Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Салин был в особенно хорошем настроении, он читал Алексею стихи. Самым любимым его был «Арбуз» Багрицкого. Иногда он просил Алексея: почитай, братишка? Свое чего-нибудь. И Алексей читал ему. Салин покачивал головой и улыбался.
Еще шире он улыбался, когда видел, как Алексей, замерев с карандашом в руке и позабыв про эхолот, что-то напряженно обдумывал.
– Писать, что ль, тянет?
Алексей кивнул головой.
– Раньше, Александр Васильевич, я, когда в море шел, только о нем и думал. А сейчас – тянет писать. Хоть бы моря и не было.
– Ну, это ты зря, – не соглашался Салин, – как это так не было? Не надо так.
Нагнувшись к переговорной трубке, Салин громко рявкнул:
– А ну, к бережку давай! Там рыбка есть!
Сдавленный голос сверху отвечал:
– Опасно, Алик, камушки.
– Так на то ты и капитан, – сердито отвечал Алик и обернулся к Алексею. Подумав о чем-то с минуту, он озорно улыбнулся и, почему-то перейдя на шепот, доверительно сказал: – Я, понимаешь, сам стихами грешил. Да не вышло ни черта. Бросил… А тебя, говоришь, тянет? Это хорошо. Молодец, Леха… Если тянет, – продолжал Салин, – бросай рыбалку – иди в писатели. Чего там!
Алексей рассмеялся:
– Там не берут, Александр Васильевич.
Салин удивился, и от этого брови его высоко поднялись, коснувшись рыжих кудрей, выбивавшихся из-под кублики.
– To есть как не берут? Печатают и не берут?
И снова Алексей, как взрослый и искушенный литератор, ухмыльнулся:
– Внештатником предлагают.
Салин протянул Алексею папиросы:
– А… это что такое – внештатником?
– Зарплаты давать не будут. Что напишу, за то и заплатят.
– Ах так… ясно… Куда, куда прете?! – вдруг закричал Алик в переговорную. – На камни прешь, Уленшпигель чертов.
Когда сейнер отошел от опасного места, Салин снял шапку, взлохматил свои кудри и, открыв дверцу, длинно сплюнул за борт:
– Никак не могу… «Беломор» курить. Говно они, что ль, вместо табака ложат?.. Да… Так внештатным, говоришь?
Салин задумался, а потом, как-то озорно, по-своему улыбнулся и спросил:
– А вот ты небось в порту видел судно «Юрий Шокальский»?
– Видел. А что?
Салин снова ухмыльнулся:
– Шокальский этот большим ученым был. Географом.
* * *
Дернацкий считал, что завлитотделом газеты – величина немалого значения. Наверное, поэтому он приходил в редакцию к двум часам, тогда как остальные собирались к одиннадцати.
Еще издали, только завидев маленькое двухэтажное здание, обсаженное стройными кипарисами, Дернацкий пожимал плечами и, вздохнув, думал: «Ну вот, начинается свистопляска…»
Свистопляской казалась ему неторопливая читка рукописей. Бумаги, сложенные в нижнем ящике стола, раздражали Дернацкого даже одним видом – разноцветные, написанные корявыми, неразборчивыми почерками – ну что в них могло быть интересного? Описание героического труда уборщицы Маши с первого комбината? Подвиг какого-нибудь Сережи, что спас овцу во время грозы? Чертовщина какая-то! А здесь-то, здесь какое раздолье для чего-то большого и значительного!
Мельком кивнув уборщице, Дернацкий отпер дверь и вошел в свой кабинет.
– Опять форточку на ночь открыли… Черт его знает, бардак какой-то, а не редакция.
Потом он долго снимал калоши, стряхивал водяную пыль с дождевика и аккуратно развешивал его на красненькой деревянной вешалке, заботливо хранимой в столе.
– Валентин Иванович! – звонко закричала Галка, свесившись со второго этажа. – Вас Полмачев зовет!
Дернацкий обвел глазами комнату, припоминая, что нужно с собою взять, встал, одернул пиджак и пошел наверх.
…Вернулся он через час, еще более сердитый, чем утром. В углу, неловко примостившись на краешке стула, сидел паренек в телогрейке.
– Вам кого?
Паренек встал и затоптался на месте, пытаясь разорвать свою кепку.
– Кого вам, отвечайте же! – рявкнул Дернацкий, сердитый после разговора с Полмачевым.
– Я… я сдал, и вы велели…
– Сегодня разве?
– Ну да, товарищ Дернацкий.
«Откуда он знает меня? – подумал Дернацкий и вдруг улыбнулся. – Наверное, читал мой рассказ…»
– Что ж, давайте посмотрим… Давайте.
Дернацкий открыл ящик и вытащил на стол целый ворох бумаг.
– Так, так. Значит, рассказ?
– Нет. Стихи.
– Стихи? Все мы стихами грешили в юности. Дань возрасту, так сказать. Вам сколько?
– Что сколько?
– Лет, естественно…
– Двадцать, – бойко соврал Алексей и в первый раз за сегодняшнее утро улыбнулся, заметив тщательно закрытую редкими волосиками лысину Дернацкого.
– Двадцать, двадцать, двадцать, – повторял завлит, просматривая листы. – А фамилия какая?
– Павлов.
– Куда же я вас задевал, Павлов? – взглянув на Алексея, спросил Дернацкий и снова начал листать бумаги, быстро и ловко, как кассир в сберкассе.
– Вот они! – воскликнул Алексей и почувствовал, как быстро забилось сердце.
– Эти?
– Да.
– Помню, помню, – скороговоркой сказал Дернацкий, хотя стихов этих он и в глаза не видел. Да и вообще, приехав в этот маленький, но союзного значения курортный городок, он считал, что заниматься воспитанием местных талантов – чисто редакторское дело. Сам он, мучаясь и страдая, всю зиму писал несколько злободневных, как ему казалось, рассказов для того, чтобы опубликовать их летом, ко времени отдыха «больших людей».
Он был уверен, что, прочитав его нужные рассказы, им, Дернацким, не могли не заинтересоваться. Да тем более если бы узнали, что он, москвич, добровольно уехал на периферию.
– Ну что ж, хотите начистоту? – спросил он Алексея, бегло пробежав страницу.
– Конечно, – тихо ответил Алексей и снова начал терзать свою кепку.
– Тогда начнем, пожалуй.
Плохо разбирая Алексеев почерк, Дернацкий начал читать:
Яростью брызг в гра…нит с размаха –
– Бах!
И вдребезги
солона
волна.
Искристая, как черт знает!
Со всеми, смеясь, играет.
Дернацкий покачал головой и взглянул на смущенного Алексея.
– О чем ты, курортник в шляпе?
О дамочке или подагре?
Р-раз! И весь парапет
Как шторм в Гаграх
И шляпа в соли вся
И вот, пожалуйста –
улыбнулся.
– Под Вэвэ работаете, молодой человек?
– Под чего?
– Под Маяковского, – усмехнулся Дернацкий. – Никуда не годится… Ну-с, что дальше?
Рыбак – пьян. Год-то ведь новый!
Шатается, как шлюп в шторме.
Со злости волна стала лиловой –
Рыбак и пьян! Раз его!
Рыбак в форме!
Вытрезвел сразу.
Хоть в море сейчас же.
Ну, полакался, товарищ, заразы…
Дернацкого начинали злить эти стихи и этот нелепый, вихрастый парень у входа. Он пожевал губами и продолжал:
Краля стоит – шляпа как улей!
Краски – пуды на лице.
Волна и ее взяла на прицел.
С размаху,
с подходцем,
Да… что есть силы!
– P-раз! И шляпку
