Посланник - Борис Мешарин

Рощин понимал, что в конечном итоге установят его личность и принадлежность к разведке США. Как нелегал, он не обладал дипломатическим иммунитетом и мог надолго, если не навсегда, застрять в российской тюрьме. Правда, иногда производился обмен разведчиками, но пока уповать на это не приходилось. И он обдумывал варианты побега — своего единственного шанса свободы.

— Косишь под амнезию…

Голос заставил вздрогнуть, вскочить с нар и испугаться всерьез. Это был тот го-лос, голос, который остановил его в лаборатории. Рощин огляделся — в камере он был один. Немного успокоившись, он присел.

— Советую тебе признаться во всем, — голос звучал прямо из середины пустой ка-меры и ужасом впивался в тело. — Пока я переломаю тебе немножко костей — не сознаешь-ся: переломаю всего.

Эдик почувствовал, что кисть его левой руки сдавливается неведомой силой, за-хрустели кости и нечеловеческий крик застревает в горле.

Охранник через глазок видел катающегося по полу задержанного, его вылезаю-щие из орбит глаза и скривившийся в судороге крика рот. «Ну и артист», — подумал ох-ранник, но камеру открывать не стал — вызвал подмогу.

— Чего тут у тебя? — Недовольно спросил подошедший старший надзиратель.

— Не знаю — орет дико и по полу катается.

— И че, пусть орет.

— Посмотреть бы надо…

— Открывай, — недовольно разрешил старший. Залязгали замки. — Че орешь? — спросил с презрением надзиратель.

— Н-н-н-н-а д-д-опрос…

— Так бы и сказал, урод — че орать то.

Дверь камеры захлопнулась, и старший надзиратель пошел звонить.

Эдик буквально выл от боли — вначале бесформенная кисть или что там от нее ос-талось, начала наполняться кровью, побагровела и вспухла. Дикая боль становилась не-стерпимой при любом движении, и он потерял сознание.

Прибывший на место Фролов уже допрашивал надзирателей, но те упорно все от-рицали — никто Рощина не бил и в камере никого не было. Все здравые доводы о невоз-можности причинения вреда самим задержанным разбивались о тупые ответы — не били, не знаем, никого не было.

Фролов психовал, ругался и матерился, говорил спокойно и уговаривал. Результат был один — не били, не знаем, никого не было.

Позвонили медики — Рощину ампутировали кисть левой руки, он вышел из наркоза и с ним можно общаться. Опять просится на допрос.

— Ладно, черти, пока свободны — посмотрим, что скажет Рощин.

Фролов махнул рукой, он уже устал от этих бестолковых надзирателей и решил поспешить в тюремную больницу. «На больничке» вначале зашел к хирургу.

— Я с таким случаем сталкиваюсь впервые, — начал свой рассказ дежурный хирург, — все кости левой кисти раздроблены в мелкую крошку. Это не могло быть от обычных ударов, от ударов дубинками, сдавливания дверью. Могу предположить, что использова-лись большие механические тиски с рабочей поверхностью из резины или подобного ма-териала. Кожа нигде не повреждена, ни царапин, ничего, а внутри все перемолото. Вос-становлению не подлежит, пришлось ампутировать кисть полностью. Я ее не выкинул — этот кожаный мешочек с костями можете забрать себе, для своих экспертов.

— С ним можно общаться? — спросил Фролов хирурга.

— Конечно можно, таких болей, как раньше, у него нет, общее состояние в норме. Побаливает немного рука, как и после любой операции, но допрашивать можно.

Фролов поблагодарил доктора и прошел в палату. У дверей, несмотря на тюрем-ную больницу закрытого типа, дежурили два спецназовца. Кто его знает, что еще непред-виденного и необычного может произойти с этим Рощиным? Лучше не рисковать.

— Вы просились на допрос, Рощин, но сначала я бы хотел выяснить — кто вам так отдавил руку? Сами себе вы вряд ли бы могли это сделать. — Начал без предисловий Фро-лов.

— Не знаю, — устало ответил Эдик.

— Как это не знаю, — удивился Фролов, — вам ломают кости, а вы не знаете кто? Кто заходил в камеру? Это охранники или они кого-то запустили?

— В камере никого не было, по крайней мере, я не видел. А охранники, — он усмех-нулся, — у них на это ни мозгов, ни силы не хватит.

— Так кто же?

— Не знаю, — начал раздражаться Рощин, — я слышал только голос.

— Какой голос?

— То же голос, что вырубил меня в лаборатории. И он предупредил, что перелома-ет мне все, если я не сознаюсь. То, что он может — в этом можете убедиться сами.

Рощин вытащил из-под одеяла культю руки для показа.

— Так кто же был в камере? — продолжал настаивать Фролов.

— Экий вы непонятливый… я же сказал — не видел, слышал только голос и второй раз на переломку костей не собираюсь.

Фролов больше не стал настаивать. Не хочет — не надо. Запуган до смерти.

— Та-а-ак, — протянул он, — тогда вопросы те же — кто вы, с какой целью…

— Да понятно все, — перебил его Рощин, — чего сто раз об одном. Записывайте. Я Роберт Лоренс…

ХIV глава

Юрий уже понял, что Эдика взяли, в лучшем случае застрелили при задержании. Он не знал его, как Роберта Лоренса, в разведке лишняя информация ни к чему. Но и не беспокоился — про него Эдик ничего не знал. Однако агентурную сеть Рощина в данном случае считал проваленной, о чем немедленно и сообщил в Центр.

Сабонин считал начало операции удачным — он познакомился с дедом Петей. По-знакомился ненавязчиво и, как бы, случайно, устроившись в магазин грузчиком. Загово-рил, ни к кому не обращаясь, о погоде и плавно перешел к рыбалке. Мимо рыбалки дед Петя пройти не смог. Так и завязался разговор двух заядлых рыбаков.

Особенно заинтересовала деда особенность изготовления мушек для зимней лов-ли. Сабонин делал их сам. Брал медную пластину, вырезал из нее формочку вытянутого сердечка около сантиметра длиной, чуть сгибал и внутрь напаивал обыкновенный припой — смесь свинца и олова. Перед пайкой нагревал и загибал конец швейной иглы в виде крючка, середину иглы отламывал и впаивал в мушку непосредственно крючок-острие и ушко. Получалось что-то в виде жучка с блестящей желтой спинкой и серым свинцовым брюшком. Острие не имело заусеницы, как на обыкновенном рыболовном крючке и позволяло рыбе отцепляться самой, как только ее вытащат на лед. Такую мушку обожали окуни и хватали ее сразу. Оставалось лишь подсечь окунька и вытащить его в натяг. При ударе об лед наверху он отцеплялся и вновь снасть готова к ловле.

Юрий дал деду несколько таких мушек и пригласил в выходные на рыбалку. Он не сверлил лунки, где обычно собирались толпы рыбаков на хариуса или омуля, и не счи-тал зазорным половить такую сорную рыбу, как окунь. Впрочем, и не понимал — почему местные ее называют сорной?