Бал кинжалов. Книги 1-2 - Жюльетта Бенцони

дочь моя, — обратился к ней барон. — Это мелочь, не заслуживающая внимания. А внимания заслуживает то, монсеньор, что злонамеренный смерд осмеливается жаловаться, а принц королевской крови из рода Бурбонов поддерживает его жалобу! Если кто-то и должен жаловаться, то это я... и моя семья. Потому что вышеозначенный Колен — не кто иной, как мой сын Тома, которого вместе с его другом Анри де Буа-Траси попытались убить в Конде-сюр-л'Эско, но Тома, по счастью, удалось избежать гибели. Это преступление было совершено неизвестным разбойником, который похитил двух этих молодых людей из Брюсселя, назвавшись капитаном де Витри.

— Простите меня, но я слышу от вас что-то очень странное. Такого просто не может быть. Молодой человек должен был, по крайней мере, сказать, кто он, и назвать свое имя.

— Он не мог этого сделать. Он потерял память. Он не знает, кто он такой. Его ранили в голову, и он забыл все, что было до того, как он погрузился в воды Эско...

— Боже мой! Какая невероятная история!

— Невероятная, но тем не менее правдивая. Скажу больше, так называемый дядюшка по имени Блез обращался со своим «племянником» крайне странно, если не сказать зверски. Он заставлял его работать, как вьючное животное, и при этом не кормил. Добавлю еще одно: племянник и дядя говорят на разных языках.

— Что вы имеете в виду?

— Так называемый Колен изъясняется, как вы и я, любезно и употребляя сложные обороты речи. Тогда как Блез и его дочь говорят на языке грубом и простонародном. Впрочем, чтобы добраться до истины, достаточно расспросить обо всем отца Атанаса, он отшельник и живет в Рэмском лесу, он помогал Блезу вытаскивать моего сына из воды и потом лечил его. Он знает все!

Епископ Люсонский нахмурил брови, что придало его лицу строгое и властное выражение.

— Вы сказали, отец Атанас? Да, теперь я припоминаю: в тех местах действительно поселился отшельник, вернувшийся к божественной бедности, которого весьма уважали в округе. Но, на вашу беду, он совсем недавно скончался.

Лицо барона сохраняло спокойствие, но руки его судорожно вцепились в подлокотники кресла.

— Скончался? И при каких же обстоятельствах?

— С полной достоверностью мне это не известно. Но, кажется, он изучал лечебные свойства какой-то неведомой травы...

На этот раз Губерт дал волю своему гневу.

— Скажите уж откровенно, что его просто отравили, а ведь он лучше всех в Пикардии понимал нужды простого люда! Я не сомневаюсь, что теперь о нас там не вспомнят добром, потому что его убили из-за нас. Подумать только, сразу после нашего отъезда!

— Относительно его смерти ничего вам сказать не могу, но постараюсь узнать. И, как ни странно вам это покажется, но я предпочел бы, чтобы вы проводили меня в комнату к вашему сыну. Он ведь в состоянии ответить хоть на какие-то вопросы?

— Я бы сам вам предложил это, монсеньор, но мой сын находится не в Курси. Я вез его домой, и по дороге его состояние показалось мне... внушающим беспокойство. Его лихорадило, и раны у него воспалились. К счастью, мы проезжали мимо дома очень хорошего врача, чей талант мне известен не понаслышке. Как-то во время охоты с королем Генрихом кабан пропорол мне ногу. Я мог умереть или остаться калекой, но, как вы могли заметить, прекрасно хожу и обязан этим доктору Шанселье. Тома остался у него. Память к нему не вернулась, но чувствует он себя с каждым днем все лучше, и я надеюсь, что скоро мы сможем забрать его домой.

— Такой искусный врач — большая редкость в наше время. Почему он не хочет перебраться в Париж, где лечат, как мне кажется, одни шарлатаны? Он бы составил себе состояние!

— Вполне возможно, но деньги его не слишком манят. Король Генрих хотел его увезти с собой, но он отказался. Ему хорошо там, где он живет.

— Удивительный, право, человек! Хотя, говоря откровенно, я могу его понять. Так как, вы сказали, его имя?

— Доктор Пьер де Шанселье.

— И где он живет?

Как ни короток был миг сомнения барона, от глаз Клариссы он не укрылся, и она не могла удержаться от смеха.

— Неужели вы, Губерт, можете сомневаться в человеке, принадлежащем семейству дю Плесси де Ришелье?

— Нет. Разумеется, нет. Доктор врачует в Санлисе, городе, находящемся в королевских владениях. Как только Тома вернется домой, я извещу вас, монсеньор. Чтобы у вас не оставалось никаких сомнений относительно личности моего сына, скажу, что опознать его может полковник граф де Сент-Фуа, командир полка легкой кавалерии, он начальник Тома и прекрасно его знает.

— В самом деле! Поручительство такого человека дороже золота! А теперь позвольте мне поблагодарить вас, барон, я достаточно вас утомил, и, думаю, настало время мне удалиться.

— Утомили? Вы? Что за неудачное слово! В этих стенах вы видите только своих друзей, — возразил барон с неожиданной для него дипломатичностью. — И по-дружески я дерзну вам задать один вопрос... Если только вы мне это позволите...

Епископ невольно поднял выше голову, и в его красивых темных глазах вспыхнул огонек, но он тут же смягчил свое недовольство редкой у него, но чарующей улыбкой.

— Не вижу причины отказать вам. Что вы хотели узнать, барон?

— Спасибо, монсеньор. Я хотел бы узнать, кому принц де Конде подал свою жалобу?

— Ее Величеству королеве.

— Кто говорит «королева», тот говорит «Кончини». Эхо войны, которую почти открыто ведет принц Конде, докатилось и до нашего замка. Я не думаю, что флорентиец мечтает порадовать принца Конде...

— Если вы мне позволите говорить откровенно, то я признаюсь вам, что изменил свое мнение об этом человеке.

— Неужели?

— Поймите меня правильно. Разумеется, я далек от мысли видеть в нем государственного деятеля, но при том влиянии, которое он имеет на королеву, он — единственный, на кого можно делать ставку, противостоя амбициям Конде. Так что будет прекрасно, если он почувствует свою значительность в таком незначительном деле.

— Вы считаете незначительным делом мою честь и жизнь моего сына?

— Простите меня! Я неудачно выразился. Я хотел сказать: в деле, не имеющем государственной важности. Интересы Франции для меня всегда стоят на первом месте. А что касается... маршала д'Анкра, то он всего-навсего красавчик, раздувшийся от сознания собственной важности, и думает только о своем богатстве, своих землях, своем могуществе, вполне возможно, мнимом... Но он