ПЕРЕСТРОЙКА В ЦЕРКОВЬ - Андрей Кураев

На мой взгляд, грехом является неуважение к русскому языку, особенно для христианина: если ты не владеешь всеми дивными богатствами русского языка, высоколитературного, поэтичного, то это проявление нецеломудрия. Господь дал тебе слово, и нужно этим даром владеть. Самый трудный для дрессировки орган в нашем теле — это язык. И тем более им нужно владеть: не с точки зрения того даже, чтобы чего-то не говорить, но с точки зрения того, что если ты начал что-то говорить, то будь добр, потрудись, найди адекватные слова, чтобы выразить то, что ты хотел, чтобы не быть непонятым, и чтобы то, чем ты хотел кого-то порадовать, не обернулось бы в конце травмой для человека.

Мир грехов очень разнообразен, и здесь не может быть универсальной инструкции, как и о каком грехе с кем разговаривать. Слава Богу, что таких пособий у нас нет.

— Часто в православной литературе рассказ о грехе соединяется с рассказом

0 жизненных его последствиях, допустим, сделаешь аборт — больше не родишь, изменишь мужу — может потом ребенок болеть. Насколько это правильно: в том случае, когда понятие «грех — не грех» человеку не важно, имеет ли смысл приводить какие-то еще аргументы, чтобы оградить его от и вправду печальных последствий?

— Можно и так. Это не угроза, а реальность — печальная и страшная. Другое дело, что качество такого рода причинно-следственных цепочек должно быть проверено. Я знаю немало церковных изданий, которые с радостью хватаются за совершенно оккультные погремушки, псевдонаучные мифы типа телегонии, дескать, если женщина когда-то имела связь с негром, то потом все равно родит негритенка даже в браке с белым мужчиной через 20 лет. Это антинаучные сказки. И именно потому, что они антинаучные, — они антицерковные. Не надо позорить Церковь сродством с такого рода мифами.

И главное — важно помнить, почему Церковь борется с грехом. Не ради повышения рождаемости, укрепления семьи или содержания неимущей страны. Не ради этого существует Церковь, не ради этого она призывает воздержаться от греха. А ради того, чтобы жизнь людей была более радостной, чтобы человек мог всегда прикасаться к небу и кусочек этого неба пускать в свое сердце почаще. Для этого мы живем, и это оправдывает смысл нашей жизни.

— Культура — союзник или противник христианства?

— Это все равно, что спрашивать: типография — союзник или противник христианства? Зависит от того, в чьих руках печатные станки. Мне дороги слова святого XIX века Феофана Затворника, который сказал: «науки нет, а есть научники, которые вертят наукой как хотят»[1118]. То же самое можно сказать и о культуре. Она очень разнообразна, особенно в наше время, когда нет границ ни межгосударственных, ни даже межэпохальных. В одной только Москве люди и древней магией занимаются, и высшей математикой, практикуют культы Карибского моря и читают Достоевского… Культура очень разнолика, и дать ей какую-то общую оценку нельзя.

— То, что в той же Москве стало больше увеселительных заведений и возможности для самого разнообразного досуга, как повлияло на духовное развитие людей?

— Надо было бы быть аутистом, живущим в совершенно виртуальном мире, для того, чтобы считать, что из советского атеистического общества можно было бы сразу же, колоннами, повернуть к христианским ценностям. Просто все мы должны учиться жить в дисперсном обществе. Вопрос не в том, что строится что-то помимо храмов, в том числе и антихрамы типа казино. Вопрос в другом — что поддерживает государство? В частности федеральные средства массовой информации.

Одна из самых непонятных вещей в мире российского телевидения в последние пятнадцать лет — это обилие различных халяв. С одной стороны, самые модные политологи начала 90-х годов писали о том, что нам в России будет сложно строить капитализм, потому что в России нет трудовой этики, сильны традиции советского патернализма (надежды на помощь государства), а православие не совсем похоже на протестантизм. С другой стороны, шла массированная пропаганда халявы — «поля чудес» и прочие игры в миллионеров. А это вещь, которая на самом деле разрушает трудовую этику! И плюс рекламные сериалы типа «Бригады», чей месседж был вполне однозначен: лучший способ красиво прожечь свою жизнь — это вступить хоть в какую-нибудь бандочку. При этом сценарий был симпатичный, актеры хорошие. Я думаю, на совести этого сериала не одна сотня загубленных жизней.

Советское телевидение изначально строилось так, чтобы тащить своего зрителя вверх. Оно ставило задачу чему-то научить и приподнять планочку того, кто скучает перед телеэкраном. Телевидение последних пятнадцати лет наоборот работает в сторону занижения, примитивизации. Одноклеточное ТВ породило тех одноклеточных «россиян», которые нимало не стесняясь ни Бога, ни совести, ни телекамер, продолжали отплясывать в Таиланде после цунами, которое на их глазах унесло десятки тысяч жизней…

Меня не шокирует то, что есть казино или кабаре, меня шокирует то, что в пространстве федерального телеэфира жанр казино и кабаре получает 80 процентов времени.

— Золотой телец во всем виноват?

— Это было бы слишком легким объяснением. Тут, несомненно, не обошлось без презрения к народу со стороны тех, кто владеет телеканалами. Пипл, мол, хавает…

— Очень многие говорят, что передача «Аншлаг» — это чудовищно, но регулярная трансляция «шедевра» не прекращается.

— Эта ситуация, в частности, заставила меня накануне нежданно растянутых новогодних каникул поставить спутниковую тарелку, чтобы иметь возможность обойтись без рекламы, попсы и рассказов о жизни Владимира Владимировича. За эту свободу я готов платить 20 долларов в месяц.

— Что смотрите, если не секрет?

— В основном научно-популярные программы по каналу «Discovery». История, хроника, археология, жизнь животных… Все-таки жизнь бегемотов интереснее, чем жизнь депутатов.

— Но вы сами частый гость различных телепередач, а в некоторых из них участвуют такие персонажи, что нужные и правильные слова, которые вы говорите, теряются в таком «обрамлении»…

— Моя цель — напоминать людям, что существует иная перспектива… Аудитория, которая смотрит эти передачи, удивительно разнообразная. Безусловно, одно дело — формат авторской программы или лекции. Тогда у тебя есть шанс на то, что аудиторию ты сможешь консолидировать и передать людям свою позицию, хотя бы логику ее объяснить… Когда же идет клиповая передача, где на разъяснение своей позиции дается не более полутора минут, то можно только что-то задекларировать, почти не аргументируя, понимая, что ты можешь только помочь кому-то из зрителей «ословесить» ту интуицию, которая у него уже раньше была. Не переубедить, но доубедить. А иногда бывает задача развеять обаяние ведущего или оппонента, показать, что его позиция отнюдь не является общечеловеческой и неизбежно-логичной, что можно не быть сумасшедшим или маргиналом и при этом видеть ситуацию иначе.

— Вы часто цитируете Марину Цветаеву и других поэтов. Это просто когда-то прочтенное и запомненное, или вы и сейчас возвращаетесь к поэзии, перечитываете ее?

— Прежде всего это парадоксы юношеской памяти. То, что когда-то полюбилось и запомнилось, навсегда остается. Так что я легко цитирую прочитанное 20 лет назад и не помню вчерашней газеты. Цветаеву я держу в своем рабочем кабинете с надеждой время от времени к ней обращаться, но это бывает гораздо реже, чем мне хотелось бы. Впрочем, мне интересно попробовать «подсадить» на Цветаеву нынешних семинаристов.

— Это имеет смысл?

— Имеет. Дело в том, что по мере того как я неформально сближаюсь с семинаристами (даже не на лекциях, а когда беру их с собой в поездки), я вижу: то, что могло бы показаться недостатком одного мальчика, — это порок системы…

Знаете, как звучит гимн семинаристов? «Я люблю тебя, жизнь, но не знаю, что это такое». Это незнание распространяется и на мир университетской культуры. Молодежная культура — это не только рок-культура. Молодежная культура — это и культура университетского общения, студенческой жизни. И то, что наши семинарии исключены из университетов — это не есть хорошо с миссиологической точки зрения.

Например, наши бурсаки абсолютно не знакомы с бардовской культурой. Есть такие вещи, которыми нельзя не переболеть в детстве — например, песнями у костра. Но семинаристы не могут даже подпеть — «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались»! Вроде бы это уже почти попса, но они и этого не знают, а значит и не узнают. А ведь чтобы быть понятным и «своим», надо нечто узнавать с полуслова. Бывают ситуации, когда тебе дают пас — а ты не понимаешь, что это пас, не понимаешь, что это цитата и откуда она, что осталось за ее обрывом. Певучая поэзия Мищуков и Никитиных, Визбора и Суханова, Высоцкого и Галича незнакома семинаристам.