Люди одной крови - Геннадий Евтушенко

Поляков вздохнул.

– Ладно… Развёз… Может ещё и найдётся Кутузов, тогда и решать будем. Пошли спать. Я хоть пару часиков кемарну. С утра снова вперёд. – Покачал головой, – снова на линию огня. Завтра будет день – будет пища. Дай бог самим живыми остаться.

Утром батальон двинулся дальше. Танки уже проторили дорогу на Калач, так что дело шло споро. Приходилось подавлять только отдельные очаги сопротивления фашистов, но с этим справлялись быстро. И двадцать третьего ноября батальон Полякова в районе Калача встретился с бойцами Сталинградского фронта, наступавшего с юга.

Усталые, грязные и небритые, но счастливые бойцы палили в воздух из винтовок и автоматов. Обнимались и плясали от радости. Плясали, потому что победили, потому что сердца переполняла гордость за то, что преодолели всё, разбили фашиста, замкнули кольцо окружения, наконец, просто за то, что остались живы.

Теперь можно было немного передохнуть.

Передышка была небольшой, но достаточной, чтобы привести себя в порядок и выспаться.

Кутузов так и не нашёлся. Скрепя сердце Поляков приказал представить его к награде орденом Красного Знамени посмертно.

Вечером встретился, наконец, с Натальей. Она была измучена вконец. Тяжелораненых отправляли в тыл, остальных нужно было устраивать в палатках, перевязывать, успокаивать, кормить, поить. Да и просто в ласковом слове ребята нуждались. Так что и после боя дел у Натальи было – не продохнуть. Поляков с любовью смотрел на неё. Под глазами синяки, впалые щёки, на лбу морщинка. Он погладил её волосы, прижал голову к груди, осторожно коснулся губами её губ. Участливо спросил:

– Устала?

И тут же подумал: «Глупый вопрос. Не видно, что ли?».

Но Наталья вопрос глупым не считала. Сейчас она просто нуждалась в ласке, в участии. И была благодарна Жорке за внимание. Прижалась к нему, легонько покивала головой. Боже мой! Как она его любила. От нежности к нему на глазах блеснула и покатилась по лицу слезинка. Она потёрлась щекой о Жоркину щёку, и он почувствовал её состояние, ответил на её движение. Потом немного отстранился, прошептал:

– Ничего, ничего, моя любимая. Всё проходит, пройдёт и это. Всё будет хорошо.

А она кивала головой и тоже шептала:

– Я знаю, знаю. Всё будет хорошо.

Когда она немного успокоилась, Поляков спросил:

– Что Кутузов? Удалось что-нибудь узнать?

Она отрицательно покачала головой.

– Нет. Как в воду канул. Вроде всё на глазах у сотен людей было. А потом…раз– и исчез. Я сделала всё, что могла. И безрезультатно. Ни среди раненых, ни среди убитых. Или в воронке какой-то землёй присыпало, или уж в братской могиле. – Она тяжело вздохнула. – В общем, нет его.

Помолчали. Потом Наталья задумчиво сказала:

– А знаешь, он смерть свою как будто чуял. Перед тем, как из медсанбата в штаб полка отправляться, долго мы с ним разговаривали. Рассказывал он мне о своей довоенной жизни, о военной. Как из окружения выходил. Сколько там народу полегло. Душевно так рассказывал.

Вспомнила и я наш бой под Петровкой, и братскую могилу, что мы там оставили. Чуть было не заплакала. А он взглянул на меня, говорит: «Это война. Что ж плакать? Вчера они, завтра я». Видишь, так оно и случилось. Жалко. Хороший парень был.

Поляков нахмурился. Сурово сказал:

– Я тут одному товарищу разъяснил – никто Кутузова мёртвым не видел. Так что давай не будем думать о худшем. Всё! Закрыли тему.

Но никаких сведений о Кутузове раздобыть больше не удалось. Так и похоронили они его в своих сердцах.

Хотя с майором Боровиковым Жорке о Кутузове поговорить пришлось.

На следующий день после разговора с Натальей, начальник штаба полка вызвал Полякова. Вид у него был неприступный, вроде и не друзья они вовсе. Положил перед Жоркой им же подписанный наградной на Кутузова. Спросил:

– Твоя работа?

Поляков искоса глянул на представление. Буркнул:

– Не видишь, что ли? Моя.

Боровиков поджал губы.

– Ну, и где этот Кутузов?

Поляков сел за стол, с досадой взглянул на начальника.

– И ты туда же? Он подвиг совершил? Совершил. Да если бы не он, неизвестно, где бы мы с тобой сейчас были! Человек обеспечил выполнение боевой задачи не только батальона – всего полка! На глазах у сотен людей! Погиб смертью героя! А награды не заслужил. Это как? Честно?

Боровиков поморщился.

– Ты на совесть не дави. Смертью героя, говоришь? И написал: посмертно. Посмертно… Ты его хоронил? То-то же. Было бы так, и к герою бы представили.

Он помолчал. Встал, обошёл вокруг стола, сел рядом с Жоркой.

– Знаю я всю эту историю с Кутузовым. Знаю, что боец был мировой. Знаю. И подвиг его ценю. Но я и тебя знаю. И Наташку твою знаю. Только никак ты не поймёшь, что живём мы не на облаках, а на земле грешной. Классный он парень, Кутузов твой. Но не повезло ему – без вести пропал! Не понимаешь, что это такое? Есть у нас ребята – начнут копать, так такое накопают! И то, что в окружении был два раза, и то, что вместо Сталинграда в медсанбате отсиживался, а теперь вот ещё и без вести пропал! Чуешь, чем пахнет? А тебе штрафбатом не пахнет? А Наливайко? – Он помолчал. – Всё я знаю и понимаю. Была б моя воля – и золотой звезды не пожалел бы. А так… Извини. Из-за простоты твоей и горячности хорошие люди пострадать могут. А Кутузов… Жив ли, кто знает.

Боровиков прошёл на своё место, взглянул на Полякова. Тот пригорюнился. Подумал о начальнике штаба: «А ведь прав Сашка. Жаль, конечно, Кутузова. Да ведь и правда, может, уже и нет его в живых, а хорошие люди могут пострадать. И откуда он всё о Кутузове знает? Наверняка Маркелов расстарался. Хорошо, если только Сашке доложил. Вот сука!» Поляков вконец расстроился.

А Боровиков помолчал, побарабанил пальцами по столешнице, понял, что готов Жорка принять его позицию и решил смягчить удар. К тому же, в душе он был полностью согласен с Поляковым, но опыт работы в штабе полка и общения с большим начальством научили его трезво смотреть на жизнь и воспринимать её такой, каковой она была на самом деле. То есть реальной, а не сказочной. Выдержав паузу, он примирительно сказал:

– Жора, я тебя отлично понимаю. Согласен, что Кутузова надо наградить. А вдруг жив? Но давай снизим планку. Наградим, скажем, орденом Славы. Прекрасный солдатский орден. А жив будет– и до героя доберётся! К ордену Славы народу много представлять будем. Никто никого проверять не будет. Получишь сам его орден. Если жив – вручишь лично. А нет – после войны родных разыщешь, им передашь. Лады?

Жорка с облегчением кивнул. Подумал: «Хоть так, и то хорошо».

Боровиков легко встал, на прощание крепко пожал руку. Не хотел до поры, до времени сообщать приятную для Полякова новость, да не удержался.

– А тебя, могу пока только по секрету сказать, к майору представили. Готовь магарыч. – Похлопал его по плечу. – Ну, бывай.

На том и расстались.

Передышка в боях была короткой. Их ещё ожидали тяжёлые кровопролитные бои. Не один месяц они отражали наступление армии Манштейна, рвавшейся на выручку окружённым фашистам под Сталинградом. Выстояли. Только второго февраля сорок третьего года закончилась Сталинградская эпопея полным разгромом трёхсоттысячной группировки врага и пленением командующего фельдмаршала Паулюса.

Но впереди ещё были годы сражений. Годы горьких потерь и славных побед. К концу войны грудь полковника Полякова украшали три ордена Красной Звезды, два Красных Знамени, орден Отечественной войны и множество медалей.

В 1946 году он прибыл для дальнейшего прохождения службы в Запорожье. Конечно, с женой и дочуркой. Родила Наталья Жорке таки дочку Олечку. Родила у бабушки в Самарканде, а уже через полгода вновь прибыла на фронт к мужу. Правда, оформили они брак только по окончании войны, но это уже формальности. Никто Полякова больше не попрекал фронтовой женой. Понимали – это серьёзно. А вот сеновала до конца войны у них больше не случилось. Зато в Запорожье дело за этим не стало – Наталья вскоре понесла.

А жили в жутких условиях – комнатушка девять метров в коммуналке. И не роптали. В разрушенном войной Запорожье с жильём было туго. Рабочая сила была брошена в основном на восстановление промышленности. Тут фронт работ был необъятный: и Днепрогэс, и Запорожсталь, и Днепроспецсталь, и титано-магниевый комбинат. Перечислять запорожские промышленные объекты можно очень долго. А жильё строили в основном пленные немцы. И не шибко торопились. Так что с этим было туговато. Но Поляковы жили, не тужили. Жили, как все в то время. Полковник с утра до ночи на службе. Наталья по хозяйству. Соседи попались дай бог каждому: женщины не скандальные, мужики работящие, не пьющие. Повезло. Олечка была общей любимицей. Была она девочкой, как по Жоркиному заказу: шустренькая, весёлая, хорошенькая. Наталья сама её одевала, и на улице многие оглядывались на кроху-модницу. Золотые руки были у Натальи.

Как-то вечером в октябре, уже в постели, Наталья спросила: