Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях - Василий Потто

Лихачев за это дело был пожалован орденом Святого Георгия 3-й степени.

Последним подвигом пятнадцатилетней службы Лихачева на Кавказе было усмирение в том же году карабулаков. На плечах его в это время лежало уже полвека, и, изнуренный боевыми трудами, он вышел в отставку. С грустью простившись с Кавказом, где протекли его лучшие цветущие годы, он удалился в свою Порховскую деревеньку, намереваясь провести там остальные дни свои в сельской тишине и в скромных занятиях деревенским хозяйством.

Через год, однако же, он снова поступил на службу по случаю войны, объявленной тогда Австрии, и был назначен шефом Томского пехотного полка, а спустя три года – начальником двадцать четвертой пехотной дивизии, с которой во время Отечественной войны отстаивал древние стены Смоленска и участвовал в Бородинской битве.

Болезнь, последствие старых походов и ран, между тем обострилась у Лихачева; сильная ломота и параличное состояние ног не позволяли ему ходить без посторонней помощи. Но высокое чувство долга пересиливало телесные недуги, и в день Бородинского боя Лихачев со своей дивизией является одним из доблестных защитников центрального кургана, известного под именем батареи Раевского. Против него сосредоточены были главные силы французов, но, несмотря на все усилия вице-короля Италийского, редут в продолжение восьмичасового смертного боя оставался за нами.

Сидя на походном стуле в переднем углу укрепления, слабый, больной, но несокрушимый духом Лихачев, под смертоносной тучей свинца и чугуна, спокойно говорит солдатам: «Стойте, ребята, смело! И помните: за нами – Москва!»

Наступила наконец последняя минута в боевой жизни кавказского героя. В пятом часу пополудни неприятель, сосредоточив все свои силы, повел последнюю решительную атаку на этот курган, составлявший ключ бородинской позиции. Французская пехота со всех сторон ворвалась в редут и завалила его своими трупами, но к ней на помощь несется саксонская конница и мчится следом весь корпус Коленкура. Началась ожесточенная рукопашная свалка… Коленкур был убит, но зато и последние защитники редута ложатся под ударами латников. Тогда Лихачев, собрав последние силы, с обнаженной шпагой, один бросается в толпы неприятеля, желая лучше лечь на трупах своих сослуживцев, нежели живым достаться французам. Желание его, однако, не исполнилось. Знаки генеральского чина и белый Георгиевский крест на шее остановили французских гренадер. Покрытый тяжкими ранами, Лихачев очутился в плену и был представлен вице-королю Италийскому. Одаренный возвышенной и пылкой душой, умевший понимать подвиги военного мужества, принц Евгений почтительно принял Лихачева и приказал представить его Наполеону. Император, в свою очередь, сказал ему несколько утешительных слов и подал назад его шпагу. Лихачев показал великодушие победителя.

«Благодарю, ваше величество, – ответил он слабеющим голосом, – но плен лишил меня шпаги, и я могу принять ее обратно только от моего государя».

Он был отправлен во Францию, но тяжкие раны заставили его остановиться по пути в Кенигсберге, и здесь, на чужбине, смерть положила конец его славному поприщу.

III. БУЛГАКОВ

Старый соратник Гудовича по Кавказской линии, с Георгием на шее за штурм Анапы, генерал от инфантерии Сергей Алексеевич Булгаков заслуженно пользовался репутацией храброго, энергичного и в высшей степени правдивого человека. Несмотря на преклонные лета, он все еще оставался истинно военным человеком и до конца сохранил способность увлекать за собой своей отвагой и чисто юношеским пылом.

Высочайшим указом 19 июня 1806 года Булгаков был принят из отставки на службу и, по ходатайству графа Гудовича, назначен командующим войсками на Кавказской линии. Но едва он прибыл в Георгиевск, как получил приказание немедленно принять под свое начальство отряд Глазенапа, действовавший тогда в Дагестане. 10 августа Булгаков уже был в покоренном Дербенте и, найдя войска совершенно готовыми к дальнейшему походу, повел их прямо в Баку, минуя Кубинскую и Казикумыкскую провинции.

Приближаясь к городу, он отправил прокламацию, приглашая жителей отдаться на милосердие русского императора и угрожая в противном случае «потрясти непобедимыми войсками основание города». Сулейман-бек, один из приближенных бакинского хана, обратился к Булгакову с ответом на прокламацию, оправдывая хана и извещая, что если хан не получил прощения, то город будет защищаться до последней крайности, и что народ без воли хана ни к чему не приступит.

Есть действительно основания предполагать, что хан не был причастен к убийству князя Цицианова и что оно совершилось помимо его воли и желания.

Вот рассказ одного бакинца, восьмидесятитрехлетнего старика по имени Хаджи-Урбан, бывшего в ханской свите во время самого происшествия.

«В день, назначенный для свидания с князем Цициановым, – говорил он, – Гуссейн-Кули-хан вышел за городские ворота пешком; ключей от крепости не выносили, а шли только для переговоров; ключи же отданы были генералу Булгакову уже после того через год. С одной стороны хана шел Казем-бек, друг и сподвижник его, с другой – Керим-бек. Все трое имели с собой вооруженных нукеров. Я был тогда нукером у Казем-бека и сопровождал его на это свидание. На том месте, где дороги расходятся, разостланы были бурки. Все трое сели на них и ожидали прибытия князя Цицианова. Князь ехал верхом в сопровождении драгун, но драгуны остановились на дороге, а князь отделился от них со своим адъютантом, двумя казаками и переводчиком. Подъезжая к хану, он сошел с лошади, которую отдал казаку, а казак отвел ее драгунам.

В то время жили у нас в Баку два персидские хана; они были присланы шахом как будто бы привести воду из моря в крепостной ров, а на самом деле, чтобы наблюдать за Гуссейн-ханом и не допускать его сближения с русскими.

У Гуссейна был двоюродный брат, Ибрагим-бек, который с малолетства его ненавидел, старался ему вредить и сам домогался власти. Он-то и вошел в тайные переговоры с персиянами и взялся убить Цицианова, чтобы раз навсегда поссорить бакинцев с русскими. Гуссейн-Кули-хан ничего об этом не знал.

Увидя с крепостной стены, что Цицианов сел на разостланную бурку, Ибрагим вышел из крепости с двумя своими нукерами. Одного звали Амир-Амза, другого – Сеид. Делая вид, что идут без цели, они держались влево от дороги и вдруг быстро повернули в ту сторону, где сидел Цицианов. Хан был поражен их внезапным появлением и делал головой знаки, чтобы они удалились. Но Ибрагим и его нукеры в один момент выхватили ружья, выстрелили разом – и Цицианов упал убитым. Ничего не знавший об этом намерении Гуссейн был потрясен убийством. «Дай Бог, чтобы дом твой провалился!» – крикнул он Ибрагиму; но ибрагимовские нукеры, не обращая внимания на брань и угрозы хана, бросились на труп убитого, отрезали ему голову, а само тело унесли в Баку. В ту же ночь Ибрагим вместе с Сеидом бежал в Тавриз, где и представил голову наследному принцу. Ибрагим-бек был принят в персидскую службу и сделан начальником отряда. На том месте, где теперь русские поставили памятник, тогда у нас был городской овраг, в который свозили нечистоты. Вот в этот-то грязный овраг жители бросили труп Цицианова и зарыли его землей.