Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года - Кристина Шпор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поэтому сроки проведения операций в Кувейте, Югославии и Сомали имели важное значение. Однако сами случаи также были разными. В то время как ирако-кувейтский кризис был примером межгосударственной агрессии, кризисы в Югославии и Сомали рассматривались – по крайней мере на начальном этапе – как чисто внутренние дела. Первое выросло из насильственного распада государства; второе – из голода, вызванного анархией. Во время сепаратистских войн на Балканах администрация Буша с самого начала решила оставаться в стороне – не только потому, что американские военные рассматривали регион как трясину, но и потому, что существовали региональные державы и институты, которые, как он ожидал, будут поддерживать мир и порядок: ЕС, СБСЕ и ЗЕС, а также ООН.
Кроме того, у американцев было мало желания задействовать НАТО на Балканах, поскольку Североатлантический альянс – как единственный военно-политический институт, объединяющий вооруженные силы половины Европы и предоставляющий Соединенным Штатам и их союзникам уникальную возможность влиять на политику друг друга, – находился в процессе адаптации к новым условиям мира после падения Стены. Исторические причины создания НАТО заключались в том, чтобы застраховаться от любой российской угрозы, одновременно охватывая Германию и создавая прочные трансатлантические связи между США и Европой. Это обоснование теперь было перенесено в эпоху после окончания холодной войны. Кроме того, НАТО испытывало давление со стороны Москвы с требованием пересмотреть отношения, а со стороны новых демократий в Восточной Европе – открыть свои двери, что привело бы к расширению его территории. Поэтому Североатлантическому альянсу пришлось задуматься о своей будущей идентичности:
должен ли он стать более крупным коллективным «оборонным сообществом» или, возможно, более сосредоточенным на «коллективной безопасности»? Но по мере того, как Балканы были охвачены пламенем, возникла также настоятельная необходимость пересмотреть миссию НАТО, если она хотела оставаться на переднем крае перемен в Европе. Постепенно в 1992 г. усилилось давление на Америку Буша как на главную «силу, отдающую приказы» НАТО вести военные действия «вне зоны действия», рассматривать миротворческие операции и операции по принуждению к миру и даже проводить гуманитарные интервенции. Тем не менее ни Буш, ни американская общественность, озабоченные внутренними проблемами, не стремились приступить к военной интервенции под руководством США в Югославии, и военное руководство не могло определить какие-либо четкие цели для американских войск или понять, а с какими сторонами в балканской неразберихе они будут сражаться. Буш – как и Бейкер, Чейни и Пауэлл – был убежденным сторонником четких целей войны, проведения коротких операций и сведения потерь к минимуму. В результате, когда в 1992 г. речь зашла о НАТО и взрывоопасной балканской пороховой бочке, он придерживался благоразумного прагматизма, решив остаться в стороне. Действительно, он расценил страстную риторику Клинтона о беженцах, правах человека и ограниченном применении силы в Боснии в значительной степени как предвыборную агитацию[1650].
Однако в то же время Буш позволил втянуть себя в явно худшую ситуацию в Сомали. Там «эффект Си-эн-эн»[1651], сильное давление со стороны египтянина Генерального секретаря ООН, чувство высвобождения, испытанное Бушем после выборов и, прежде всего, внезапная поддержка американских военных объединились, что заставило Белый дом сменить тактику и превратить провалившуюся миротворческую миссию ООН в операцию по принуждению к миру под руководством США – на намеренно короткий период.
Босния и Сомали показали, насколько трудным оказалось поддержание мира для небольших держав, региональных организаций и самой ООН, как только там вспыхнуло насилие. И как только было решено, что в такой ситуации для установления или поддержания мира необходима сила, эффективные операции стали зависеть от подавляющей огневой мощи Америки и в равной степени от ее непревзойденной способности перемещать войска и грузы по всему миру.
Рассматриваемый в целом период 1991–1993 гг. показал осторожный и консервативный подход Буша, несмотря на оптимистичную и универсалистскую риторику Америки, экспортирующей и защищающей демократический мир во всем мире. И даже с учетом санкционированных ООН и возглавляемых США военных операций, которые он действительно предпринял, краткосрочный успех не гарантировал прочного мира. В Сомали, например, предсказуемый провал ЮНОСОМ-II после вывода большей части американских войск заставил Клинтона снова увеличить численность сил и расширить миссию до восстановления правительства – до тех пор, пока в начале октября 1993 г. не были сбиты два вертолета Black Hawk и погибли 19 военнослужащих США, а некоторые из тел потом проволокли по улицам Могадишо. Клинтон, сильно уязвленный, быстро отступил. Он на собственном горьком опыте убедился в правдивости отрезвляющего изречения Буша о том, что нужно учитывать жизни американцев, которые, возможно, придется подвергнуть риску, стремясь спасти жизни других. Как лидеры «единственной сверхдержавы», они должны были признать, что «новый мир» страдает от хронических и эндемичных «расстройств».
Таким образом, на практике «новый мировой порядок» требовал гибкого реагирования, а не жестких схем. Что становилось все более очевидным среди этой путаницы, так это то, в какой степени якобы «новый» мир импровизировался на основе главным образом западных концепций, структур и институтов, заимствованных из послевоенной эпохи и длительной холодной войны. А также очевидным было и то, что видение Буша, включавшее в себя идеалы в той же степени, что и силовые приемы, разделялось не всеми.
Осознавая это, весной 1992 г. в заявлении Пентагона «Руководство по оборонному планированию» на оставшуюся часть столетия недвусмысленно утверждалось, что США должны «предотвратить повторное появление нового соперника», подобного Советскому Союзу, и помешать «любой враждебной державе доминировать в регионе, ресурсы которого при консолидированном контроле могут быть достаточными для создания глобальной державы». Имея в виду эти цели, Соединенные Штаты должны укреплять свои ключевые альянсы в Европе и Азии («возглавляемую США систему коллективной безопасности») и стремиться к расширению «демократической зоны мира». В документе подчеркивалось, что «одна из главных задач, стоящих перед нами сегодня при формировании будущего, заключается в том, чтобы перенести давние союзы в новую эру и превратить старую вражду в новые отношения сотрудничества»[1652].
Самым ярким примером «превращения старой вражды в новые отношения сотрудничества» была, конечно, вся трансформация отношений между Вашингтоном и Москвой. Рейган упустил то, что должно было стать главным достижением его президентства: подписание Договора о сокращении стратегических вооружений во время его последнего большого саммита с Горбачевым в Москве в июне 1988 г. Незаконченное дело СНВ нависло над президентством его преемника, его реализации помешали важные потрясения в Европе в 1989 и 1990 гг. Тем не менее Буш не забывал об этом, заключив договор СНВ-1 с Горбачевым в июле 1991-го и воспользовавшись прозападной фазой Ельцина, завершив Договор СНВ-2 в качестве
