Неразрезанные страницы - Татьяна Устинова

И Маня звонила ему и рассказывала, но у нее новостей было значительно меньше, и они были какие-то… серые, обыкновенные, неинтересные. Никаких пальм и собак. Никаких соборов и студентов. Все то же самое – письменный стол, компьютер, слова, которые никак не складывались в предложения, а предложения никак не складывались в историю. На телевидение пригласили, почему-то в программу про фокусников. Фокусники должны были показывать фокусы, а Маня должна была показывать оценки за фокусы. Вот и все дела.

Ей казалось, что все это мелко и глупо, и еще почудилось, что он начинает скучать, когда она заводит речь о себе. Она собиралась к нему прилететь и живо представляла себе квартиру над булочной и толстую Жизель в окружении багетов и круассанов, но с деньгами было плоховато – весь последний гонорар пришлось «вложить в дело», то есть в дачу, которую затеялась строить Викуся, Манина тетушка, единственная оставшаяся от некогда большой семьи Поливановых. Маня ее обожала, очень берегла и всячески потакала ее причудам. Эта самая дача тоже была «причудой», влетевшей в копеечку. Траты оказались чудовищными и, с Маниной точки зрения, абсолютно бессмысленными – кто там станет жить, на этой даче?! Викуся, которой то и дело нужен то кардиолог, то невропатолог?! Кто будет ухаживать за домом и участком? Снег чистить, трубы латать, насосы ставить? Но Викусе под старость захотелось «на природу», и все тут, да еще она придумала, что «девочке», то есть Мане, непременно нужен свежий воздух и загородный простор, нечего в Москве сидеть, пыль глотать, и Маня, поскулив немного, втюхалась «в дачу». Сбережений у нее никаких не водилось, она вечно одалживала близким и дальним друзьям, и как-то так выходило, что отказать невозможно. Просили то на длительное лечение, то на срочную операцию. Почти никогда не возвращали, и Маня всегда «входила в положение». В общем, денег в последнее время было в обрез, но Алексу даже в голову не пришло купить ей билет!..

Так она и не прилетела. Разговоры со временем становились все короче, а паузы все длиннее, а потом он вдруг пропал дня на два. Выключил телефон и на электронные письма тоже не отвечал. Она тогда всерьез переполошилась, перепугалась, представляла себе всякие ужасы, а потом позвонила его матери, и оказалось, что он уехал в Довиль. Только и всего.

Он позвонил матери и предупредил, что собирается в выходные на море, и еще выключит телефон, чтобы побыть на свободе и в одиночестве.

А Маню не предупредил!.. То ли забыл, то ли… не забыл.

Когда он нашелся, она кричала, и плакала, и упрекала его, и он просто положил трубку.

От горя Маня завыла, перепугалась того, что завыла, и побежала на кухню капать в чашку валокордин.

Он перезвонил через некоторое время и прочел ей короткую и сухую лекцию. Лекция была о том, что контролировать его нельзя – как будто она собиралась его контролировать!..

Когда ему нужно побыть в одиночестве, он должен быть в одиночестве, вот в чем дело. Когда он должен уехать, он должен уехать, и все тут. Когда у него свои дела, значит, у него свои дела.

Маня пыталась возражать, протестовать и объясняться, но потом сникла. Нет ничего глупее выяснения отношений по телефону, особенно когда один в Москве, а другой в Париже и выяснять их решительно не желает, и даже до конца не понимает, что именно нужно выяснять!..

Потом они стали созваниваться раз в день. Дежурный вопрос – как твои дела? Дежурный ответ – все хорошо. И на том спасибо.

Вот после всего этого лететь к нему в Париж стало совершенно невозможно, – так же невозможно, как взять и отправиться на Луну. И еще выкраивать на это деньги. Да и не к чему. Что там делать, на Луне-то этой? Там пусто, холодно и воздуха нет, а есть только Море Дождей, или Ветров, что ли, а может, и то и другое вместе. А больше ничего и никого, и Мане стало казаться, что в Париже тоже никого нет.

Того Алекса, которого она любила и думала, что знает, точно нет!..

Он вернулся вчера, а теперь вот приехал и сказал, что рад ее видеть.

Маня Поливанова, писательница Покровская – нет, уже бывшая писательница, потому что у нее давно не получается писать, – открыла портфель и порылась в нем.

– Понимаешь, – сказала она озабоченно, не поднимая глаз, – куда-то засунула ключи, а мне ехать нужно!..

Выудила связку и помахала у него перед носом.

– Еле нашла.

Она промаршировала к водительскому месту – он посторонился, пропуская ее, – и плюхнулась на сиденье.

Уехать. Вот прямо сейчас, сию секунду. Просто чтоб не зареветь позорно и унизительно у него на глазах.

Все кончилось. Так бывает, очень даже бывает. Ничего особенного. Просто надо быстро уехать.

…Я рад тебя видеть!..

Он подошел, придержал дверь, чтобы Маня не захлопнула, и наклонился к ней.

– Маня, поговори со мной.

Она запустила двигатель, задрала подбородок и посмотрела вверх, на него.

– Алекс, если ты сейчас спросишь, как мои дела, я перееду тебя машиной.

– А как твои дела?..

– Дверь отпусти, пожалуйста.

– Поговори со мной.

Маня пожала плечами. Двигатель урчал.

Она знала, что он так может промолчать и час, и два, или до завтра, и в конце концов повторила с неприязнью, что ей нужно ехать.

– Я поеду с тобой.

– Тебе что, заняться в Москве нечем?..

Правду сказать, ему решительно нечем было заняться!..

Он представлял себе «освобождение» как-то не так. Более осмысленным, что ли. Сейчас он никак не мог вспомнить, зачем именно решил от нее «освобождаться», и чувствовал себя очень глупо.

И разговор был глуп, и его картинная поза, и темные очки на носу. Одна сплошная глупость и фальшь, а он всегда остро чувствовал фальшь!..

Все же он писатель, и говорят даже, неплохой!

– Маня, мы должны поговорить. И я не хочу откладывать это на завтра или на вечер!..

– Мало ли чего ты не хочешь!..

Круг замкнулся. Двигатель урчал.

Алекс понял, что нужно пускать в ход тяжелую артиллерию.

– Мне позвонила Анна Иосифовна и рассказала про происшествие в магазине «Москва».

– Матерь Божья.

– Она сказала, что на тебя напал сумасшедший, выволок на улицу, ты упала!..

– Святые угодники.

– Еще она сказала, что ты в плохом состоянии и почти при смерти. Я ей не поверил, конечно.

– Матерь Божья!

– Или заткнись, или смени пластинку.

Она вдруг ему улыбнулась почти той же улыбкой, какой улыбалась раньше, до того, как он решил стать свободным, как будто выглянула прежняя Маня Поливанова. Выглянула и пропала.

– Алекс, мне правда нужно ехать. Очень быстро и очень далеко.

Он с силой захлопнул ее дверь, обошел машину и сел с другой стороны. Она наблюдала за ним, пожалуй, с интересом.

– Я за город, – предупредила Маня. – И не знаю, когда вернусь.

Он засопел злобно.

– Тебе в случае чего придется оттуда самому выбираться, – добавила она.

Он сдернул очки, и Маня поняла, что дискутировать бессмысленно.

– Ну, как хочешь.

Разваливая лужи на две стороны, как пароход речную воду, машина двинулась к выезду со двора. Лужи плескались и выходили из берегов.

Алекс молчал, отвернувшись, а Маня вела себя так, словно его вовсе не было.

Нацепив телефонную гарнитуру, которая делала ее похожей на персонаж какой-то американской комедии, и поминутно тыкая пальцем мимо кнопок, она позвонила тетушке и очень бодрым голосом сообщила, что у нее все в порядке и она едет за город проветриться.

Тетушка, кажется, заохала и заахала и спросила, должно быть, про работу, потому что голос у Мани моментально стал раздраженным. Алекс хорошо знал это сдержанное раздражение в ее голосе!..

– С работой у меня все в порядке, – уверила Маня так, что было абсолютно понятно, что с работой у нее ничего не в порядке.

Потом тетушка, судя по всему, спросила про Алекса, потому что Маня сказала:

– Да, прилетел, спасибо, – и быстро распрощалась.

Должно быть, у нее то и дело спрашивают про него, и она отвечает, придумывает, врет, никто же не знает, что он решил «освободиться»! От этой мысли Алекс рассердился окончательно. Всем есть до него дело. До него и до Мани, а ему просто нужно время подумать.

…Ничего же не происходит, черт возьми! Все в полном порядке. Он должен определиться с самим собой, вернуться в себя и там, внутри, все расставить по своим местам. Если это возможно, конечно! Он слишком долго был не собой – собственно говоря, он и не знал толком, кем он был, пока Маня не появилась в его жизни.

Но он должен стать собой, а не Маниным творением – подумаешь, Пигмалион с Галатеей, только наоборот.

А она все продолжала вести себя так, как будто его не было в машине!..

Она позвонила в приемную Анны Иосифовны и попросила передать генеральной директрисе, что с ней все в порядке и она прекрасно себя чувствует. Секретарша предложила их «соединить», и Маня отказалась, очень вежливо, но решительно. Потом она еще кому-то звонила, а Алекс злился так, что чуть было не выскочил на каком-то светофоре. Он даже представил себе, как выскакивает, хлопает дверью, и Манину изумленную физиономию представил тоже, и все это было похоже на то, что он хочет ее наказать и уже наказывает!