Калинин - Анатолий Толмачев

— Сходите. Кстати, вот Сергей Иванович и докладчиком там будет. — Улыбнулась и добавила: — Надо же вам определить свою фракционную принадлежность.

…На родину Михаил Иванович приехал большевиком, с фракционным билетом в кармане.

Вот как сам он рассказывал об этом времени:

«Из Питера я поехал в деревню через Москву, где предполагал остановиться на несколько дней у С.Я. Аллилуева, но никого из семьи почему-то не оказалось дома. Пойти в гостиницу нельзя: с моими документами не пропишут, да и денег не было. Воспользовался хорошим московским обычаем — пошел искать ночную чайную. Публика расходилась с митингов, горячо на улице споря на политические темы, шли, видимо, из университета. А я, политический деятель с сумкой за плечами, идя по панели, решал, как бы провести ночь так, чтоб не попасть случайно в полицию. В чайной, которую я все-таки нашел, оказалось много народу, почему[-то] так же вынужденных пить чай всю ночь. Вероятно, у каждого были свои причины, но само собой об них в ней не было принято говорить. Так началась моя политическая жизнь в 1905 году после ссылки».

Приезд для родных был неожиданным и тем более радостным. Шутка сказать — более четырех лет не виделись! Как и прошлый раз, отбоя не было от односельчан. Каждому любопытно было взглянуть, какой стал Калинин после царской каторги.

Михаил Иванович в свидании никому не отказывал. Наоборот, шел туда, где больше народу, рассказывал о кровавых событиях 9 января, о том, как живут рабочие в городах, за что борются. Целое лето провел на родине, а в сентябре снова уехал в Петербург.

БАРОМЕТР ПОКАЗЫВАЕТ БУРЮ

Четыре города на земле носят название Портсмут. Три из них находятся в Соединенных Штатах Америки. Один из этих американских Портсмутов вошел в историю как город, закрепивший позорное поражение царизма в русско-японской войне. В сентябре 1905 года тут был подписан унизительный для России мирный договор.

Глава царской делегации председатель Комитета министров граф Сергей Юльевич Витте хорошо понимал, что уступает Японии слишком многое, но он понимал и безвыходность положения. Надо было во что бы то ни стало кончать с затянувшейся бесперспективной войной, чтобы развязать руки для борьбы с разраставшейся революцией.

Сергей Юльевич был умным и хитрым царедворцем. Он не уважал императора и презирал императрицу Александру Федоровну. Но он был монархистом едва ли не большим, чем сам монарх. Он жаждал крепкой, сильной царской власти. При этом он, однако, полагал, что лучше уступки, чем революция… Он надеялся, что после успешного выполнения задания царя — во что бы то ни стало заключить мир! — тот будет более внимательно прислушиваться к его советам. С такими мыслями он возвратился в Петербург.

Город был неузнаваем. Да что Петербург! «Вся Россия пришла в смуту, — написал Витте в своем дневнике, — и… общий лозунг заключался в крике души: «Так дальше жить нельзя», другими словами, с существующим режимом нужно покончить. А для того чтобы с ним покончить, явились борцы действия и мысли во всех без исключения классах населения, и не единичные, а исчисляемые многими тысячами. Большинство же, не двигаясь, совершенно сочувствовали действующим».

Что верно, то верно! Граф умел смотреть и на неприятные вещи трезво.

Революционная обстановка в России накалилась до предела. Достаточно было искры, чтобы страна вспыхнула пламенем восстания. Вот в такие дни почти одновременно с графом вернулся в Петербург Михаил Калинин. Вернулся после многодневного вынужденного пребывания в Верхней Троице.

За это время немало воды утекло, немало событий совершилось. Главное событие — III съезд партии, принявший резолюцию о вооруженном восстании и утвердивший первый параграф Устава в ленинской формулировке. После съезда Ленин стал во главе единого полноправного партийного центра — ЦК и центрального органа — газеты «Пролетарий».

Родились первые рабочие Советы, произошло такое грандиозное событие, как восстание на броненосце «Потемкин», был опубликован царский манифест о созыве Государственной думы, проект которой сочинил министр Булыгин.

Петербург энергично готовился к вооруженному восстанию.

На фабриках и заводах рабочие изготовляли оружие: из напильников — наконечники пик, из стальных полосок — кинжалы. Литейщики Путиловского отливали оболочки для бомб.

Барометр показывал бурю. Именно так и написал в одной из своих статей В.И. Ленин.

Связавшись с большевистской организацией, «товарищ Никанор», как называли Калинина товарищи, с головой ушел в партийную работу. Ожидание близких перемен подхлестывало энергию, предчувствие крупных событий действовало опьяняюще. Радостно думалось: «Вот оно! Наконец-то дождались!»

В течение двух месяцев «товарищ Никанор» разъезжал по фабрикам и заводам города, призывал людей бойкотировать булыгинскую думу и готовиться к вооруженному восстанию. Он видел, какой живой отклик находят в сердцах рабочих большевистские лозунги, какой непреклонной решимостью светятся глаза рабочих.

В октябре началась всеобщая политическая стачка.

Утром 17-го числа, выйдя на улицу, Калинин увидел толпы людей. У заборов, возле круглых тумб с. объявлениями, на остановках конки — всюду толпился народ.

Высокий мужчина, сняв цилиндр, читал радостным голосом какую-то бумагу, наклеенную на стену. До Калинина долетели обрывки фраз: «Смуты и волнения в столицах и во многих местностях империи нашей великою и тяжелою скорбью переполняют сердце наше. Благо российского государя неразрывно связано с благом народным, и печаль народная его печаль…»

Подошел поближе, протер очки, прочитал: «Манифест». Быстро пробежал текст: «Хм… неприкосновенность личности, свобода совести, слова, собраний и союзов…»

Толпа ликовала.

— Царь сдался! — кричал какой-то детина.

— Нет больше самодержавия, — вторила ему пышная барышня с толстой косой.

«Как бы не так! — подумал Калинин. — Просто поняли, что на рожон лезть не следует, лучше уступить, а то не ровен час сотрут царя вовсе».

В этот день на митинге «товарищ Никанор» говорил о манифесте, призывал не верить ему, предупреждал, что это лишь маневр, который нужен царскому правительству для того, чтобы выиграть время, собраться с силами и нанести сокрушительный удар по революции.

Но как бы там ни было, а после манифеста последовала амнистия политическим. Калинин вздохнул свободнее и пошел устраиваться на родной Путиловский.

Шесть лет он не видел завода, шесть долгих лет. Все эти годы были для него суровой и жестокой школой революционной борьбы. Ушел он отсюда начинающим революционером, вернулся стойким, опытным большевиком-ленинцем.