Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек. - Шелли Мэрри

Покинув берега прекраснейшего Женевского озера, мы углубились в ущелья Альп; достигли верховья шумной реки Арвы341 и прошли окруженную скалами долину Серво342, мимо мощных водопадов и подножий неприступных гор. Вместо раскидистых ореховых деревьев на нашем пути встречались теперь темные сосны, чьи ветви издавали на ветру музыкальные звуки, а стройные стволы выдержали тысячу бурь; зеленый дерн, цветущие луга и поросшие кустарником холмы сменились обнаженными скалами, уходившими в небо, "тем костяком мира, которому еще предстоит облечься всем, что необходимо для жизни и красоты"*' ^3. Не странно ли, что именно здесь искали мы приюта?

Если даже в тех краях, где земля, словно нежная мать, питала своих детей, она оказалась для нас губительной, то нам не найти его здесь, где она словно впала в нищету и кровь оледенела в ее каменных жилах344. И мы не обманулись в наших опасениях. Напрасно добирались мы до огромных движущихся ледников Шамуни345, до ледяных расселин и целых морей льда, до безлистых лесов * "Письма из Норвегии" Мэри Уолстонкрафт.

Том III. Глава восьмая

447

из сосен, исхлестанных ветром, до лощин, по которым низвергались снежные лавины, до вершин, где рождались грозы. Чума царила даже здесь. К тому времени, когда день и ночь, как равновеликие близнецы, разделили меж собою власть над часами, в ледяных пещерах, возле потоков, рожденных вечными снегами, последние представители человеческого рода один за другим навсегда расставались с жизнью.

И все же мы не были так уж неправы, когда избрали подобную обстановку для последнего акта драмы. Природа, верная себе, утешала нас среди самой этой безутешности. Величие окружавших предметов успокаивало наши исстрадавшиеся сердца и гармонировало с нашим трауром. Много бед случается с человеком на его неровном пути, и много несчастных оказываются одинокими, пережив всех вокруг. Наши горести облекались здесь в величавые одежды и составляли одно с окружавшим суровым пейзажем. На нашей прекрасной земле немало темных ущелий и шумных потоков, немало темных лощин, где вьются мшистые тропы и течет шумный ручей, осененный романтическими утесами, но всем им, кроме одного, не хватает величественного фона - исполинских Альп, чьи снежные вершины и обнаженные скалистые гребни возносили нас из земных пристанищ к дворцам самой Природы346.

Торжественная гармония между событиями и местами, в которых они происходили, проникала и в наши чувства и должным образом возвышала последний акт драмы. Гибель человечества сопровождалась мрачным величием и трагической пышностью. Погребальным церемониям монархов прежних времен было далеко до тех, какие устраивали мы. Погребения последнего - кроме нас четверых - человека мы совершили возле истоков Арвейрона347.

Оставив Клару и Ивлина спокойно спящими, мы с Адрианом принесли тело на это мрачное место и поместили его в одну из тех ледовых ниш, расположенных под ледником, которые рушатся при малейшем сотрясении воздуха, погребая под собою то, что находится внутри. Ни хищная птица, ни зверь не могли здесь осквернить оледенелый труп. Тихо и безмолвно положили мы мертвого на ледовый катафалк и, отойдя, постояли на скалистой площадке возле потока. Как бы тихо мы ни двигались, одного нашего присутствия было достаточно, чтобы потревожить покой этих мест, не знающих оттепели. Едва мы отошли, как крупные глыбы льда, оторвавшись от кровли, закрыли собою тело, положенное нами в нишу. Для погребения мы выбрали ясную лунную ночь; но добираться до места пришлось долго, и, когда труд наш был завершен, рог месяца уже скрылся на западе, за вершинами гор. Белоснежные горы и голубые ледники сияли своим собственным светом. Напротив нас было глубокое, угрюмое ущелье, образующее одну из сторон горы Монтанвер; сбоку от нас спускался ледник;348 внизу, у наших ног, белый от пены Арвейрон бился об острые скалы, которые в него вдавались, высоко вскидывал брызги и неумолчным ревом тревожил тихую ночь. Вокруг огромного купола Монблана игра448 Последний человек ли желтые всполохи, бесшумные, как и сам снежный купол, который они освещали349. Все вокруг было голо, дико и величаво, и только мелодичный шелест сосен смягчал это угрюмое величие. До нас доносился то треск оторвавшихся ледяных глыб, то грохот снежной лавины. В странах, где природа менее грандиозна, она являет себя в листве деревьев, в высоких травах и в тихом журчании извилистых ручьев. Здесь она предстает как титан и живет в водопадах, грозах и мощных, стремительных потоках. Такими были кладбище, реквием и вечная погребальная процессия, избранные нами для похорон нашего спутника.

В этом вечном склепе мы погребли не только покойника. Отсюда, сразив свою последнюю жертву, исчезла с земли Чума. У Смерти никогда не было недостатка в орудиях, истребляющих жизнь. Малочисленные и ослабевшие, мы являлись отличными мишенями для любой из стрел, какие наполняли ее колчан. Но чумы среди них уже не было. Семь лет властвовала она над землей, посетила каждый ее уголок, пропитала собой атмосферу, которая словно плащом окутывает все живущее на земле! Всех победила она и уничтожила - и обитателей Европы, и изнеженного жителя Азии, и темнокожего африканца, и свободного американца. Конец ее деспотической власти пришел здесь, в скалистой долине Шамуни.

Горе и страдания, которые она породила, уже не были частью нашей жизни, слово "чума" не звучало больше в наших ушах, воплощение ее в человеческом облике не являлось нашим глазам. С той минуты я ее более не видел.

Чума отреклась от власти и бросила свой императорский скипетр среди окружавших нас ледяных скал. Наследниками ее престола стали тишина и безлюдье.

Нынешние мои чувства настолько связаны с прошлым, что я не могу сказать, осознали ли мы эту перемену уже там, в том бесплодном месте. Мне кажется, что осознали; над нами словно проплыло облако и воздух сделался чище, стало легче дышать, мы подняли головы почти так же свободно, как прежде. Но мы ни на что не надеялись. Мы видели, что дошли до конца нашего пути; пусть и не от чумы, но мы погибнем. Время было могучей рекой, по которой несется заколдованный челн; смертный пловец знает, что опасность - не там, где он ее видит, но что она близка; пораженный ужасом, он плывет под нависшими скалами, по темной и мутной воде, видя впереди еще более страшные препятствия, к которым его несет неудержимо. Что же станется с нами? О, где тот Дельфийский оракул, та Пифия, которая открыла бы нам нашу судьбу?350 Где Эдип, который разгадал бы загадку жестокого Сфинкса?351 Эдипом суждено было стать мне, но не затем, чтобы играть словами, а чтобы своими страданиями и всей своей горестной жизнью раскрыть тайны судьбы и значение загадки, которой завершилась история человеческого рода.