Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

- Вы открываете передо мной удивительный горизонт! - воскликнул Бжеский. - Но душа, бессмертная душа, говорите, сударь, о ней!

- Я, - продолжал старик, - уже доказал, если только подобные вещи можно отнести к разряду доказательств, что душа не может быть порождением тех явлений, которые происходят в материи делимой, то есть доступной нашим органам чувств. А сейчас я попробую объяснить вам, что должна представлять собой та субстанция, которая несет в себе наше ощущение - мое ощущение. Прежде всего духовная субстанция должна быть однородной; в отличие от материальных тел, особенно от мозга, она не может состоять из отдельных частиц. Во-вторых, определенная масса этой субстанции должна существовать вне своей среды, вне остальных духовных масс, иначе мое ощущение, вместо того чтобы сосредоточиться в моем "я", стало бы растекаться в каком-то безграничном пространстве; иначе я стал бы воспринимать ваши ощущения, а вы - мои. В-третьих, эта субстанция должна реагировать не только на такое грубое воздействие, как прикосновение или звук, но и на такое тонкое, как тепло, свет и тому подобное. В-четвертых, в этой ограниченной массе духовной субстанции должно быть накоплено определенное количество энергии, о чем свидетельствуют хотя бы наша умственная деятельность, проявления чувств и воля. Все эти выводы вытекают из самонаблюдения или из наблюдения явлений внешнего мира. А теперь, сударь, представьте себе шар, куб или какое-нибудь другое геометрическое тело, образованное из чувствительной и однородной субстанции. Если бы это тело не испытывало никаких влияний извне, то внутри него происходило бы какое-то однообразное движение, а ощущение было как бы полусонным. Но стоило бы кому-нибудь коснуться этого тела, стоило бы звуку, световому или тепловому лучу удариться о него, как в массе его возникло бы новое движение и ощущение. Точка, на которую был бы направлен толчок извне, восприняла бы раздражение, а остальная масса ощутила бы, что в ней произошли какие-то изменения, и сказала бы себе: "Я ощущаю раздражение!" - если, конечно, позволительно будет употребить подобные сравнения. Словом, в однородной массе, обладающей способностью ощущения, каждый толчок извне вызвал бы два явления. Во-первых, движение, возникшее извне, которому отвечало бы ощущение внешнего мира. Во-вторых, столкновение нового движения с уже существующим, которому отвечало бы ощущение собственной массы или своего я.

- Да, но вы описываете то, что происходит в массе мозга! - воскликнул Бжеский.

- Нет, сударь, - возразил старик. - Я говорю о том, что может происходить в массе однородной и обладающей способностью ощущения. А мозг не обладает ни тем, ни другим качеством. Мозг - всего лишь проводник, при посредстве которого мир материальный воздействует на механизм, состоящий из духовной субстанции.

- Но тогда вы, сударь, просто выдумали какую-то несуществующую субстанцию...

- Будьте покойны! Подобная субстанция может существовать, хотя ее и нельзя обнаружить нашими органами чувств. И открыли ее не психологи, не метафизики, а физики. Это - эфир, невесомое вещество, проницаемое для весомой материи, более тонкое, чем самый легкий газ, однородное и в то же время неделимое, то есть не состоящее из отдельных частиц. Эфир заполняет как межпланетные и межзвездные пространства, так и пространство между отдельными атомами. Он служит вместилищем таких форм энергии, как тепло, свет, электричество; и весьма правдоподобно, что известное нам всемирное тяготение, а также движение материальных тел обязаны своим происхождением особым колебаниям эфира. Вот субстанция, которой, для того чтобы называться духовной, не хватает только способности ощущения. Еще одна любопытная подробность. Вильям Томсон с помощью сложных расчетов пришел к следующему выводу: "Если бы в однородной массе эфира созидательная энергия вызвала "кольцеобразные завихрения", наподобие тех колец табачного дыма, которые выпускают заправские курильщики, то эти завихрения не только выделились бы из массы эфира, но и стали бы неуничтожаемыми, то есть бессмертными". Мне кажется, что теория эфира и утверждение Томсона представляют собой тот мост, который мог бы соединить физику с психологией и со всеобщей верой людей в бессмертие души.

Заметив, что Бжеский то и дело хватается руками за голову, старик замолчал и, посидев еще несколько минут, стал прощаться.

- Но завтра вы зайдете к нам? - спросила Мадзя умоляющим голосом.

- Непременно, - ответил Дембицкий с порога.

Глава двадцатая

. . . . . . . . . . . . .

Следующую ночь Здислав снова провел в постели, а Мадзя прикорнула в кресле. Только в пятом часу утра ее разбудил кашель брата. Она подбежала к Здиславу; он был весь в поту, глаза блестели, болезненный румянец покрыл лицо.

- Тебе хуже? - всполошилась Мадзя.

- Это почему же? - спокойно сказал брат.

- Ты кашляешь!

- Ну, какой это кашель?

- У тебя жар!

- Глупости. Напротив, сон настолько укрепил меня, что я начинаю думать... Захирел я, вот и все.

- Ах, Здись, - воскликнула Мадзя, обнимая его, - ты только поверь, что будешь здоров, и непременно выздоровеешь.

- Может быть! - ответил брат. - Замечательная это штука - лежать в постели, - продолжал он. - Будь ты со мной в те дни, когда меня свалило это проклятое воспаление легких, не было бы сегодня всех этих неприятностей.

- Почему же ты не вызвал меня?

- Не решился. Ты столько писала о своей самостоятельной работе, так была счастлива, что не обременяешь семью, не чувствуешь себя лишней. Помнишь? Было бы подло лишать тебя этой радости. Наконец, я и сам гордился такой эмансипированной сестрой.

- Никогда не была я эмансипированной! - прошептала Мадзя.

- Была, деточка, была! - с грустью произнес Бжеский. - Таков дух времени: все юноши становятся позитивистами, а девушки эмансипируются. Сейчас, - прибавил он после минутного молчания, - когда, стоя на краю могилы, я слушаю этого чудака Дембицкого, мне жаль... Ах, я совсем по-иному устроил бы свою жизнь, если бы верил в бессмертие!

- И я была несчастна, - призналась Мадзя. - Хотя сейчас даже не представляю себе, как можно не верить...

- Вам, женщинам, легче обрести веру, - сказал Здислав, - вы меньше читаете, меньше рассуждаете. Нам труднее! Мы ставим под вопрос даже те доказательства, которые кажутся вполне разумными. Ну разве теория Дембицкого - не просто гипотеза, фантазия? А все-таки этими разговорами об ощущении он очень меня смутил.

- Знаешь, что мне пришло в голову? - воскликнула вдруг Мадзя.

- Ну?

- Уезжай поскорее в Меран и... возьми меня с собой.

Бжеский пожал плечами и нахмурился. Мадзя поняла, уже в который раз, что брата не переспорить.

Около одиннадцати в дверь постучался Дембицкий. Мадзя и Здислав встретили его радостными возгласами.

- Ну как, все хорошо? - спросил Дембицкий.

- Представьте, - ответила Мадзя, - Здислав спал всю ночь и полон надежды.

- Не преувеличивай, - перебил ее брат. - Просто я понял, что и вечное небытие, и моя чахотка - не такие уж достоверные факты. О них еще можно поспорить!

Дембицкий оттопырил нижнюю губу.

- Гм! - пробормотал он. - Вы и впрямь не так уж больны, как думаете. Даже я полагал, что у вас болезнь посерьезней.

Все трое рассмеялись.

- А вы знаете, - сказал Здислав, - я сегодня вечером уезжаю в Меран.

- Очень хорошо.

- А меня он не хочет брать с собой, - вставила Мадзя.

- Тем лучше.

- Стало быть, и вы против меня? - спросила она с огорчением.

- Но вы, сударь, должны еще изложить до конца свою теорию, - прервал сестру Здислав.

- Да, да, непременно.

- О душе рассказать, сударь, о той самой душе, в которую я хочу поверить и... не могу! - воскликнул Здислав.

- Вы, наверно, слышали, - начал старик, усаживаясь в кресле, - о двух новых изобретениях в области акустики. Первое из них - телефон, род телеграфа, который, однако, передает не только шумы, но и тоны, пение и человеческую речь. Другое - фонограф, забавная машина, которая будто бы переносит произнесенные звуки на фольгу, закрепляет их и... воспроизводит в случае надобности! Признаюсь, сообщения об этих изобретениях, сначала рассмешили меня. Но когда я прочел описание аппаратов, увидел чертежи, подумал, то перестал удивляться. И, пожалуй, не удивлюсь, если собственными глазами увижу и телефон, передающий звуки человеческой речи, и фонограф, закрепляющий их. То же самое происходит с каждой новой истиной. Вначале она пугает нас, приводит в замешательство, изумляет. А потом мы привыкаем и даже удивляемся, что можно было в ней сомневаться.

- Вы совершенно правы, - вставила Мадзя.

- Да, - заметил Здислав. - Но если душа отличается от явлений материального мира, то она должна обладать и какими-то необычными, нематериальными функциями...

- Позвольте, сударь! Функции души нам кажутся обычными, хотя в то же время они нематериальны. Вот пример. Вам известно, что наш глаз подобен камере фотоаппарата, в которую вставлена светочувствительная пластинка. На этой пластинке изображения предметов запечатлеваются так, что каждый предмет мы видим только с одной стороны. Меня, скажем, вы видите сейчас только спереди - не сзади и не сбоку; а что у меня внутри, вам и вовсе не увидеть. Зато наше воображение обладает тем свойством, что мы можем представить себе человека одновременно не только спереди, сзади, с боков, сверху и снизу, но можем даже представить себе его легкие, сердце, желудок, словом, его внутренности. Иначе говоря, наш материальный глаз в лучшем случае может охватить только три плоскости параллелепипеда, да и то в сжатом виде, а воображение охватывает все его плоскости и даже внутренность.