Белый ферзь - Измайлов Андрей

Разве можно поверить политику с фамилией – см. выше?!

Так что Дробязго на общем фоне и не выделяется, с одной стороны, и даже благозвучит, с другой… Особенно учитывая Дэ-Ло-Би-Цзи-Го…

Да и все относительно. Колчин – нет претензий к благозвучности? Полезайте в Даля и спросите! Нет, вы полезайте и спросите! И как?

«КОЛИА – колченожка, колченогий, колтыногий, хромой, если одна нога короче или ступня выворочена, или берца кривы, ноги колесом либо хером; кто ходит вперевалку, ковыляет».

Ха-арошенькая припечатка для непревзойденного мастера Косики каратэ! Нет уж, пусть лучше по-китайски: опустошать и делать чистым!

А Дробязго пусть сам выбирает, на каком ему соответственней. В соответствии с положением в табели. Да! Про табель. Все-таки не консультант Валентин Палыч, нет. Забавно, однако упомянутый Даль наперед постарался! Оказывается, есть такое определение: рекетмейстер. Что такое рекет (рэкет), не надо растолковывать последнему российскому безграмотному. Что такое мейстер – пожалуй, тоже. Ан…

«РЕКЕТМЕЙСТЕР – стар., ныне: статс-секретарь у принятия прошений». Ну, а статс, понятное дело, – государственный.

Эка?! Умри, Даль, – лучше не скажешь! Впрочем, он так и поступил. В смысле, умер. А лучше него все равно так никто и не сказал…

Колчин не намеревался подавать прошение, набрав мало кому известный (только избранным!) служебный телефон Валентина Палыча. Несколько покривил мимикой, представившись: «Это Колчин, зять Валентина Палыча». Как там, в бусидо? По нисходящей в ряду непременностей? Верность – ну ее! Но следующее – этикет. Мало ли, что ты сам по себе Колчин, а чуть мордатому плотному баритону должна быть известна- уважаема фамилия заслуженного сэнсея! Мордатый баритон – не в твоем до-дзё, он на службе, каковая и в том, чтобы случайных или нежелательных дозвонившихся отфутболивать с присущей баритону мягкостью, но твердостью. Зять – неслучаен, зять – желателен. В крайнем случае: «Свяжитесь с нами через тридцать пять минут, если вас не затруднит». И ясно – Валентин Палыч участвует в некоем государственно-значимом, но в обусловленный срок рад будет, будет рад, да. Так?

Не так.

– Валентин Павлович в отъезде, извините… – сообщил хранитель телефонной трубки.

– Надолго?

– Не могу вам сказать.

– Но он в городе?

– Не могу вам сказать.

– Когда есть смысл еще раз позвонить?

– Попробуйте через неделю.

Вот – привилегия, которой удостоился зять Дробязго: при всей конспиративности «не могу вам сказать», тем не менее сообщено – через неделю. Значит, Вали нет в досягаемых пределах. Нет, неделя – многовато. Сидеть сложа руки в ожидании отца жены, дабы спросить, куда делась жена… то есть дочь… Это Валя будет в своем праве спросить, когда объявится: где дочь? Любой полагает, что дело, которому он служит, есть единственно-исключительно важное. Да, Колчин пробыл в Токио, Колчин привез оттуда комплект серебра. Но и Дробязго убыл (куда бы ни убыл), Дробязго вернется через неделю. Отличительная особенность мужей государственных – крайности в освещении маршрутов следования и конечных пунктов. Или громогласное оповещение по всем радио- и телеканалам: прибыл-посетил-убыл, и хоть на нет изойди, пытаясь выяснить, что-где-когда? «Не могу вам сказать». Но объявится. Через неделю – это вам как родственнику сообщено, конфиденциально, вы понимаете…

И ладно. Придется самому. Надо сказать, Колчин и предпочитал действовать в одиночку. И Валя нужен был ему не как подмога (хотя возможности различных охранных структур на уровне московского двора почти беспредельны, когда это НАДО) – Колчин полагал вчерашнее (и сегодняшнее) отсутствие Инны недоразумением, но объяснимым – тем же Дробязго. Но, выясняется, Валя сам в отсутствии, и весьма возможно, что Валя и не подозревает о пропаже дочери. Иначе те же охранные структуры встали бы на уши и простояли в таком неестественном положении до тех пор, пока. Но плотный баритон не похоже, чтобы стоял на ушах. А значит…

Значит, придется браться за поиски всерьез. А то и Валя будет вправе предъявить счет по прибытии: ладно, ты воевал в Японии за честь страны, но ты уже неделю как в Москве! И?.. Меня ждал?..

Было уже четыре часа пополудни. Он пообещал появиться на клубе во второй половине дня. Вторая половина дня уже склонялась к первой половине вечера. А ему надо отдать долг Ильясу, а также соблюсти ритуал официальной встречи, официального чествования, игнорируя собственные проблемы. Хотя… С Ильясом непременно следует побеседовать отдельно. Преждевременные выводы… Преждевременны, однако – читайте периодику: «Тот, кто считает, что кавказские и прочие банды, сформированные по национальному признаку, в одночасье захватили нашу столицу немедленно вслед за победой демократии в России, – будет неправ… национальные преступные группировки существовали в Москве всегда». Он, Колчин, уже готов был пересмотреть, уже пересмотрел прежнее-вчерашнее предположение об отсутствии взаимосвязи между шоссейными толкалками с двумя «байерами» и тем, что ИННЫ В АЭРОПОРТУ НЕ ОКАЗАЛОСЬ. А приплюсовав ко всему прочему утреннее сообщение майора-полковника Борисенко – и более того.

Да! С Борисенко сегодня надо перекинуться мыслишками, по выражению того же Борисенко. Так что на клубе особенно задерживаться не след.

Да! Насчет «читайте периодику»! Не мешало бы. Чтобы одной неспешной пробежкой по страницам. упомянутой периодики нагнать вырвавшуюся на неделю (да нет, на десять дней!) отечественную действительность. А то все – креветки-креветки, Токио-Токио, сэнсей-сэнсей! Стоп. Приехали. Надо осваиваться, надо адаптироваться.

Ох, непросто с непривычки осваиваться в родном городе, будучи не на колесах. Метро…

– Он – в метро. «Кузнецкий мост». Передаю.

– Принял. Он на «Соколе». Он – в клуб.

– Понял. Понял тебя. Принимаю… Внимание! Вышел. В клубе пробыл два часа сорок минут.

– Вот спасибо! А то мы тут сидим без часов, понятия не имеем.

– Но-но! Разрезвились! Доклад. Доклад, мать вашу!

– Он – в метро. «Сокол». Предположительно – домой. Передаю. Э! Передаю!

– Слышу. Т-тоже мне! Принял. Вот не было печали…

– Не хрен было хлебалом щелкать вчера.

– Ты вообще засохни, зелень!

– Что-о-о?!

– А ну-ка вы там!

– Все-все… Гм! Он вышел на «Шаболовской». Принял. Так… Ну вот… он – дома. Нет. Зашел в гастроном. Вышел. Теперь – дома.

5

Он – дома.

Подсознательно надеялся, что Инна тоже окажется дома.

Но – зря.

Все было, как было сегодня утром, – пустота, чистота, безлюдье, БЕЗИННЬЕ.

(Не называй Дробязго свою дочь уменьшительнострогим «Инь» от Инны, Колчин избрал бы такую же форму обращения к жене. Но повторять за кем бы то ни было – мимо правил Колчина. А жаль. Инь- очень подходящее уменьшительно-строгое для Инны. Женское начало… Потом, потом…).

Подъезд снова был пуст. Лифт снова был пуст. Лестничные клетки снова были пусты. (Однако времечко-время! Мобилизовываться до предела именно тогда, когда ты уже почти дома, уже в подъезде).

Борисенковская Татьяна спускалась на полпролета с бумажным свертком – к мусоропроводу:

– Юр! С приездом! Ты сразу к нам?

– Н-нет. Ром пришел?

– Н-нет. Пока. Ты же знаешь… Может, ты сразу к нам?

– Тань, извини. Я звонка жду. Пусть Ром заглянет, как появится.

– А я думала, ты сразу к нам.

– Извини.

– Да ладно… Как Инна? Что-то не видно…

– Скажешь, когда Ром подойдет, да?

– Конечно-конечно! А то я сегодня креветок…

Колчин разулыбался из последних сил. (Креветки, чтоб вас всех! В смысле, креветок…).

– Звонка жду, Тань…

Он ждал звонка. От Бая. Бай. Верховный в небезызвестной группировке. Он сказал Сатдретдинову: «Вот еще что, Ильяс! Пусть мне Бай сегодня позвонит. Я с восьми часов – дома». Договорились. Попробовал бы Ильяс отказать сэнсею! Попробовал бы замяться-зазаикаться: видите ли, понимаете ли, сэнсей… как? «Как – это уже его проблемы». Может, для кого-то Бай (в Миру Баймирзоев) и хозяин, следуя буквальному переводу и утвердившемуся положению в известных кругах, но для Колчина, для сэнсея Колчина этот, с позволения сказать, Бай не более, чем второй иероглиф в китайском произношении понятия дырочки в темени, той самой, которой черпается информация. А как раз информация Колчину и требовалась. Хоть чем назовись, но попробуй не позвони. Так, Ильяс? Сатдретдинов всем своим видом выразил, что сделает все возможное и невозможное. Бу’ еде’. Попробовал бы Ильяс ответить иначе! Что-то Ильяс на клубе был не совсем в своей тарелке, не совсем, не в своей…

Колчин несколько слукавил, сказав Татьяне, что ждет звонка. То есть звонка-то он ждал, но если от Бая, то глубокой ночью – иной этикет, нежели в верхних эшелонах власти (хотя дано ли знать, который из эшелонов выше сегодня – легитимный? криминальный?): да, передали про желание связаться – свяжемся, глупо проигнорировать такие… персоналии, но время связи уж позвольте, уважаемый, определять Баю, а этот-то выберет время попозже (этот? этот выберет!), мол, не разбудил ненароком, а то мне тут передали… а я только сейчас нашел несколько минуток…