Прекрасная Габриэль - Огюст Маке

— Когда вам будет угодно?

— Я к вашим услугам, — отвечал Эсперанс.

Толстяк провел своего проводника к калитке этого сада, указал ему на двух лошадей, ждавших там, и вежливо попросил помочь сесть на седло. Эсперанс поднял эту массу с силой мускулов, которая вызвала новую улыбку у незнакомца.

— Я вижу, — сказал он, — что мне выбрали хорошего спутника.

— Считаю за честь оказать вам услугу, — с уважением отвечал Эсперанс.

— Ну, поедем, — прибавил толстяк.

Эсперанс, не отвечая, поехал вперед, положив левую руку на карабин, а шпага находилась под его правой рукой. При наступлении ночи оба прошли в пролом в стене Монсо, и Грациенна, ждавшая внутри, проводила их до очаровательного грота, находившегося в самой густой части парка, и сказала толстяку:

— Сюда, монсеньор.

А Эсперансу:

— А вы ждите у этой двери и хорошенько караульте.

Глава 64

ВАННЫ ГАБРИЭЛЬ

Среди парка в Монсо, в долине, увенчанной амфитеатром из каштановых, яворовых и дубовых деревьев, возвышался грот из мшистых скал, которые Екатерина Медичи с большими издержками велела привезти из Фонтенебло. Вода соседнего источника, теплого от продолжительного течения по солнцу на песке, лилась в грот, в широкий и глубокий бассейн. Туда-то, под зубчатый свод плюща и диких цветов, Габриэль в жаркие дни лета приходила освежаться и отдыхать. Не раз, подобно Диане, охраняемой нимфами, она купалась в бассейне с песком, мягким, как бархат, и чтобы после ванны не встречать в парке любопытных и не тотчас подвергаться жару и яркому дневному свету, она возвращалась в замок, не будучи видимой, по галерее, вырытой под амфитеатром, которая дверью, ключ от которой был у одного короля, соединялась с гротом ванн из большой соседней аллеи.

Украшенный или испорченный, лучше сказать, мрамором и архитектурными украшениями, этот грот, ныне разрушенный, еще называется «ваннами Габриэль».

Этот грот составлял большую и высокую овальную залу, куда открывалась та потайная дверь, о которой мы говорили. Перед залой со стороны парка была передняя, изгибы которой мешали видеть внутренность и даже слышать слова, поизносившиеся в зале.

Внутренность грота освещалась факелом из душистого воска. В зале находились стулья и стол. В свежей воде бассейна торчали бутылки с длинными шейками, назначенные к вечернему полднику, а чудные фрукты, выложенные пирамидой в большой корзине, издавали из своего темного угла упоительный запах.

Грациенна приподняла длинную колонну плюща, висевшего со скалы, как дрожащая занавесь, впустила незнакомца и ушла, оставив свою госпожу одну с этим таинственным человеком.

Габриэль, в белом платье, со своими прекрасными светло-русыми волосами, сиявшими при свете восковых свечей, пришла навстречу своему гостю, взяла его за руку и довела до стула.

— Добро пожаловать, ваше высочество, — сказала она, — извините, что я принимаю вас в таком мифологическом месте, но я слышала, что великие полководцы любят открытые позиции, где их движения свободны, и я не имела притязания запереть герцога де Майенна, чтобы держать его в моей власти.

Майенн — это был он — отвечал на этот комплимент с любезностью, которая была ему свойственна и которую вызывала очаровательная улыбка Габриэль.

— Вы видите, маркиза, — сказал он потом, — что я не боялся отдаться в вашу власть, а под этими скалами величайший воин на свете был бы пойман так же легко, как птица, влетевшая в клетку, особенно когда дверь караулит такой человек, как тот, которого вы мне послали, Геркулес с головой Адониса.

Габриэль, чувствуя, что она краснеет, предложила герцогу стул и сама села.

— Вы здесь в большей безопасности, чем среди вашей армии, — сказала она, — король в Париже; мое слово ручается вам за безопасность. Что касается вашего проводника, если б во Франции существовал более благородный и храбрый дворянин, я выбрала бы его в ваши провожатые в этом посещении, великодушное доверие которого я умею ценить.

— Вы мне подали пример, маркиза, когда, две недели тому назад, приехали ко мне в Жуарр, где я скрывался и где вы могли бы застать меня врасплох. Вы начали таким образом совещания, и я должен отплатить вам взаимностью.

— Ах, герцог! я хотела бы ценой моей крови примирить двух принцев, которые держат в своих руках счастье Франции.

— Это зависит не от меня одного, — сказал Майенн, — король меня ненавидит.

— Вы ошибаетесь, — с живостью вскричала Габриэль, — король вас боится.

Эта лесть заставила проясниться лоб герцога.

— Если б это была правда, — сказал герцог, — все было бы кончено; но ваша деликатность не может помешать мне видеть неприязнь, с какой ведут со мной войну.

— Герцог, — отвечала Габриэль, — если бы я могла, не огорчая вас, назвать одну особу из вашей фамилии… особу, имя которой еще покрыто трауром…

— Мою сестру… — прошептал Майенн.

— Да, герцогиню Монпансье; это единственная особа вашего дома, заслужившая неприязнь короля.

Майенн молчал.

— Всем известно, — прибавила очаровательная дипломатка, — как король добр и как скоро он забывает обиды.

— Однако он теперь вооружается, и вместо того чтобы мало-помалу прекратить войну, он приготовляется истребить мои последние ресурсы.

— Вы не такой противник, которого можно щадить.

— Если бы вы знали, маркиза, как меня утомили эти распри, — сказал герцог, вытирая себе лоб, с которого струился пот, несмотря на ночь и свежесть грота, — если бы вы знали, как, особенно после смерти моей сестры, я чувствую ничтожность этих притязаний! Я никогда не хотел быть королем, я только родился герцогом и принцем и хочу умереть в моем звании.

Габриэль промолчала в свою очередь. Она предложила Майенну вина, бисквит и фруктов.

— Мой поступок доказал вам, — продолжал он, принимая рюмку, — что я желаю вступить в переговоры, но не как побежденный мятежник. У меня есть еще армия; и если бы во мне осталась хотя бы одна капля той честолюбивой мечты, которая воодушевляла мой несчастную сестру, я выговорил бы себе лучшие условия. Ах, маркиза! сохрани вас Бог понять когда-нибудь, чего стоит заслужить имя великого полководца! Король имел счастье прославить себя, опираясь на свое право. А я мятежник. Я показываю хорошее расположение испанцам, которые меня ненавидят и которых я ненавижу. Каждый раз, как дерутся, мои союзники хотели бы видеть меня мертвым, а я хотел бы видеть их убитыми. Все мои друзья падают один за другим или, утомленные, оставляют меня. Я скоро останусь один. Наступает старость. Я толст, тяжел, и, для того чтобы приехать сюда, ваш проводник должен был посадить меня на лошадь. Когда я найду доброе согласие, которое возвратит мне спокойствие, общественное уважение и друзей? Увы! все это я должен приобретать войной, и я буду уважаем и спокоен только в тот день, когда пуля положит меня на поле битвы. — Говоря таким образом, Майенн отирал пот с лица, а Габриэль удивлялась, что он так грустен и уныл.