Сержант милиции. Обрывистые берега - Иван Георгиевич Лазутин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потирая пальцами щетку седеющих усов, прокурор хмуро морщил лоб и рассеянно смотрел в окно, словно увидел на улице что–то такое, что ему очень не понравилось. Это кислое выражение лица и потирание усов Ладейникову было знакомо. «Не в духе, — подумал он. — Что–то сделали не по его. Даже не пригласил сесть. С ним это бывает редко». Ладейников не ошибся. Раскрыв папку с делом об ограблении квартиры по улице Станиславского, прокурор принялся неторопливо листать страницы. Дойдя до постановления о возбуждении уголовного дела, он закурил и, словно забыв, что рядом стоит следователь, принялся читать его. Читал медленно, время от времени вскидывая голову и что–то оценивая и обдумывая. А когда закончил читать, откинулся своим грузным корпусом на спинку кресла и в упор посмотрел на Ладейникова.
— За такую работу нужно из следственных органов выгонять или, в лучшем случае, переводить в вытрезвитель.
— Не понял вас, Николай Егорович.
— Чего тут понимать?!. Как мог капитан милиции Колотилов Валерия Воронцова, как и трех рецидивистов, подвести под вторую часть сто сорок пятой?!. Ведь в этой статье черным по белому сказано: грабеж повторный. — На слове «повторный» прокурор сделал ударение. — Предварительный сговор или насилие… Ничего этого в деянии Воронцова нет! Рядом с этой троицей рецидивистов он чист. А мера пресечения? Каким местом он думал, этот Колотилов? Он что — не видел, что перед ним несовершеннолетний?!. Да еще такой парень!.. Ученик примерного поведения, общественник, вторая шпага Москвы среди юниоров!.. — Распаляясь, прокурор с места на место перекладывал на столе бумаги. — А что думал Сикорский?! Как он мог согласиться с крайней мерой пресечения? Он что, забыл свои старые грешки?
— Я не знаю всех старых грешков Сикорского, но знаю, что к несовершеннолетним у него какая–то почти патологическая неприязнь, — спокойно сказал Ладейников.
— Неприязнь? Разве может быть неприязнь у следователя при решении судьбы еще не сформировавшейся личности?!
— На эту немилость к несовершеннолетним у Сикорского есть свои личные основания, — хмуро проговорил Ладейников.
— Что это за личные основания?
— Почти все в прокуратуре знают, что вот уже последние восемь или десять лет в ночь с тридцать первого августа на первое сентября в цветнике на даче Сикорского подростки срезают не только розы и гладиолусы, которые выращивает его теща для продажи на рынке, но исчезают даже цветы породой попроще.
— Вы пошутили, Ладейников?
— Нет, не пошутил, Николай Егорович.
Вспомнив, что он до сих пор не предложил следователю сесть, прокурор кивнул на кресло:
— Садись, в ногах правды нет.
— Не было предложено, Николай Егорович. Приучен к порядку, — с обидой в голосе сказал Ладейников и опустился в кресло.
Прокурор провел ладонью по лицу, словно стирая с него налипшую паутину.
— Сикорскому в этом году, кажется, будет шестьдесят?
— В октябре. Он уже поговаривает о юбилейном банкете в «Праге». Даже вскользь намекает, каких он ждет подарков от коллег.
— Будем оформлять на него документы для проводов на заслуженный отдых. Сразу же, как только выйдет из больницы.
— Он это примет как удар.
Прокурор пальцами ткнул в раскрытую папку с делом но ограблению квартиры по улице Станиславского.
— А это не удар в спину Валерия Воронцова? От таких ударов иногда не поднимаются на ноги. — Видя ухмылку на лице Ладейникова, спросил: — Чего улыбаешься?
— Вспомнил из жизни Сикорского смешной эпизод, который лежит в одном ряду с исчезающими из его цветника розами и гладиолусами.
— Что это за эпизод?
— Напрягите свое воображение… — Ладейников рассеянно смотрел в окно, словно о чем–то вспоминая. — Москва, конец декабря, ночь морозная, лунная… По Крымскому мосту, потеряв надежду поймать такси, почти бежит наш Сикорский. Задержался в гостях. На нем модная меховая куртка и новая ондатровая шапка. И вдруг на середине моста его останавливают трое. Лет по шестнадцать–семнадцать акселераты. Попросили папиросу. Сикорский оказался некурящий. Один из акселератов эдаким ломающимся баском скомандовал: «Раз нет папирос — давай шапку и снимай куртку!..»
— Ну и что — снял?
— Не только лишился шапки и куртки, но больше недели ходил с огромным синяком под глазом. Однажды, уже спустя год, признался, что после этого случая в каждом встречном подростке с ломающимся баском видел одного из своих грабителей.
— Так и не нашли их?
— К сожалению, нет.
— Когда это было?
— Лет пять назад. Вы тогда работали в городской прокуратуре.
— Ты думаешь, что это могло повлиять на то, что Сикорский согласился с мерой пресечения, вынесенной капитаном милиции Колотиловым?
— Думаю, что злой заквас в душе Сикорского сработал против Воронцова, и он не стал изменять меру пресечения. Аукнулась морозная лунная ночь на Крымском мосту. А уж если говорить по строгому счету, то нельзя забывать, что санкцию на заключение Воронцова под стражу давал Гаранин, ваш заместитель.
— Пошел на поводу у Сикорского. Конечно, Сикорский в прокуратуре работает тридцать лет, а Гаранин в ней еще салажонок, — как бы оправдывал своего заместителя прокурор. — Я уже говорил с Гараниным об этой санкции. Молчит.
— Если Гаранин молчит, то на предстоящем совещании об этой санкции буду говорить я. Это недопустимо, Николай Егорович! Такой перехлест.
— Я тебя поддержу. Только не горячись.
— Я свободен? — Ладейников встал и взял со стола папку.
— Да. Постарайся с этим делом уложиться в сроки. Постановление об изменении меры пресечения Воронцову приготовь не откладывая,
— Я напишу его сейчас.
Не успел Ладейников сесть за стол в своем кабинете, как затрещал телефон. Звонила Эльвира. Он узнал ее сразу же, по голосу. Томимая неизвестностью, она не выдержала и позвонила следователю, как только переступила порог своей квартиры.
— Что случилось? — спросил Ладейников.
— Товарищ следователь, вы меня извините, но я хочу спросить вас, какую меру пересечения вам велел написать прокурор?
— Что–что?!. — сдерживая смешок, спросил Ладейников.
Эльвира повторила свой вопрос, стараясь отчетливо, почти по слогам, произнести слова «мера пересечения». И, не дождавшись ответа, догадавшись, что следователь над чем–то приглушенно смеется, взмолилась:
— Товарищ следователь, я вас очень прошу, если нужно — все наши ребята дадут подписку, что Валерий не только из Москвы, он даже со своей улицы, кроме булочной и гастронома, не сделает
