распрощайся со мною! Выбирай! Сейчас или ни…

- Silencio!

Квотриус замычал, но сбросить заклинание обычными силами не сумел. Тогда он впервые после неудачного в некоторых отношениях общения со Стихиями мысленно призвал Стихию Воздуха, чтобы произнести Убийственное заклинание для себя. Ведь это же так просто - пожелать умереть. И вовсе незачем биться головой о стену, как незачем и вскрывать себе вены. Только пожелать сильнее потому, что нет проводника - палочки, чтобы направить её в сердце.

Волшебная палочка, как и любовь, одна на двоих, оказалась в руке Северуса. Как и сердце Квотриуса, жаждающее в ответ на любовь свою занимать всё сердце возлюбленного брата, а не половинку его, отдав вторую этому безобразному Гарольдусу. Гарольдусу, которого убивать уже нет смысла. Ясно, что его с Северусом любовь закончилась, изжила самое себя. Непостоянным оказался возлюбленный и жестокий Господин дома, такой суровый северный ветер Квотриуса. Вот и сейчас - время северного ветра, время мороза и метелей.

Время умереть.

И Квотриус широко открыл рот и вдохнул воздух в запёкшиеся лёгкие. Стихия объяла его, но внезапно Северус упал к его ногам - Северус, чистокровный маг, к ногам полукровки! - и воскликнул:

- Пожалуйста, не делай этого! Ради нас с тобою, нашей любви, которая, поверь, никуда не исчезла! Просто поверь мне! Но прими, как данность, что я люблю и Гарольдуса, Гарри! Не убивай никого, прошу, молю, Квотри-у-у-с…