Дом, в котором… не гаснет свеча - Катрина Гростин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Коля.
Протянул он уверенно мужественную сильную руку.
— Лена.
Нерешительно и тихо проговорила я, ответив ему лёгким рукопожатием.
Дни пролетели незаметно. Ожидаемые 3 дня пробежали так быстро, будто мы пробыли в поезде всего пару несчастных часов. После нашей посадки к нам присоединились две женщины, которые без проблем нашли с нами общий язык, не обращая внимания на значительную разницу в возрасте.
— Ну, здравствуй, отец городов русских.
Выходя с вокзала вырвалось у моего нового товарища.
— А нам далеко ехать придётся?
— Минут двадцать, не больше. Сейчас такси словим и помчимся, тогда может ещё и быстрее доберёмся.
Молодая была, наивная, но всё равно с незнакомцем держалась на расстоянии. Хотя славным он казался и намерений плохих я в нём не видела.
Жила в Ленинграде, подала документы, сдала экзамены, изучила достопримечательности и наконец поступила. Радости моей предела не было. Группа у нас хорошая была. Были и девчонки, и юноши, но из мыслей у меня не выходил он. Тот самый Коля с фамилией Перепелицин. Парень с голубыми глазами, русыми кудряшками и прекрасным чувством юмора. Частенько гуляли вечерами, ходили в кино, он дарил мне цветы. Однажды сорвал ромашки с клумбы городского ДК, ну тогда тот и отхватил порядком, этим же букетом. Многие считали нас молодожёнами, но до этого было ещё далеко, а стало ещё дальше из-за неё. Войны.
Голос её задрожал и на глазах заблестели слезинки. Сколько боли хранилось в одном слове, сколько страха, крови и смертей, разрушенных судеб несёт она с собой.
— Сегодня в четыре часа утра без всякого объявления войны германские вооруженные силы атаковали границы Советского Союза.
Повторяла она слова Левитана, а голос её становился всё тише и тише. Видно было, что вспоминать события тех тяжёлых для советского народа событий было очень трудно, но взяв себя в руки, она продолжила свой рассказ.
— Его забрали на фронт. Я тоже хотела помогать, хотя бы медсестрой на полевых медицинских участках взяли бы, но все части отказывали. Пришлось отсиживаться дома. Писали письма друг другу регулярно. Одно из них навсегда отпечатались и на памяти, и на сердце и изменило мою жизнь.
«Ленка, здравствуй.
Со мной всё хорошо. Вы там как? Скоро немецкую гадину окончательно придушим. Не им-то с нашими, советскими, настоящими людьми тягаться, не им-то нашу землю берцами фашистскими топтать. Пули метаем друг в друга. Я целёханький пока что, надеюсь таким выйду и после нашей победы над немыми.
Скучаю по тебе. Давно улыбки твоей не видел. Сердце так и тянет к тебе, но не переживай, свидимся ещё.
До войны признаться не успел: люблю я тебя, Ленка. С самой первой нашей встречи сердце моё пронзила.
Навсегда твой Колька.»
Через неделю мы попали в блокаду. Почта не доходила, еда со временем просто стала пропадать, так же как и крысы, да и прочая живность. Потеряли с Колей мы связь. Я не знала что с ним, он не знал что со мной. Восемьсот семьдесят два дня мы не жили, а существовали. Сбежать было нельзя, а оставаться в этой гнетущей обстановке было невыносимо. Дорога жизни, так манила, так звала нас пройтись по её костлявому пути и попасть в объятья смерти. Друзья, знакомые, самые дорогие для меня люди погибли. В доме, где мы прятались, осталось парочку человек. Мы выстояли. Мы смогли. Когда немцы были изгнаны из наших улиц, а мы приобрели какое никакое спокойствие и свободу, то дышать стало легче и первым делом, что я взялась делать искать его. Многие считали его погибшим, кто-то верил, что он жив, но места живого на нём нету. Я же в свою очередь трепетно ожидала письма на свой бывалый адрес, куда вернулась.
Каждый день проверяла почтовый ящик, каждый день сидела на улице в ожидании почтальона, но его так и не было.
Война подходила к концу. Долгие годы, омытые кровью, пропитанные пылью военной техники окрестности нашей большой страны, наши соотечественники существовали и наконец близился тот самый час долгожданной победы. Девятое мая одна тысяча девятьсот сорок пятого года. Мир понял, что фашизмом и убийствами мирных жителей ничего хорошего не добьёшься и просто встречал своих героев, хотя кое-где всё ещё шли бои. Тысячи раненных, искалеченных, контуженных вернулись к своим родным, любимым и близким людям. Семьи наконец восстановились спустя продолжительную паузу, длившуюся четыре года. Я блуждала по улицам, вглядываясь в лица прохожих, сжимая в руке то самое письмо. Всё было тщетно, но смиряться с мыслью о бесследной пропаже я не хотела. Я надеялась увидеть его в любом облике, даже самом ужасающем. Шли годы. Уже ни надежды, ни следов об ожидании чуда практически не осталось. Постепенно ритм жизни стал приобретать новые обороты. Работы становилось всё больше и больше, нужно было восстанавливать нашу страну и я устроилась на общественные работы. Основной деятельностью был осмотр пострадавших, перевязки раненных и помощь нуждающимся в медицинском вмешательстве. Как-то привезли нам серьёзных пациентов и среди них промелькнула знакомая фамилия, Перепелицин Н. А. «Это уже самовнушение, Лена. За всё время от него не было ничего слышно и тут сама судьба подослать его не может». Но как бы я не боролась с этими мутящими сознание мыслями, заставлявшими колотиться сердце в груди с сумасшедшей скоростью, я всё же решила проверить этого новопоступившего. Передо мной лежал весь забинтованный, лишившийся в одном из боёв руки бывалый боец, защитник нашей страны, нашего народа и подаривший нам свободу и мирное небо над головой. Сердце моё сковалось, а на глазах выступили капельки слезинок, а когда подошла ближе, я ужаснулись и одновременно обрадовалась. Сомнений не было, это он.
— Ленка. Ты ли это? — проговорил сиплый тихий голос, который он выдавил из последних сил.
— Колька.
Тут я была убеждена, что это он. Тот самый, который за несколько месяцев до войны обворожил меня своим юмором и внутренним миром.
— Ленка, как ты похорошела. Ужас фашизма никак не испортил твоей красы. Как я скучал по тебе. Писал, но письма мои возвращались обратно, а когда сказали, что Ленинград в блокаде, я уж думал, что не свидимся с тобой вовсе. Потом подорвал танк немых, но вместе с ним и я. С тех пор и катаюсь по больницам.
Он едва шевелил сухими, полопавшимися губами, а капли слёз оставляли влажный след на моих щеках.
— Я скучала.
— Я тоже, милая. Тоже.
Многие врачи
