Настоящий Спасатель. Назад в СССР - Адам Хлебов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я подумал, что проспал, и она журит меня за невыполненное обещание сходить с утра на зарядку.
— Проспал? Встаю, Ба! — я опустил ноги с кровати.
— Да нет же! Еще только восемь утра. Ты почему не рассказал, что вчера мальчика спас?
— А что, типа за его «кепочкой пришли», — ответил я вспомнив старый анекдот.
— Типа того, — передразнила меня улыбающаяся бабушка, — вставай, умывайся. Оденься поприличнее, там к тебе пришли интервью брать. Я пока их чаем напою.
— Интервью? Кто?
— Из «Курортной газеты». Корреспонденты. Ты теперь у нас герой.
— Брось, Ба. Какой там герой. Скажешь тоже. Я ничего особого не сделал.
— Ну тебе виднее, — она вышла из комнаты.
Так. Мне еще журналистов и заметки в газете не хватало. Я начал думать, как поскорее закончить с ними, чтобы пойти упражняться на турник.
Первым делом в ванной я разглядел свои царапины на спине. Они выглядели вполне сносно. Я думал будет хуже. Помахав руками и повращав корпусом, я почувствовал себя вполне здоровым. Ничего не тянуло и нигде не особо болело.
Умывшись, я вошел в кухню. За столом вместе с бабушкой сидели мужчина в крупных очках и молодая женщина.
— А вот и мой Максимка. Максим, поздоровайся с гостями, — сказала бабушка.
— Здравствуйте, — я чуть кивнул журналистам. Мужчина встал и протянул мне руку. Затем представился.
— Сергей Гончаренко, а это Галина Блюм. Мы корреспонденты.
— Очень приятно. Максим, — представился я в ответ, — чем могу быть полезен?
Журналисты поведали, что опросили по горячим следам свидетелей, а затем спасателей. До родителей спасенного мальчика Саши Злотникова, пока не дошли, потому что вначале решили заглянуть ко мне.
Они очень деликатно попросили рассказать о том, что произошло вчера во время наводнения.
Я согласился ответить на их вопросы, но при условии, что они дадут мне почитать текст заметки перед публикацией. Журналисты согласились и приняли мои условия, хотя удивились моему желанию.
Галина задавала вопросы, а Сергей быстро записывал мои ответы в блокнот. Я вспомнил, что диктофоны были в то время большой редкостью.
— Максим, расскажите нам каково это чувствовать себя героем, спасшим человеческую жизнь? — спросила меня Галина.
— Понимаете, Галина. Я не считаю себя героем. Любой человек на моем месте поступил бы точно так же.
— Ну вот не любой. Когда мы опросили свидетелей, то выяснилось, что за этим ужасным происшествием наблюдало много людей. Но только вы бросились спасать ребенка, рискуя своей жизнью.
— Возможно, они не сразу сообразили, что машину тащит в реку, счет шел на секунды. Вода очень быстро прибывала. А возможно, не увидели, что в ней кто-то есть. Мальчик был с правой стороны и смотрел в мою сторону. Кстати, хорошо было бы спросить с родителей, почему они оставили ребенка одного в машине.
Журналисты не поняли моего последнего вопроса. Дети в восьмидесятых играли без присмотра взрослых повсеместно. На улице, во дворах, на тротуарах и проезжей части, при этом водители спокойно их объезжали. Казалось, что это совсем не волновало и не интересовало родителей.
Мальчишки и девчонки в пять шесть лет самостоятельно ходили в магазин за молоком и хлебом, продали на улице допоздна, особенно летом.
Корреспонденты переглянулись. Галина пожав плечами сказала, что, наверное, родители ушли по делам и не ожидали, что начнется дождь такой силы. Но они в любом случае, мне безмерно благодарны.
Все интервью заняло от силы минут тридцать. Я ответил на все вопросы и рассказал все как было не особо выпячивая свою личность.
Бабушка все это время молча наблюдала за мной. Чувствовалось, что она гордится своим внуком. Мне было очень приятно.
Закончив, журналисты попрощались, пообещали пригласить в редакцию для ознакомления с заметкой, сообщили, что скорее всего, меня пригласят на местное радио, и мне нужно обязательно туда сходить — город должен знать своих героев.
Меня больше забавляло то, что заметку прочтут те, кто вчера с треском выгнал из комсомола Максима Бодрова. Я представлял, как вытянутся их лица.
— Иди завтракать, мой спасатель! Ты меня приятно удивил.
Она выложила на стол ароматные сырники из творога со сметаной. К сметане в этот раз присоединилась сгущенка. Большая редкость на нашем столе. Но, видимо, бабушка решила побаловать меня за праведные поступки и смелость.
— Ба, я не такой уж и хороший внук, как тебе кажется. Думаю, что сегодня сгущенку я не заслужил, — сказал я с ангельским выражением лица, приступая к завтраку.
— Это ещё почему? Чего я о тебе не знаю?
— Меня вчера выперли из комсомола, — аппетитные домашние сырники пахли ванилью и были божественные на вкус, — Ба, ты, как всегда, великолепно готовишь.
Повисла театральная пауза.
— Ты мне зубы не заговаривай, — бабушка присела напротив меня за стол, — за что тебя исключили?
— Вообщем-то, ни за что. Формально за драку, аморальное поведение и отсутствие активной комсомольской жизни, а на самом деле — это мелкая месть одного ничтожного человека.
— Что за аморальное поведение? — бабушка нахмурила брови
— Девушку после кино защищал от одного осла.
— Максим, ты уже с Викторией Рерих целовался? — неожиданно строго спросила меня бабуля.
Мне стало так смешно от ее интонации и выражения лица, что я чуть не подавился и с трудом сдержался чтобы не расхохотаться.
— Ба, ну что ты такое спрашиваешь? Ну ты даешь!
— Она мне нравится, ты же с ней ходил в кино? За что тебе мстят, о ком ты говоришь?
— Ба. Всё нормально. Ты не переживай.
— Дай мне слово, что ты не натворил ничего такого, за что тебе было бы стыдно передо мной и за что тебя можно исключить из комсомола.
— Ба, обойдусь я без него. Даю слово, что ничего не натворил. Просто начистил рожу, одному гаду, который Вике проходу не давал против ее воли. И все. Я сам разберусь.
Бабушка потянулась к телефонной трубке.
— Я кое-кому позвоню, чтобы расследовали твоё исключение. Как это так? Моего внука ни за что, ни про что! А как же поступление в ВУЗ, как же будущее? Я восстановлю справедливость!
Я поймал ее руку на трубке и очень деликатно, так чтобы ее не обидеть, нажал на клавишу отбоя.
— Ба, не нужно никому звонить. Спасибо за сырники. Они таят во рту. Поверь, у меня всё будет хорошо. А сейчас, я побежал. У меня дела. Да, будет звонить шахматист — передай ему вот это. Я протянул бумажку с ходом моей ладьи. И скажи ему, чтобы оставил свой телефон, иначе я отказываюсь продолжать партию.
Я чмокнул ее в морщинистую щеку едва коснувшись носом золотистой дужки ее очков и направился в прихожую обуваться.
Сегодня я собирался отправиться на пробежку и потренироваться на турнике недалеко от моря. Я обул мои темно-синие вьетнамские кеды с белыми кругами на костяшках лодыжки: для детей и подростков того времени не было обуви практичнее и удобнее. Я заканчивал завязывать второй шнурок, когда в дверь позвонили.
Звонок залился соловьем. Я быстро глянул в глазок и отворил дверь, поймав себя на мысли о том, что не стал спрашивать «кто там».
— Максим? Максим Бодров? — на пороге стояли два загорелых молодых мужчины. Они не были похожи ни на ментов, ни на кого из моих неприятелей. Обоим было лет под тридцать, их выдубленная морской солью и ветром кожа безошибочно выдавали в них людей, работающих на море.
— Да, — я на всякий вышел на лестничную клетку, чтобы не беспокоить бабушку. Но тут же услышал ее голос.
— Максим, кто там? — она выглянула из кухни.
— Это ко мне, Ба.
— Доброе утро! Они по очереди представились по именам и протянули мне руки для рукопожатия, а следом, заглядывая мне через плечо, поздоровались с бабушкой.
— Простите, что так рано и без предупреждения. Мы ненадолго. Просто боялись не застать вашего внука, — обратился к бабушке второй.
— Чем могу быть полезен? — вежливо спросил я
Мужчины переглянулись.
— Максим, тут такое дело. Мы из ОСВОД.
Я наморщил лоб пытаясь вспомнить, что означало это слово. Видя моё затруднение, один из них расшифровал аббревиатуру.
— Общество спасения на водах. Наше начальство приглашает тебя на торжественную встречу в субботу в 15−00, посвященную вчерашнему шторму и спасению граждан во время наводнения. Мы знаем, что ты вчера спас ребенка. Тебе хотят вручить награду и пригласить на трибуну выступить.
Они улыбались и надеялись, что я приму их предложение. Я же сомневался в целесообразности такого похода. Я почему-то начал испытывать стеснение — давно забытое чувство в прошлой жизни.
— Да ладно вам! Ну какая награда? Я ничего особого не сделал. Выступать
