Реквием по Германии - Филип Керр

– Честно говоря, я еще не решил окончательно, господин Пихлер. Я слышал, недавно для моего приятеля, доктора Макса Абса, вы создали прекрасный памятник. Он был так восхищен им, что мне захотелось узнать, не могли бы вы сделать что-нибудь похожее и для меня?

– Да, я, кажется, помню герра доктора. – Пихлер снял шляпу и почесал макушку, покрытую седыми волосами. – Но памятник... Вы не напомните, что это был за памятник? Хотя бы некоторые детали.

– К сожалению, я знаю лишь одно: мой друг был им восхищен.

– Ну, ничего, не важно. Не соизволит ли достопочтенный джентльмен зайти завтра, к тому времени я, наверное, смогу найти описание. Позвольте мне объяснить. – Пихлер показал мне карандашный набросок памятника, предназначавшегося для умершего инженера городских трубопроводов и охраны природы, как следовало из надписи. – Взять хотя бы вот этого клиента, – начал он с увлечением растолковывать мне суть дела. – У меня есть чертеж с именем покойного и порядковым номером. Когда памятник будет готов, рисунок я подошью в книгу. Так что я для вас все узнаю, только сверюсь с моей книгой учета, где указано имя клиента. Но в данный момент я очень тороплюсь закончить эту работу, и, кроме того, – он красноречиво похлопал себя по животу, – я сегодня полумертв. – Извиняясь, он пожал плечами. – Вчера вечером немного... ну, вы понимаете. К тому же мне приходится работать без помощников.

Я поблагодарил его и оставил наедине с инженером городских трубопроводов и охраны природы. По-видимому, обладая известной долей тщеславия, нечто подобное можно сказать об одном из городских водопроводчиков. Интересно, какого титула удостаиваются посмертно частные детективы? Удерживая равновесие на ускользающей подножке трамвая, я старался отвлечься от мыслей о своем ненадежном положении, придумывая изысканные титулы для моей, прямо скажем, вульгарной профессии: «Практик уединенного мужского образа жизни»; «Не склонный к метафизике агент по расследованиям»; «Посредник, вопрошающий Растерянных и Озабоченных»; «Доверенный адвокат Перемещенных и Находящихся не на своем месте»; «Заказной искатель Грааля»; «Жаждущий истины». Больше всего мне понравился последний. Что же касается моего клиента, то пока не было ничего, что должным образом отражало бы смысл моей работы над почти проигрышным делом, которое могло отпугнуть даже самого догматичного толкователя Священного Писания.

Глава 14

Если верить путеводителям, жители Вены любят танцы почти так же страстно, как и музыку. Но ведь все эти книги были написаны еще до войны, и не думаю, чтобы их авторы провели хоть один вечер в клубе «Казанова» на Дорйтеергассе. Оркестр здесь играл так, что поневоле хотелось поскорее сбежать, а дурацкое топтание, претендовавшее на искусство, которому покровительствовала Терпсихора, напоминало движение бурого медведя в тесной клетке. Страсть можно было узреть, лишь глядя на шумно тающий лед в стакане с виски.

После часа, проведенного в «Казанове», я чувствовал себя столь же кисло, как евнух в ванне с девственницами. Порекомендовав себе успокоиться, я откинулся на спинку дивана в своей кабине, обитой красным бархатом и атласом, и с несчастным видом воззрился на палаточную драпировку потолка: последнее дело, если только я не хочу кончить так же, как двое друзей Беккера (что бы он там ни говорил, я не сомневался в том, что они мертвы), – это скакать по клубу, спрашивая завсегдатаев, знают ли они Гельмута Кенига или, может, его подружку Лотту.

До нелепого шикарный «Казанова» ни в коей мере не был похож на злачное место, которое какой-нибудь робкий ангелочек предпочел бы обходить стороной. У дверей не возвышались громилы в смокингах, в карманах посетителей вряд ли можно было найти что-нибудь более смертоносное, чем серебряная зубочистка, а официанты обслуживали вас с раболепием, достойным похвалы. И если Кениг больше не посещал это заведение, то вовсе не из боязни, что его карманы обчистят.

Мои мрачные размышления прервал голос:

– Он что, уже начал поворачиваться?

Девица была высокой, привлекательной, ее пышные формы могли бы украсить итальянскую фреску шестнадцатого века: совершенные груди, живот и зад.

– Потолок, – объяснила она, указав сигаретным мундштуком вверх.

– Да что-то никак.

– Тогда ты можешь пока купить мне выпить, – сказала она и села рядом со мной.

– А я начал беспокоиться, что ты уже не появишься.

– Знаю, но я девушка твоей мечты – и потому здесь.

Я подозвал официанта, и она заказала себе виски с содовой.

– Я, признаться, не любитель мечтать.

– Какая жалость! – Она пожала плечами.

– А о чем ты мечтаешь?

– Послушай, – сказала она, встряхнув длинными блестящими каштановыми волосами, – это Вена, здесь ни с кем нельзя делиться мечтами. Их могут истолковать как угодно, и знаешь, где можно оказаться?

– Звучит так многозначительно, будто тебе есть что скрывать.

– Ты тоже не слишком похож на рекламного агента. Большинству людей есть что скрывать, особенно в наши дни, и прежде всего то, что у них на уме.

– Ну, во всяком случае, не имя. Мое – Берни.

– Краткое от Бернхард? Как у собаки, которая спасает альпинистов?

– Приблизительно. Однако спасу я кого-нибудь или нет, зависит от того, много ли у меня с собой бренди, потому что, когда я нагружен, перестаю быть сознательным.

– В жизни не встречала сознательного мужчину. – Кивком она указала на мою сигарету. – Мне одну не дашь?

Я передал ей пачку и стал наблюдать, как она вставляет сигарету в мундштук.

– А ты так мне и не сказала, как тебя зовут, – заметил я, протягивая зажженную спичку.

– Вероника, Вероника Цартл. Очень рада познакомиться. Мне кажется, я тебя здесь раньше не видела. Говоришь, как пифке. Ты откуда?

– Из Берлина.

– Я так и думала.

– А что в этом плохого?

– Ничего, если тебе нравятся пифке. Но, знаешь, большинство австрийцев их терпеть не могут. – Она говорила медленно, нарочито растягивая слова, с тем деревенским акцентом, с которым тогда, казалось, говорила вся Вена. – Но мне они безразличны. Иногда меня саму принимают за пифке. Это потому, что я не хочу говорить, как все остальные. – Она захихикала. – Так забавно слушать какого-нибудь юриста или дантиста, который говорит, точно водитель трамвая или шахтер, чтобы его, не дай Бог, не приняли за немца. В основном они это делают в магазинах, чтобы все думали, что они имеют право на хорошее обслуживание. Попробуй сам, Берни, и увидишь, как к тебе сразу же станут относиться по-другому. Это совсем просто: говори, как будто ты что-то жуешь, и добавляй «еньк» ко всему, что бы ни сказал.

Умненький, например.

Официант вернулся с выпивкой для нее. Девушка капризно поморщилась:

– Безо льда...

Я бросил банкнот на серебряный поднос и не взял сдачу. Она вопросительно подняла брови.

– Должно быть, собираешься прийти сюда еще не раз, если даешь такие чаевые.

– Все-то ты замечаешь.

– Ну, в самом деле? Действительно, еще сюда собираешься?

– Может быть. А что, здесь всегда так? В этом славном местечке царит такое же оживление, как в пустом камине.

– Подожди, скоро битком будет набито, тогда ты захочешь, чтобы всё было как сейчас. – Потягивая виски, она откинулась на бархат позолоченного кресла. Ладонью вытянутой руки она гладила атласную, точно на пуговицах, обивку стен кабины. – Скажи спасибо, что здесь тихо, – заметила Вероника. – У нас есть шанс узнать друг друга. Совсем как у тех двоих. – Она многозначительно указала мундштуком на двух девушек, которые танцевали друг с другом. Безвкусно одетые, с несуразными пучками на голове, увешанные фальшивыми ожерельями, они походили на пару цирковых лошадей. Поймав взгляд Вероники, они заулыбались, а потом принялись нашептывать что-то сокровенное друг другу на ухо.

Наблюдая, как кружатся девицы, я поинтересовался:

– Ваши приятельницы?

– Не совсем.

– А их что... вместе?

Она пожала плечами.

– Ну, если только хорошо заплатишь. – Засмеявшись, она выпустила облачко дыма из своего дерзкого носика. – Просто ноги разминают.

– А кто та, что повыше?

– Ибола. По-венгерски означает «фиалка».

– А блондинка?

– Это Митци. – Вероника слегка сердито произнесла имя девушки. – Может, тебе хочется с ними поболтать? – Она достала пудреницу и стала придирчиво рассматривать помаду на своих губах в крошечном зеркальце. – В любом случае мне пора – мама будет беспокоиться.

– Не надо разыгрывать передо мной Красную Шапочку. Мы оба знаем, что твоя мама не станет возражать, если ты сойдешь с тропинки и пойдешь лесом. А что до тех искорок, так ведь мужчина вправе взглянуть в окно, не так ли?

– Конечно, но зачем прижиматься к нему носом? Тем более когда ты со мной?

– Послушай, Вероника, – сказал я, – да ты отчитываешь меня, будто сварливая жена. Честно говоря, именно такого рода речи прежде всего и толкают мужчин в подобные места. – Я улыбнулся, давая понять, что не сержусь. – А тут появляешься ты с металлическими нотками в голосе. Может показаться, что от чего ушел, к тому и пришел.