Райские птички (ЛП) - Малком Энн

Ее глаза вспыхнули, эмоционально вздрогнув от его слов.

Его рука дернулась, ему захотелось погладить ее по скуле, смягчить острые углы воспоминаний. Ее души. Но это было не в его компетенции. Она была полная острых краев, которые режут ее внутренности.

Поэтому он не стал ее утешать. Он хотел, что она могла затвердеть, чтобы ей не было так больно все время. Чтобы ему не было так чертовски больно все время. Потому что он был весь из твердых граней, и они его не режут, потому что резать уже было нечего.

— Да, — согласилась она, наблюдая за его рукой, как будто знала величину небольшого движения его указательного пальца.

— Вот где ты сейчас, — сказал он резким голосом. — В аду, с дьяволом, который любит убивать, — он смотрел на нее, надеясь вызвать еще больше ненависти, отвращения, чего-то, что могло бы бороться с тем, что в ее мозгу держало ее в плену.

Он хотел разозлить ее настолько, чтобы это все вышло наружу.

Он многого ожидал от этой девушки. Много повидал, чтобы знать, чего ожидать. Он изучал людей. Это была его работа, чтобы потом убивать их. Он редко удивлялся людям.

Но она была не просто человеком.

Она была чем-то другим.

Поэтому она рассмеялась.

Ритмично и мелодично. Приятно. Не холодно и не сурово. Нет, приятный звук прорвался сквозь беспокойство.

Он усилием воли подавил желание улыбнуться, глядя на нее. Вместо этого он внутренне удивился. Прежде глупая человеческая черта смеха – черта, которую он ненавидел больше, чем рыдания, – была для него сейчас одной из самых важных.

Она изменилась с этим смехом. Все эти твердые грани, которые казались постоянными, превратились во что-то другое. Ее лицо просветлело, демоны, выгравированные на нем, исчезли. Ее глаза светились чем-то иным, чем печаль, страх или даже гнев, который он считал очень соблазнительным.

Он поймал себя на том, что отчаянно пытается найти больше причин, чтобы заставить это существо появиться внутри сломленной девушки. Он пообещал себе, что сделает это, как только стихнет ее смех. Идея заставить ее возненавидеть его, такая стальная и решительная несколько мгновений назад, стала прозрачной.

— Ад? — повторила она все еще легким голосом.

Она двинулась вперед. Не очень много, на миллиметры, наверное. Но важно было не расстояние, а сам жест. Она сознательно придвигалась ближе к нему, с нежными манящими глазами, слегка приоткрытыми губами, которые заставляли его отчаянно требовать их.

Претендовать на нее.

— Ты –– Дьявол? — прошептала она, и ее лицо снова превратилось в жесткие линии, демоны вернулись в свои дома внутри нее. Она покачала головой, и водопад ее волос зашевелился вместе с ней. — Нет, ты не тот Дьявол, за которого себя выдаешь, — пробормотала она.

Он напрягся, когда она отступила. Она осмотрела его железный фасад, который, как он был уверен, довел до совершенства. Все встало на свои места: холодное и бесчувственное сердце, которое он создал из руин того, с чем родился.

Это не годится, совсем не годится.

Он отчаянно хотел обхватить пальцами ее шею, выжать из нее жизнь, чтобы не смотреть на себя ее глазами ни на мгновение дольше.

Он почти сделал это. Это было близко. Он чувствовал в воздухе вкус ее смерти, чувствовал, как ее жизнь разлагается в его руках.

Но вместо этого он заговорил, даже не был уверен, зачем.

— Нет, я гораздо хуже его, — огрызнулся он.

Затем он повернулся на каблуках и ушел, оставив ее посреди комнаты, наедине с тенями и правдой, которую она раскрыла.

Он принес с собой свою истину, привязанную, как ракушка. Звук ее смеха, мягкость ее голоса, обращенного к нему. Что-то промелькнуло – тоска, может быть, желание? – в ее глазах.

Что-то, что ему нужно было раздавить. Что-то, что он должен был заменить ненавистью. Ради выживания их обоих.

Комментарий к Глава 7

* Вуайеризм – расстройство сексуального предпочтения. Заключается в получении сексуального удовольствия от наблюдения, подглядывания за раздевающимися, обнаженными людьми или за людьми, занимающимися сексом. Может носить как хронический, так и приступообразный характер.

* Гандикап — представляет собой состояние, при котором сочетание физических, умственных, психологических и/или социальных качеств или процессов затрудняет приспособление человека, не позволяя ему достичь оптимального уровня развития и функционирования.

========== Глава 8 ==========

Элизабет

Два дня спустя

Я не видела его уже два дня.

В столовой что-то изменилось.

Я знала это, потому что что-то внутри меня разрывалось. Болталось внутри болезненно, как несорванный пластырь, но слишком страшно снять его полностью. Это был он. Он разрывал меня на части, которые я бессистемно прикрыла, сделала операцию на поле боя и оставила все как есть, потому что я не могла вернуться к ранам своего прошлого без того, чтобы они не загноились, не распространились и не уничтожили меня.

Что-то еще изменилось. Мой гнев был странным и в то же время таким естественным, таким желанным. И жажда крови, потребность причинять боль.

Я ходила с этими изменениями, которые гремели внутри меня, сдвигая мою кожу так, что она больше не подходила мне.

Вот почему я стояла голая перед зеркалом в ванной и смотрела на себя. Прошли годы с тех пор, как я в последний раз как следует смотрелась в зеркало. Я наконец-то, решилась увидеть человека, смотрящего на меня?

Скорее всего, нет.

Но это было ведро проблем для другого дня.

Свет был резким, жестоким и правдивым. В свете были видны шрамы, разбросанные по всей моей коже, в основном благодаря любезности бывшего мужа.

Россыпь шрамиков на предплечье сморщенные, слегка розовые и идеально круглые. Он обычно тушил здесь свои сигары.

Зазубренная линия тянулась от верхней части колена до середины голени — я порезалась о камень, когда он толкнул меня на нашем заднем дворе. Нужно было наложить швы. Конечно, этого мне не позволили.

И многое другое. Никаких таблеток от боли.

Потому что когда человеку больно, по-настоящему больно, наступает момент, когда все это перестает быть болезненным. И это перестало для меня иметь значение.

Мои пальцы коснулись кожи на животе, низко, как раз перед тем местом, где бедренная кость выступала под острым углом.

Шрам был маленький. Теперь крошечный. Странно, потому что я ничего не сделала, чтобы уменьшить его. Это был единственный из шрамов, который я хотела сохранить. Мне нужно было, чтобы он остался и напоминал о крошечном существе, которое вытащили оттуда.

Мои пальцы прошлись по приподнятой коже. Как может что-то настолько маленькое быть самым большим в моей жизни?

Я провела рукой вверх, к животу, теперь плоскому. Кожа как-то натянута и свободна от растяжек, на которые жаловались женщины во всем мире. Как я желала их! Молилась. Хотела доказательства того, что моя дочь выросла там. Жила там. Я хотела знать, что внутри меня было такое важное существо, до тех пор, как ее похитили.

Но теперь она была просто призраком. Только я ее помнила.

Мои глаза и руки поднялись к груди. Очень маленькие из-за недоедания. Немного отвисшие из-за возраста и, скорее всего, недостатка физических упражнений. Острые края видимых ребер врезались в мягкую кожу, придавая им почти гротескный вид. Мне нравилась их отвратительность. Потому что именно такой я и была.

Мой взгляд поднялся к лицу. К моему неудовольствию, оно не было отвратительным. На самом деле ничего особенного. Забываемое лицо. Простое. Еще один призрак.

Бледное лицо и без единой морщинки. Не благодаря дорогостоящему уходу за кожей, а потому что я никогда не была на солнце.

Мои губы были ярко-красными на белом фоне кожи. Пухлые, но не как у сексуальной мегеры. Это было комично, потому что они совсем не подходили моему мышиному лицу.

Мои угловатые скулы были слишком острыми и высокими, чтобы их можно было назвать «как у модели». Карие глаза так близко подходили к цвету зрачков, что казались почти черными. Лоб был немного слишком высок, и из-за этого мои черты казались сморщенными до середины лица.