Полдень, XXI век (июнь 2012) - Коллектив авторов

Это сосед по палате. Бледно-пегий Буся, маниакально-депрессивный с шизофреническими… Учил таблетки ныкать, хороший мужик… Только любит подурить старика… Ну, тут уж без обид.

– Пришли к тебе, говорю! Вроде родственники сыскались! Воон, Профессор наш, Платоныч, ведет!

Девочка. Тоненькая, светлая. С косами, в юбочке, на каблуках. Не хочу просыпаться!.. Кожа, загорелая до легкой бронзовой патины. Глаза голубые, косы золотисто-рыжие, как лет тридцать назад была стариковская щетина… Сто семьдесят один, сто двадцать на семьдесят на сто девять. Двадцать четыре. Нет, двадцать два…

– Дееед!!!.. Дедушкааа!!! Господи, нашла! Нашла!!! Родной! Живой!!! Двадцать лет, все на ушах!!! А ты здесь… В этом… Городе…

Надо же, настоящая. Не сон. Говорит – «дедушка». Старик начинает привычно плакать. Платонович топчется и мнется рядом. Переживает? Радуется?

– Я дедушку забираю.

– Эээ… Не думаю, что…

Девочка поднимает бровь. Андрей Платонович вдруг вздрагивает и улыбается, широко-широко:

– Да, конечно! Разумеется! У вас замечательный дедушка, Зоя! Мы с ним почти двадцать лет, так скть… Душа в душу!.. Я сейчас же, только подготовлю документы…

(Зоя?)

– Не надо никаких документов.

– …Конечно, не надо! Вообще-то, обычно – положено, но вам – не надо. Хотите, отдам копию моих записей, за все годы?.. Мы столько беседовали!

– Не надо, профессор. Спасибо. Пойдем, дедушка. Пойдем скорее!

Охранник на воротах слушает плеер и кутается в куртку от мелкого колючего снега. Снежинки отскакивают от козырька его кепки. Оказывается, зима. Зою (внучку?) это не смущает. У нее лето, юбочка короткая, а глаза голубые:

– Это мой дедушка! Я нашла его и теперь забираю домой. Документы возьмете у профессора, какие надо.

– Конечно!.. Понимаю!.. Удачи вам, и вашему дедушке здоровья!

Зоя смеется.

Неподалеку, за ржавыми воротами, ждет большой автомобиль среднего возраста, куда внучка и усаживает старика со всеми удобствами. Утирает дедушке слезы и хлопает дверцей.

Охранник благодушен, он наблюдает за сценой возвращения блудного деда с умилением. Симпатичная внучка. Очень. Обалденно.

Машина набирает ход по пригородному шоссе, взметая за собой сухую поземку.

Охранник нагибается завязать шнурок на берце, а потому не видит, как машина на ходу растягивается зыбко по горизонтали… становится полупрозрачной… растворяется в пространстве и снегу, и только сухая поземка…

Высверк флайера, вонзающегося в ледяное синее небо, – что может быть прекраснее? Ничего и не может. Когда из желто-багряного, серебром, в бело-голубое, льдисто-звонокое? Под пронзительное сопрано турбин?! Восторгом по душе, теплом по сердцу…

– Одевайся, дед. Натерпелся ведь. Там вообще жить невозможно, ты знаешь? Дышать нельзя! Ты – титан! Семь наших лет, на самовнушении, обалдеть… Скидывай тряпки рядом с собой, флайер съест потом… – Зо-Йа перегибается назад, кидает на колени старику новую одежду. Коробочку и две капсулы. Руки вспоминают, подсказывают. Капсула (синяя) лопается, коробочка жужжит…

Старик неловко елозит, стягивая заношенное и пахнущее лизолом. «Только бы не проснуться сейчас. Не сейчас».

– …Ну, ты и провалился, дед! Ну, тебя и зашвырнуло!.. Спасибо Бригадному, велел искать останки масс-ревизорами… А останков-то и нет!.. Нету массы твоего «Саа-Хем» в нашем континууме!.. Как нудлы по вам тогда, всем бортом из засады, дихронными… Шесть кораблей тю-тю! С тех пор искали. Мамка, лет пять. Потом я подросла… Сама поверить не могу… Дееед!!! Хей-йя!!! Нашла!!! Гм… Капитально тебя отделали… По-хорошему, такой мир просто грохнуть надо. Ничего, ничего. Держись.

Вернемся на Остров, отдохнешь, соберем на праздничный обед семью… Соседей…

Красная капсула тоже вывернулась, и одежда свершилась: удобный серовато-переливчатый бархат, мягкое и в размер, уютное и… Господи, хорошо!.. Только бы не проснуться. Только бы не проснуться. Да хоть бы и вообще не проснуться больше.

– Флайер, лечить!.. Тебе надо чего, деда? Ты голоден? Хочется чего? Ты говори, дед, не молчи…

– Там обо мне заботился парнишка. Теперь уже немолодой. Который тебя привел, Андрей Платонович. Он достойный.

– И чего ты для него хочешь в награду? Чтобы умер без боли и быстро?

– Не знаю. Я так и не понял тот мир, что там к чему. Не успел… Чтобы Андрюше вообще хорошо было… Что для них хорошо, то и ему… Зо-Йа, не плачь. Это мое дело, плакать каждый день, там так положено старикам.

– Я не плачу. Или плачу? Просто, как представлю, каково было тебе… Ослепший, обгорелый, контуженный, со срывом по времени на два часа… В тот кошмарный мир, с его варварской едой, прости-господи-медициной, ядовитым воздухом… Столько лет… И только парнишка этот, хоть и чужой совсем – маяком… Ты же его маяком взял, да? Я последнее время его нащупывала, когда пыталась до тебя докричаться.

– Да… Он помогал помнить…

…Охранник, красный и взмокший, мается в дверях палаты. За его спиной жужжат и роятся нянечки; санитары по стенке скользят бесплотными духами, стараясь не попадаться на глаза. Андрей Платонович, главврач клиники, который час уже сидит на краешке пустой развороченной койки пропавшего пациента, впав в ступор.

Он оставил себя и плывет теперь в потоке фантомов: зеленый луч; безумная танковая атака под атомными грибами… Река… Гранитный остров. Высверк флайера, вонзающегося в льдистое небо.

Двадцать один год работы. Крепнущее ощущение не увиденного за деревьями леса. Огромных джунглей. В помойку записи.

– Не корите себя так, Андрей Платонович. С нарушением процедуры выдачи больного – ничего, что-нибудь придумаем. Обоснуем. Напишем заявление сами. Не думаю, в конце концов, что поступит жалоба…

– Да ради бога, Раечка, при чем здесь… А… Пустое…

Доктор на отделении, редкая умница и все еще красивая женщина, потихоньку готовит Андрею Платоновичу успокоительное в пятикубовом шприце.

Охранник понял, что выволочки не будет, и незаметно исчезает.

Возбужденные пациенты постепенно утихомириваются.

– Скажи мне, – встряхивается вдруг старик, задремавший было в мягком ложементе. Девушка водит пальцами по терминалу управления: флайер готовится к прыжку. – А как меня звали тогда, до… всего этого…

Зо-Йа отрывается на несколько мгновений от терминала и с острой жалостью вглядывается в старика, похожего сейчас на избитую трехсотлетнюю черепаху в панцире с чужого плеча.

– Ты совсем-совсем не помнишь?

– Совсем-совсем.

– Тебя зовут Най Дэн, старший в роду Дэнов, от предка Ионы.

Старик оторопело сидит пару мгновений. Потом вдруг начинает неумело смеяться, а через секунды уже хохочет во все горло.