Вся Агата Кристи в трех томах. Том 1. Весь Эркюль Пуаро - Агата Кристи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как вы меня напугали! Я вас не заметила.
Блант ничего не ответил и молча смотрел на нее одну-две минуты.
— Что мне в вас нравится, — сказала она с чуть заметной злостью, — так это ваш веселый разговор.
Мне показалось, что Блант покраснел под своим загаром. Его голос, когда он заговорил, прозвучал по-другому — в нем слышалась какая-то странная покорность.
— Никогда не был слишком разговорчивым. Даже когда был молодым.
— Я думала, что это было очень давно, — сказала Флора серьезно.
В ее тоне слышалась насмешка. Но Блант ее не заметил.
— Да, — сказал он просто, — это было давно.
— Наверное, интересно чувствовать себя Мафусаилом? — спросила Флора.
На этот раз насмешка была заметнее, но Блант развивал свою мысль дальше.
— Помните историю, как тот парень продал свою душу дьяволу? Чтобы снова стать молодым? Об этом есть даже опера.
— Вы имеете в виду «Фауста»?
— Да, да! Именно этого парня! Удивительная история. Многие пошли бы на это, если было бы можно.
— Послушать, как вы говорите, можно подумать, что вы скрипите суставами, — крикнула Флора, не то сердясь, не то забавляясь.
Блант замолчал. Он отвел взгляд от Флоры и сообщил стволу стоящего рядом дерева, что ему пора возвращаться в Африку.
— Вы уезжаете в новую экспедицию стрелять зверей?
— Пожалуй. Вы же знаете, это мое обычное занятие. Отстреливать животных, я имею в виду.
— Это вы убили то животное, голова которого висит в холле на стене, не так ли?
Блант молча кивнул. Потом, краснея, вдруг выпалил:
— Интересовались когда-нибудь красивыми шкурами? Если да, я мог бы добыть их для вас.
— О! Пожалуйста, — воскликнула Флора. — В самом деле? Вы не забудете?
— Не забуду, — ответил Гектор Блант. И добавил во внезапном порыве разговорчивости:
— Пора ехать! Я не гожусь для такой жизни. Не те манеры. Я человек грубый и неинтересный для общества. Нет, пора уезжать.
— Но вы ведь уезжаете не тотчас? — воскликнула Флора, — Нет… не сейчас, когда на нас свалилось столько горя. О! Пожалуйста. Если вы уедете…
Она немного отвернулась.
— Вы хотите, чтобы я остался? — спросил Блант.
Он сказал это преднамеренно, но совершенно спокойно.
— Все мы…
— Я имею в виду только вас лично, — сказал Блант прямо.
Флора медленно повернулась к нему снова и встретила его взгляд.
— Я хочу, чтобы вы остались, — сказала она, — если… если это не все равно.
— Это не все равно, — подтвердил Блант.
Наступило молчание. Они сели на каменную скамью у бассейна и, казалось, не знали, о чем говорить.
— Прекрасное утро, — наконец, проговорила Флора. — Вы знаете, я не могу не чувствовать себя счастливой, несмотря… Несмотря на все! Наверное, это ужасно?
— Вполне естественно, — сказал Блант. — Вы водь никогда раньше не видели своего дядю до того, как приехали сюда два года назад, не так ли? Поэтому вы и не можете горевать слишком долго. Сейчас важнее всего, чтобы не было никакого вздора вокруг этой истории.
— Вы способны утешить, — сказала Флора. — Вы так просто смотрите на вещи.
— Как правило, все очень просто, — ответил охотник.
— Не всегда, — ответила Флора.
Она произнесла это тихим голосом, и я видел, как Блант повернулся и посмотрел на нее, явно прогнав от себя миражи далеких африканских берегов. Перемену в ее тоне он, очевидно, понял по-своему, потому что, помолчав с минуту, он вдруг заговорил в весьма неожиданной манере.
— Послушайте, — сказал он, — вы же знаете, что нельзя так мучить себя. Я говорю об этом молодом человеке. Инспектор — осел! Каждому ясно, что он не мог этого сделать. Полнейший абсурд. Это был посторонний человек. Взломщик. Это единственно возможное объяснение.
Флора посмотрела на него.
— Вы действительно так думаете?
— А вы — нет?
— Я… о да, конечно.
И снова молчание.
— Я скажу вам, почему я чувствовала себя сегодня такой счастливой, — вновь заговорила Флора. — Вы можете счесть меня бессердечной, но я все же скажу. Потому что был адвокат мистер Хэммонд. Он сообщил нам о завещании. Дядя Роджер оставил мне двадцать тысяч фунтов. Подумать только — двадцать тысяч прекрасных фунтов.
Блант удивленно посмотрел на нее.
— Это для вас так важно?
— Так важно для меня! Это для меня все — свобода, жизнь! Не будет больше расчетов, выкраивания, лжи…
— Лжи? — резко перебил ее Блант.
Флора, казалось, на минуту растерялась.
— Вы знаете, что я имею в виду, — сказала она неуверенно. — Притворяться быть благодарной за всt эти противные подачки, которые дают вам богатые родственники. Прошлогодние пальто, юбки, шляпки…
— Я не разбираюсь в женской одежде, но должен сказать, вы всегда были очень хорошо одеты.
— Это мне кое-чего стоило, — сказала Флора тихо. — Но не станем говорить о неприятных вещах. Я так счастлива, что свободна. Свободна делать вct, что захочу. Свободна, чтобы не…
Она вдруг замолчала.
— Что — не?.. — спросил быстро Блант.
— Я уже забыла. Ничего особенного.
У Бланта в руке был прутик, он погружал его в воду, стараясь попасть его концом во что-то на дне.
— Что вы делаете, майор Блант?
— Там на дне что-то блестящее. Интересно, что это. Похоже на золотую брошь. Но я потревожил ил, и вода замутилась.
— Наверное, это корона, — сказала Флора. — Как та, которую в воде увидела Мелисанда.
— Мелисанда, — повторил Блант, вспоминая, — она из оперы, не так ли?
— Да, оказывается, вы многое знаете об операх.
— Меня туда иногда водят, — сказал грустно Блант. — Смешное развлечение! Шумят больше, чем туземцы своими там-тамами.
Флора засмеялась.
— Я помню Мелисанду, — продолжал Блант, — она вышла замуж за старика, который годился ей в отцы.
Он бросил камушек в воду. Потом, переменив тон, повернулся к Флоре.
— Мисс Экройд, могу ли я быть вам полезен? Я говорю о Пэтоне. Я понимаю, как сильно это вас тревожит.
— Благодарю вас, — ответила Флора холодно. — Ничего не нужно. С ним будет все хорошо. Я наняла лучшего детектива в мире, и он намерен раскрыть это дело.
Уже несколько минут я чувствовал щекотливость нашего положения. Строго говоря, нас нельзя было обвинить в подслушивании, если учесть, что стоило тем двоим внизу поднять лишь головы, чтобы увидеть нас. И, тем не менее, я бы давно привлек к себе внимание, если бы мой компаньон не тронул предостерегающе меня за локоть. Было ясно: он хотел, чтобы я молчал.
Но теперь он проворно встал, откашливаясь.
— Прошу прощения, — крикнул он, — но я не могу позволить мадемуазель так непомерно хвалить меня и не замечать моего присутствия. Говорят, кто подслушивает, не услышит о себе ничего
