Реквием по Германии - Филип Керр

Родные Линдена, сцепив руки наподобие полицейских при разгоне демонстрации, стоически переносили свое горе, точно намеревались удостоиться за это медали.

Парадно одетый отряд почетного караула поднял свои винтовки и прицелился в падающий снег. Когда они дали залп, мной овладело неприятное ощущение. Я будто снова оказался в Минске. Вот еду в штаб-квартиру и вдруг останавливаюсь, привлеченный звуком выстрелов; взобравшись на насыпь, вижу шестерых мужчин и женщин, стоящих на коленях у края общей могилы, доверху заполненной многочисленными телами. Некоторые были еще живы. Позади обреченных людей – отряд СС под командованием молодого полицейского офицера. Звали его Эмиль Беккер.

– Вы его друг? – прервал мои воспоминания мужчина, американец, остановившийся позади меня.

– Нет, – ответил я, – подошел на звук оружейной стрельбы, как-то, знаете ли, непривычно в таком месте.

Я понятия не имел, присутствовал ли этот американец на похоронах или он шел за мной от часовни, но на человека, караулившего меня около офиса Либля, он был не похож. Я указал на свежую могилу:

– Скажите, а кого похоронили?

– Парня по имени Линден.

Немецкий не был родным языком для моего собеседника, поэтому, может, я и ошибался, но мне показалось, что в голосе американца отсутствовал даже намек на какие-либо эмоции.

Не обнаружив среди присутствующих на похоронах никого, хотя бы отдаленно напоминавшего Кенига – в общем-то, я и не ожидал его здесь увидеть, – я тихо пошел прочь, к своему удивлению обнаружив, что американец идет рядом со мной.

– Все-таки для живых гораздо легче думать о кремации, – сказал он. – Чего стоят, согласитесь, ужасные предположения о том, как подвергнется гниению любимое существо. Они не дают покоя с настойчивостью солитера. Смерть сама по себе достаточно гнусное явление, чтобы еще позволять червякам кормиться за ее счет. Я-то, уж поверьте, знаю: похоронил обоих родителей и сестру. Но эти люди – католики. Они не хотят упустить свой шанс на воскрешение. Как будто Господь намерен беспокоиться по поводу, – взмахом руки он обвел кладбище, – всего этого. А вы католик?

– Иногда, – сказал я. – Когда тороплюсь на поезд или стараюсь протрезветь.

– Линден, бывало, молился Святому Антонию, – заметил американец. – Полагаю, он – покровитель заблудших душ.

«Интересно, он что, пытается говорить загадками», – подумал я и ответил:

– Я ему никогда не молюсь.

Вслед за мной он вышел на дорогу, которая вела к часовне. Это была длинная аллея, обсаженная безжалостно подрезанными деревьями, и комочки снега в развилках похожих на канделябры ветвей напоминали огарки оплывших поминальных свечей.

Указывая на одну из припаркованных машин, «мерседес», он спросил:

– Вас не подвезти в город? У меня здесь машина.

Я действительно был неважным католиком. Убийство людей, пусть даже и русских, – огромный грех, и его не так-то просто объяснить Создателю. Тем не менее мне вовсе не нужно было обращаться за советом к Святому Михаилу, покровителю полицейских, чтобы распознать сотрудника военной полиции.

– Вы можете подбросить меня до главных ворот, если хотите, – услышал я собственный ответ.

– Конечно, залезайте.

На похороны и их участников он уже не обращал никакого внимания. Теперь его интересовало новое лицо, то бишь я. Возможно, во мне он увидел человека, способного пролить хоть какой-то свет на кромешную тьму всего этого запутанного дела. Интересно, что бы он сказал, узнай о том, сколь мои намерения совпадают с его собственными и что в первую очередь из-за эфемерной надежды на подобную встречу я и пришел на похороны Линдена.

Американец ехал медленно, как будто двигался в похоронном кортеже, без сомнения надеясь протянуть время, чтобы узнать, кто я и почему оказался возле могилы Линдена.

– Меня зовут Шилдс, – начал он. – Рой Шилдс.

– Бернхард Гюнтер, – ответил я, решив его не дразнить.

– Вы из Вены?

– Нет, я родился в другом месте.

– А где?

– В Германии.

– Я сразу усомнился, что вы австриец.

– Герр Линден, – спросил я, сменив тему, – был вашим близким другом?

Американец засмеялся и отыскал сигареты в верхнем кармане своей спортивной куртки.

– Линден? Да я его вообще не знал.

Он вытащил зубами сигарету, а затем передал пачку мне.

– Его убили несколько недель назад, и мой шеф счел нелишним, чтобы я представлял наш отдел на похоронах.

– А какой отдел вы имеете в виду? – спросил я в полной уверенности, что знаю ответ.

– Международный патруль. – Прикурив сигарету, он передразнил манеру американских радиодикторов: «Для вашей безопасности звоните А29500». Затем он передал мне книжечку спичек с рекламой клуба «Зебра». – Напрасно, по-моему, потратил драгоценное время, проделав весь этот путь сюда.

– Не так уж и далеко, – парировал я и добавил: – Наверное, ваш шеф предполагал, что здесь, на кладбище, может появиться убийца.

– Да нет, черт побери! – рассмеялся он. – Этот парень уже в тюрьме. Просто наш шеф, капитан Кларк, из тех, кто любит до мелочей соблюдать протокол. – Шилдс свернул на юг, к часовне. – Господи, – пробормотал он, – ну и местечко! Смахивает на какое-то дурацкое футбольное поле. Знаете, Гюнтер, дорога, с которой мы только что свернули, длиной почти в километр, и причем прямая как стрела. Я заметил вас, когда вы еще были в паре сотен метров от похоронной процессии Линдена, и подумал: «Этот человек торопится присоединиться к нам». – Он будто усмехнулся своим мыслям. – Я прав?

– Мой отец похоронен недалеко от могилы Линдена. Но, добравшись туда и увидев военных, я решил вернуться позже, когда будет поспокойнее.

– Вы проделали весь этот путь и не принесли венок?

– А вы принесли?

– Конечно, принес. Он обошелся мне в пятьдесят шиллингов.

– Обошелся вам или вашему отделу?

– Мы вообще-то пускали шапку по кругу.

– И после этого вы спрашиваете меня, почему я не принес венка?

– Да ладно, Гюнтер, – засмеялся Шилдс. – Все вы замешаны в каком-нибудь жульничестве: либо вымениваете шиллинги на доллары, либо торгуете сигаретами на черном рынке. Знаете, я иногда думаю, что австрийцы, нарушая закон, получают куда больше, чем мы.

– Это оттого, что вы полицейский.

Мы миновали главные ворота на Симмерингер Хауптшрассе и остановились напротив трамвайной остановки, где уже несколько человек прицепились в поручням переполненного трамвая, словно выводок голодных поросят к брюху свиньи.

– Так вы действительно не хотите, чтобы я вас подбросил? – спросил Шилдс.

– Нет, спасибо. У меня тут дело к каменотесам.

– Ну что ж, это ваши похороны, – сказал он с ухмылкой и умчался прочь.

Я пошел вдоль высокой кладбищенской стены, где, казалось, обосновались все венские рыночные цветочницы и каменотесы. Вскоре меня остановила старая женщина жутковатого вида. Она протянула восковую свечку и спросила, не найдется ли у меня огня.

– Вот, пожалуйста, – сказал я, протягивая ей шилдсовские спички.

Когда она попыталась оторвать только одну, я сказал, что она может взять всю книжечку.

– Мне нечем заплатить вам за нее, – ответила женщина с искренним сожалением.

Я точно знал: мы с Шилдсом непременно встретимся снова, так же как можно быть уверенным, что человек, ожидающий поезд, непременно посмотрит на часы. Но как же я хотел, чтобы он оказался рядом со мной именно в этот момент и я мог бы показать ему австрийскую женщину, которая не в состоянии заплатить за спички, не говоря уже о венке стоимостью в пятьдесят шиллингов.

Господин Йозеф Пихлер оказался типичным австрийцем, меньше и тоньше среднего немца, с бледной, нежной на вид кожей и редкими, какими-то недоразвившимися усами. Виноватое выражение на его вытянутом, точно собачья морда, лице придавало ему вид человека, изрядно перебравшего чересчур молодого вина, которое австрийцы, по-видимому, считали пригодным для питья. Когда я увидел его, он стоял в своем дворе, сравнивая набросок надгробия с уже выполненной в камне работой.

– Да благослови вас Господь! – угрюмо сказал он мне вместо приветствия.

Я ответствовал в том же духе.

– Вы господин Пихлер – прославленный скульптор? – спросил я, вспомнив утверждение Тродл, что у жителей Вены прямо-таки страсть к помпезности, титулам и лести.

– Да, – ответил он с изрядной долей гордости в голосе. – Может быть, галантный джентльмен хочет сделать заказ? – Он говорил так, будто был по меньшей мере хранителем художественной галереи на Доротеергассе. – Взгляните на этот прекрасный надгробный камень. – Он указал на большую плиту отполированного черного мрамора, на которой золотом были выведены имена и даты. – Желаете что-нибудь мраморное? Высеченную из камня фигуру? Может быть, статую?

– Честно говоря, я еще не решил окончательно, господин Пихлер. Я слышал, недавно для моего приятеля, доктора Макса Абса, вы создали прекрасный памятник. Он был так восхищен им, что мне захотелось узнать, не могли бы вы сделать что-нибудь похожее и для меня?