Собрание сочинений. Т. 9. Дамское счастье. Радость жизни - Эмиль Золя

Через весь роман проходит мысль о том, что сам по себе факт биологического бытия — уже благо. Этот тезис доказывается образом старика Шанто, который изо всех сил цепляется за жизнь, несмотря на невыносимые физические страдания. Доказательству той же мысли служат страницы, рисующие как естественное проявление жизни физиологические процессы в организме героини, счастливое ощущение ею биологического здоровья, слияния с природой, олицетворенной в образе моря, Однако радость жизни, по мысли Золя, состоит не только в самом факте существования, но и в слиянии с людьми. Если эгоцентризм Лазара приносит вред людям, то Полина охвачена «страстью к самопожертвованию», стремлением приносить пользу. Счастье для нее прежде всего в счастье других. У нее «натура сиделки и утешительницы»; «Доброта должна быть главной ее характеристикой» («Набросок»).

Стремясь избежать в образе героини иллюстративности, Золя писал в рабочих заметках к роману:

«С другой стороны, я не хочу, чтобы моя Полина была аргументом, и аргументом против Лазара. Я не стану делать из нее ученую женщину. У нее должно быть самое обычное образование, она простодушна, а характер ее вот в чем: вера в доброту, в полезность. Зачем сомневаться, раз всегда можно делать добро?»

Круг деятельности Полины ограничен семьей и буржуазной филантропией, в ее многочисленных достоинствах (разумность, хозяйственность, бережливость) есть несомненный привкус буржуазной добродетели; но вместе с тем в образе Полины заключены гуманистические черты — главная причина его привлекательности. Полина противопоставлена не только Лазару, но и всему своему окружению; несмотря на приписанные ей автором наследственные качества, она совершенно лишена своекорыстия и эгоизма, на которых держатся отношения в доме Шанто: ограбленная, обманутая в любви, она продолжает хранить жалость и сочувствие к людям и веру в жизнь.

Таким образом, роман «Радость жизни» связан единством замысла с романом «Дамское счастье»: через оптимизм Полины здесь в конечном счете побеждает та же философия жизнеутверждения.

Сильной стороной романа «Радость жизни» является показ идиотизма буржуазного существования в глухой французской провинции и растлевающего влияния денег на человеческую личность. Здесь Золя выступает как прямой продолжатель Бальзака и Флобера. С большой реалистической силой в романе вскрыта корыстная подоплека «добрых» поступков и даже семейных привязанностей в доме Шанто, прослежено нравственное падение г-жи Шанто, буржуазная честность которой не смогла устоять перед соблазном чужого богатства, рисуется ненависть к некогда любимой племяннице, растущая в душе тетки по мере того, как она ее разоряет.

Картина беспросветного существования нищей рыбачьей деревушки, процветающих в ней социальных уродств и невежества отличается натуралистическим сгущением красок, но истинное отношение писателя к народу выражено в образе служанки Вероники, нарисованном с большой теплотой и человечностью. Она единственная, кто открыто осуждает несправедливость, совершенную по отношению к Полине. Вероника стоит в том же ряду народных образов во французской реалистической литературе XIX века, что и Наннета Громадина из «Евгении Гранде» Бальзака и служанка Фелисите из «Простой души» Флобера.

В России роман Золя начал печататься в декабре 1883 года в журнале «Дело» под названием «Чем жизнь красна» и под тем же названием появился в журнале «Наблюдатель» (№№ 3–6 за 1884 год). В том же 1884 году было опубликовано еще несколько переводов под разными названиями: «Радости бытия» (Петербург), «Наслаждение жизнью» (Петербург), «Утеха жизни» (Киев), наконец, перевод романа под названием «Радуешься, что живешь», принадлежавший перу Петра Вейнберга.

Роман не получил широких откликов в русской критике, в чем немалую роль сыграла узость нарисованной в нем картины жизни и то обстоятельство, что проблематика произведения не была актуальна для русской действительности. Единственная развернутая рецензия появилась в «Вестнике Европы» (№ 11 за 1884 год) — журнале наиболее тесно связанном с Золя — и принадлежит перу все того же К. К. Арсеньева.

Критик положительно оценивает роман в целом.

«Подобно „Дамскому базару“ „Радость жизни“ знаменует собою решительный поворот к лучшему в творчестве Золя… „Радость жизни“ почти свободна от двух недостатков, составлявших начиная с „Curée“ и вплоть до „Pot-Bouille“ слабую сторону всех романов ругон-маккаровского цикла: от ненужного накопления грязи, от избытка детальных описаний». «Как и в „Дамском базаре“, наследственность — этот первый (мнимый) краеугольный камень ругон-маккаровской эпопеи — не играет в „Радости жизни“ почти никакой роли».

Вместе с тем критик отмечает в качестве недостатка произведения тот факт, что «другая сторона задачи, преследуемой автором „Ругон-Маккаров“, — изображение „странной эпохи безумия и позора“, — не затронута в „Радости жизни“ почти вовсе» и что рамкой для событий романа «точно так же могла бы служить и Июльская монархия и Третья республика».

Главной удачей романа критик считает образ Полины: «На первом плане стоит фигура Полины, удавшаяся еще лучше, чем Дениза в „Дамском базаре“, — сильная, свежая, энергическая фигура». «Мы едва ли ошибемся, если скажем, что в ней же выражается и главная тенденция романа — да, тенденция… Болезненному пессимизму Лазара противопоставлен сердечный, бессознательный оптимизм Полины, страху смерти — наслаждение жизнью, как она есть, наслаждение ею в других, если бедно радостью собственное существование».

Иначе оценивает критик образ Лазара: «В другой главной фигуре — Лазаре Шанто — восторженные поклонники Золя видят одно из лучших капитальных созданий реалистического романа. Боязнь смерти, доходящая у него почти до мономании, возводится в степень душевного настроения, типичного для целой эпохи. С этим взглядом трудно согласиться вполне. Задуманный, может быть, как один из представителей своего времени, Лазар вышел из рук автора психически больным, и притом таким больным, страдания которого слишком исключительны, чтобы быть типичными».

На основании анализа «Радости жизни» критик вновь приходит к той же мысли, которая была высказана им в связи с романом «Дамское счастье»: «…дорога, по которой идет французский роман, в действительности гораздо шире, чем на планах, чертимых эстетиками натурализма».

С. Брахман

Примечания

1

В. И. Ленин. Сочинения, изд. IV, т. 27, стр. 459.