Колдовское зелье - Энн Мэйджер

Рейф яростно подергал новую веревку. Она выдержала.

Выползая из-под автобуса, он так и не сумел избежать всех камней и луж смазки. В любое другое время он предоставил бы эту грязную работу местным жителям, но вовремя вспомнил, что очутился в стране, где любимое слово — «маньяна», то есть «завтра», а ему необходимо поскорее продолжить путь.

Оборванный мальчик-индеец, который принес веревку, сидел возле автобуса на корточках, его широкая улыбка была робкой и приветливой. Мальчик дергал бечевку, и бумажная фигурка скелета в его руках дергалась и приплясывала.

Рейф дружелюбно улыбнулся ему и посмотрел в другую сторону, где в тени джакаранды сгрудились мексиканцы с обветренными лицами, в широкополых соломенных шляпах, холщовых брюках и стоптанных гуарачах. Они неторопливо курили, потягивали содовую и боязливо крестились каждый раз, бросая взгляды в сторону обрыва над рекой. Рейф услышал, как они на все лады рассказывают о запахе серы, якобы появившемся прежде, чем автобус вывернул из-за последнего поворота.

Внезапно с дороги, из-за спин мужчин, донеслись два кратких, нетерпеливых гудка, попав в ритм движений марионетки мальчика-индейца.

Каким бы невероятным ни казалось это зрелище, маленький автомобиль смело пробирался между остановившимися машинами.

Лежа в пыли под автобусом, Рейф разглядел только нижний край красного крыла и блестящий хромированный бампер, надвигающийся на него. Если бы он выбрался из-под автобуса, этот идиот сбил бы его с ног.

Со своего наблюдательного пункта Рейф почти ничего не видел и мог утверждать только, что подъехала спортивная машина.

По крикам людей он понял, что в машине сидела красивая женщина.

Внезапно синие глаза Рейфа прищурились: колесо машины дюйм за дюймом приближалось к...

— Эй, там моя шляпа!

Поздно.

Он увидел широкую черную полосу на рубашке и сплющенную шляпу.

— Проклятье!

Одним рывком Рейф выбрался из-под автобуса, чтобы высказать свое мнение о случившемся беспечному водителю.

В этот миг он и увидел ее.

Вернее — водопад золотистых непослушных волос. Она весело махала рукой шоферам и дорожным рабочим, которые теперь хлопали в ладоши и выкрикивали: «Браво!»

Только у одной женщины в мире могли быть такие волосы — сочетание пламени, солнечных лучей и благоуханного шелка.

Рейфа бросило в жар, а затем в озноб.

Кэти...

Она ничуть не изменилась. А если и изменилась, то стала еще прекраснее, чем прежде.

Рейф стремительно нырнул под бампер автобуса. Некогда в плечо ему угодила пуля перуанского борца за свободу, предназначенная для Консуэло. Его ударили ножом, когда он проник в африканскую тюрьму, чтобы освободить заложника. Его укусила в спину поклонница-фанатка популярного певца. Головорезы Арми сломали ему семь ребер. Совсем недавно он провел семнадцать часов под прицельным огнем террористов в Анголе, где под видом коллекционера выполнял привычную работу для правительства США — подтверждал тревожную спутниковую информацию о передвижении войск в этой стране.

Встречаться со смертью Рейфу было не в новинку.

Но меньше всего ему хотелось, чтобы Кэти увидела его в эту минуту и известила о его прибытии людей, которым об этом совсем незачем было знать — иначе ему предстояло кончить жизнь на дне какого-нибудь ущелья с пулей в спине.

Но вид бледных, тонких пальцев Кэти на обтянутом кожей руле вызвал поток нежелательных воспоминаний, от которых у Рейфа пересохло во рту. Он вспомнил, как эти невинные пальцы пробегали по его телу, вытворяя то, что мужчина не в состоянии забыть.

Его сердце заколотилось.

В течение нескольких кратких месяцев им было чертовски хорошо вдвоем.

Он безумно влюбился в Кэти с первой же ночи, когда познакомился с ней.

Все шло прекрасно, пока Рейф не обезвредил убийцу, целившегося в сердце Арми, а Кэти не обнаружила, что Рейф на самом деле ее телохранитель.

После этого она наотрез отказалась слушать его. По мнению Рейфа, ситуация была абсурдной: Кэти нравилось развлекаться с вором, но она не нуждалась в открытых, искренних взаимоотношениях с человеком, который был для нее всего лишь наемником, парнем-игрушкой из низов. Она искренне считала Рейфа низшим существом — подобно тому, как его отец думал, что он лучше его матери.

Когда Рейф на коленях умолял Кэти выйти за него замуж, она гневно воскликнула: «За кого ты меня принимаешь? Я ненавижу тебя! Ты — последний мужчина на свете, за которого я соглашусь выйти замуж!»

Нечто похожее сказал когда-то его отец матери.

А затем с помощью денег Кэти воздвигла между собой и Рейфом непреодолимый барьер. Она убедила Арми откупиться от Рейфа, предложив тому целое состояние, мол, с таким талантом он заслуживает вознаграждения.

Отец Рейфа тоже ушел, оставив его матери чемодан, набитый деньгами.

Потом Кэти отправилась вместе с матерью на Ривьеру на личном самолете Арми. Весь последующий месяц газеты то и дело писали о десятке титулованных поклонников Кэти. Внезапно она уехала в Европу и словно в воду канула. Рейфу недоставало сенсационных сообщений в газетах, несмотря на всю боль, которую они ему причиняли, но ничего не знать о Кэти было еще мучительнее. Ему удалось разыскать лишь несколько статей в экономических журналах об Арми и его агрессивной и рискованной тактике, по сути дела, насильного слияния предприятий, что привлекло к нему внимание правительственных следственных органов. Но о Кэти не было ни слуху ни духу, пока она не начала встречаться с Морисом Дюмоном.

Рейф писал ей, но письма приходили обратно. Слишком поздно ему стало ясно, что Кэти — величайшая ошибка его жизни: из-за нее он почувствовал себя одиноким и брошенным, как после ухода отца. А затем Рейф на своей шкуре узнал, что Арми Колдерон способен сделать с человеком, вставшим на его пути. Общими усилиями Арми и Кэти заставили Рейфа пройти сквозь настоящий ад, и он чудом остался жив.

После разрыва с Кэти Рейф испытал глубочайший эмоциональный спад. Несколько раз он пробовал искать утешения в сексе, но опустошенность и одиночество только усиливались. Радость и полнота ощущения жизни возвращались к нему лишь в краткие минуты азарта и возбуждения при выполнении опасных заданий.

Фотография озорной девчонки с ангельским личиком, которая, по словам Мануэля, приходилась ему дочерью, потрясла Рейфа.

— Кэти...

Рейф в приступе ярости выдохнул ее имя, но тут же поперхнулся от желтой пыли, налетевшей с дороги.

Верх ее машины был опущен, длинные волосы жарко вспыхивали под солнцем, спускаясь на изящную шею. Рейф помнил, какими шелковистыми они были на ощупь, как пахли лавандой, когда Кэти после душа ложилась в постель. Ее влажное и прохладное тело раскалялось от первого же прикосновения Рейфа.