Серебряные осколки - Дейзи Вэнити

Отведенная Уинифред гостевая комната была милой, обставленной со вкусом и вниманием к деталям, но все-таки она предпочитала библиотеку. Книги Уинифред не интересовали, но в огромной библиотеке Дарлингов было тихо и уютно, пахло пылью и старой бумагой. От каминов из каррарского мрамора веяло прохладой. В нише у окна можно было присесть на диванчик с подушками из парчи и просто глядеть на улицу. Когда безделье ей наскучивало, она принималась ходить меж шкафов и разглядывать томики в красивых обложках. Ряды книжных полок уходили высоко вверх, под самый потолок с тяжелыми пыльными люстрами.

Впрочем, в библиотеке Уинифред никогда не задерживалась – Теодор не любил надолго оставаться предоставленным самому себе, поэтому обычно тащил ее возиться в конюшне или осматривать угодья. Сейчас ему взбрело в голову научить Уинифред ездить верхом. К ее удивлению, затею с жаром поддержала мисс Дарлинг. Ее глаза заговорщически сверкали, когда она примеряла на Уинифред одну из своих старых амазонок.

Говоря начистоту, Уинифред предпочла бы покататься верхом вместе с Кэтрин – это ведь она, а не Теодор умеет сидеть в дамском седле. Но сегодня мисс Дарлинг не было дома – они с Лаурой отправились навестить арендаторов, снова одолжив у Редфилдов лошадь, чтобы запрячь двуколку. Кэтрин старалась помогать жителям своего прихода, а иногда даже врачевала их в силу своих способностей.

Уинифред с неудовольствием выслушала от Теодора историю о дочке приходского священника Эми, которая четыре недели провела в Хэзервуд-хаусе, пока Кэтрин лечила ее от скарлатины и выхаживала после болезни.

– Мы с ней очень подружились за то время, – рассказывал Дарлинг. Он прервался только тогда, когда заметил недобрый взгляд Уинифред. – Хотя… – поспешно добавил он, – если подумать, не так уж мы были и близки. Да и давно это было. Я даже не помню, как она выглядит.

– Тедди.

– Да?

– Не хочу слышать больше ни слова про Эми.

– Да, мэм.

Теодор завел коня наверх, на холм, и углубился в лес. Сухие ветки и опавшая листва трещали под копытами Барвинка. Уинифред казалось, что он непременно оступится, и сильнее стискивала бедрами луки седла. Но конь шел ровно, высоко поднимая ноги, и мало-помалу Уинифред успокоилась.

Отодвинув ветку, Теодор вывел коня на небольшую полянку. Здесь начиналась полоса густого леса, через который не пройти ни верхом, ни пешком – деревья плотно обступили лужайку со всех сторон. Солнечный свет, проникавший сквозь раскидистые кроны, ложился на землю тонкими золотыми полосами. Нетронутые солнцем стволы деревьев были покрыты густым мхом. В низкой траве мешались синие и желтые цветы.

Остановив Барвинка на краю лужайки, Теодор перебросил поводья через его голову и подал руку Уинифред.

– Сначала перенеси правое бедро через луку, – посоветовал он.

Уинифред так нервничала, что не стала возражать – приподняла дрожащую от напряжения ногу и замерла, едва дыша.

– Отлично. Теперь упрись в стремя и крепко хватайся за меня.

Уинифред отпустила одну руку и протянула ее Дарлингу, но тут нога выскользнула из стремени, и она, не успев ни за что ухватиться, рухнула на землю. Она прикрыла голову и зажмурилась – плечо тяжело врезалось в почву.

Поморщившись и приоткрыв один глаз, Уинифред попыталась было приподняться на локтях, но тут различила рядом с собой движение. Ей понадобилась секунда, чтобы осознать, что она упала прямо под ноги коню.

Уинифред торопливо засучила ногами по земле, отползая как можно дальше от огромных подкованных копыт Барвинка. Сердце ее бешено колотилось от страха, но она боялась издать хоть звук – вдруг конь и впрямь испугается и затопчет ее? Но Барвинок, казалось, даже не заметил, что наездница исчезла. Поводя ушами, он преспокойно стоял на месте, даже когда Дарлинг отпустил поводья.

– Винни! Прости, я не успел тебя поймать. Ты не ушиблась?

Рядом с ней на траву бухнулся Теодор. Уинифред почувствовала, как шляпка-цилиндр, больше не удерживаемая заколкой, сползает на затылок, и сердито сдернула ее с головы. Светлые волосы тяжелым узлом упали на спину и, расправившись под собственным весом, рассыпались по плечам. Чуть раскрыв рот, Теодор замер.

– Все в порядке, – буркнула Уинифред и заправила локоны за уши. Ее щеки горели – то ли от натуги, то ли от смущения. – Этот жуткий конь сбросил меня.

Дарлинг вполне мог возразить ей, что в ее падении Барвинок не виноват – Уинифред и сама понимала, что нога попросту соскользнула. Но юноша только улыбнулся и прикоснулся к ее лицу, стирая со щеки грязный след.

– Ты отлично приземлилась, – похвалил он ее и, поймав ее гневный взгляд, добавил: – Я не шучу! Падать с лошади тоже надо уметь. Не представляешь, сколько раз я ломал себе руки в детстве! Бедная моя матушка!

Уинифред фыркнула и села, подобрав под себя ноги. В амазонке она могла делать это с гораздо большей легкостью, нежели в кринолине. Рукав из пурпурного батиста был измазан травяным соком. Отстегнувшийся от пояса хлыстик с серебряной ручкой упал в траву.

Дарлинг, согнув в коленях длинные ноги, уселся рядом. Он был в светло-бежевом костюме, и на нем отчетливо виднелись зеленые пятна.

– Вообще-то я взял с собой покрывало, – извиняющимся тоном сказал он. – Знаю, что ты не любишь грязь. Хочешь, расстелем?

– Оставь, – буркнула она. – Я все равно с ног до головы испачкана землей.

Барвинок принялся пастись неподалеку, тихо звеня уздечкой. Уинифред огляделась. Они сидели на самой середине лужайки. Из-за того, что солнечные лучи сюда почти не проникали, трава не пожухла. Тут и там из блестящего зеленого ковра выглядывали белые головки маков.

– Это было одним из моих любимых мест в детстве, – поделился Теодор. – Весной, едва распустятся цветы, здесь просто волшебно. Когда я читаю истории про фей, мне всегда представляется именно эта лужайка.

Уинифред вскинула голову. Освобожденные от шпилек локоны защекотали ей щеки. Сквозь кроны деревьев проглядывала мозаика чистого голубого неба.

– И правда, очень красиво, – задумчиво пробормотала она.

Ее окутало тяжелое, сонное умиротворение, все тревоги отступили на задний план. Здесь, в Хэзервуде, подобное настроение накатывало на нее часто. Спокойствие, подобное штилю.

Затишье перед бурей.

Теодор зашевелился.

– Винни, ты еще сердишься?

– Я и не сердилась, – возразила Уинифред, улыбаясь.

Если она и была на кого-то зла, то только на себя – за неловкость и глупый страх перед животным.

– Знаешь, я… написал для тебя кое-что, – выдавил Теодор, отчаянно краснея. – Бабуля Мисси говорит, что те, кто любит книги, не должны писать свои собственные, но… это ведь не совсем книга? Так, глупость… Набросал за пару минут…

– Ну же, не томи! – припечатала