Я тебя забуду - Марья Коваленко

— И к чему была вся секретность? — Шаталов убирает руки так резко, что я чуть не падаю.

— Для меня это слишком личное.

Спрыгиваю с его колен и суетливо сую градусник в картонную упаковку. Подальше от глаз.

— О да! Более личного не бывает!

— Куда мне со своими секретами до ваших оргий?!

— Оргии в сравнении с тобой — скука смертная. — Глаза Марка все еще серьезные. По нему видно, что злится. Из ушей так и валит пар. Лишь приподнявшиеся уголки губ выдают совсем другие эмоции. — Таких развлечений у меня еще не было.

Отвернувшись в сторону, он заливается хохотом. Все такой же огромный, сильный и твердый, как боксерская груша, по которой сейчас безумно хочется ударить.

— Рада, что вам весело, — цежу сквозь зубы. — А таблетки есть? Обезболивающие.

— Тебе обычные? — Отсмеявшись, Шаталов утирает лицо полотенцем.

После наших игр во врачей от гордости уже ничего не осталось, поэтому говорю прямо:

— Мне посильнее. И желательно что-то быстродействующее.

Идеальный повод поиздеваться надо мной еще больше, но Шаталов даже не улыбается.

— Сейчас будет, — произносит он. И, порывшись в той же коробке, где лежит градусник, достает голубую упаковку. — Скоро станет легче.

Марк кладет в мою раскрытую ладонь две капсулы. И протягивает стакан с водой.

Для человека, который планировал сегодня весь день умирать и проклинать свою забывчивость, это выглядит как подарок небес. На радостях, пока пью воду, даже забываю, насколько мне плохо. И лишь когда стакан оказывается пуст, от резкой боли возвращаюсь в реальность.

— А долго нужно ждать, пока они подействуют? — Обхватив живот, сгибаюсь пополам.

— Минут пять – семь. Я дал тебе повышенную дозу. Больше нельзя.

— Черт... что ж так долго?

В отличие от действия моих обычных лекарств пять или семь минут — это очень быстро. Впору просить название и бежать за рецептом чудо-средства. Но сейчас мне настолько плохо, что хочется ускорить.

— Я могу еще как-то помочь?

Шаталов уже давно мог уйти. Мавр сделал свое дело. Только он до сих пор рядом.

— Отвлеки меня как-нибудь, — вырывается со стоном.

— Не уверен, что мои варианты подойдут.

— Кажется, я сейчас и на шапито соглашусь.

Буквально минуту назад боль была вполне терпимой. На коленях Шаталова я ее вообще не ощущала. А теперь совсем крышка.

— Из меня хреновый клоун. — Марк проводит ладонью по моему плечу. Будто считывает что-то.

— Тогда без шапито...

На глаза наворачиваются слезы, и я, как собачка, утыкаюсь носом в мужскую ладонь. Не понимая зачем. Без единой мысли.

— Наверняка я об этом еще пожалею. — Он сокращает между нами расстояние.

И, когда волна новой боли пробивает насквозь, упругие губы накрывают мой рот.

В медицине нет такой терапии. В толстых анатомических справочниках ни слова о связи губ и женских проблем. От всего этого так и веет язычеством и древними ритуалами, но боль мгновенно гаснет.

Вместо острых вспышек я чувствую, как чужой кислород заполняет легкие. Как умелый язык скользит по нёбу, вызывая дрожь. И от близости твердого горячего тела мое собственное загорается всеми нервными окончаниями, как гирлянда на новогодней елке.