10 вождей. От Ленина до Путина - Леонид Млечин

С ленинских времен большевики стали предписывать притихшему народу: что делать, кого поддерживать, как жить, кого уважать, а кого ненавидеть. Ленинское политбюро со своих истоков создавало уникальную модель партийного «суперправительства». Во времена Андропова, так же как шесть десятилетий назад, члены политбюро принимали решения не только по вопросу, подобному тому, вводить или не вводить войска в Венгрию, Чехословакию, Афганистан, но и такие, которые могли решаться чиновниками самого низкого уровня. Например, политбюро при участии Андропова утвердило «нормы кормления штатных животных органов МВД СССР»{838}. Политбюро освящало своими решениями и другие «эпохальные вопросы»: «о техническом обслуживании легковых автомобилей; о поршнях танковых дизелей; о согласии с награждением министра иностранным орденом»{839} и т. д.

«Ленинское политбюро» со времен Ленина заседало по четвергам. В приемной толпились люди, вызванные на его заседание по тому или иному вопросу. Конвейер работал безостановочно: решения принимались одно за другим. Дискуссии возникали редко. Наиболее важные вопросы в протокол заседания не заносились, а адресовались в категорию высшей секретности – «Особая папка». Обсуждения возникали обычно при рассмотрении не экономических, социальных проблем, а вопросов политических и тех, которые обозначались в протоколе как «за повесткой дня».

В «Особую папку» попадали, например, вопросы, обсуждавшиеся при участии Андропова:

– Об ограничении допуска представителей армии Румынии к новым образцам вооружений.

– О доставке специмущества в Никарагуа{840}.

– О контрразведывательном обеспечении МВД СССР, его органов и внутренних войск (фактически Андропов ввел контроль со стороны КГБ за ведомством Щелокова. – Д.В.){841}.

– О лицах, представляющих особую опасность для государства в условиях военного времени{842}.

– О бюджете КПСС на 1983 год{843}.

– О реализации золота…{844}

Иногда в протоколе стояла лишь лаконичная запись: «Вопрос КГБ», «Вопрос МО», «Вопрос международного отдела ЦК»… Решения сразу же попадали в категорию «Особой папки». Это вопросы деятельности советской разведки и контрразведки, разработки и испытания нового оружия, финансирования компартий зарубежных стран, материального обеспечения членов политбюро и т. д.

Нельзя не заметить, что на политбюро стали еще чаще, чем раньше, рассматриваться вопросы спецслужб. «Кагэбизация» общества при Андропове не могла ослабеть. Она возросла. Едва заняв кабинет вождя, Андропов уже 10 декабря 1982 года соглашается с обсуждением на «самом верху» вопроса «О привлечении советских граждан еврейской национальности к активному участию в контрсионистской пропаганде». В пояснительной записке говорилось, что «известные люди еврейской национальности воздерживаются, за редким исключением, от публичной оценки сионизма». Естественно, решили создать соответствующую «группу» под эгидой того же КГБ…{845}

Ведомство, которому Юрий Владимирович отдал свои лучшие годы, постоянно нагружало политбюро своими вопросами:

– О дополнении перечня главнейших сведений, составляющих государственную тайну{846}.

– О мерах по усилению радиозащиты от антисоветского радиовещания{847}.

– О поставке специмущества (главным образом оружия. – Д.В.) в некоторые компартии, зарубежные организации…{848} – и другими подобными вопросами.

Андропов, как и раньше, будучи председателем КГБ, не отринул от себя и некоторые весьма щекотливые сферы деятельности. Не секрет, что советские спецслужбы поддерживали глубоко законспирированные связи с известными в мире террористическими организациями. Некоторые из них получали оружие из СССР; немало этих людей проходило в СССР идеологическую и специальную подготовку; были случаи, когда отдельные боевики находили убежище в стране, «строящей коммунизм».

«Суперправительство» пыталось контролировать буквально все. Его одобрению (или неодобрению) подлежали самые невероятные, на первый взгляд, вопросы. Дело в том, что это было, повторюсь, политическое «суперправительство». Оно налагало свое политическое клеймо на любое решение, любой разговор или намерение.

Поговорил Ю.В. Андропов с В. Ярузельским 13 апреля 1983 года по телефону. Соответственно политбюро в своем постановлении отмечает: «Одобрить беседу Генерального секретаря Т. Андропова с Первым секретарем ЦК ПОРП В. Ярузельским…»{849} Вроде бы беседа – это диалог, явление по крайней мере, двустороннее, но политбюро привычно «одобряет» разговор двух лидеров «целиком».

Приглашения генсеком своих коллег из социалистических стран отдохнуть в СССР также подлежали непременному утверждению политбюро. Андропов продолжил давнюю цэковскую традицию и в 1983 году пригласил в СССР руководителей «братских партий» Э. Хонеккера, Ле Зуана, Ф. Кастро, К. Фомвихана, Ю. Цеденбала, В. Ярузельского, Н. Чаушеску, Г. Гусака и, конечно, своего старого доброго знакомого Яноша Кадара. В личном письме Андропов писал:

«Уважаемый товарищ Кадар!

От имени моих товарищей по Политбюро и от себя лично рад пригласить Вас с Марией Тимофеевной провести в этом году в Советском Союз свой отпуск или часть его в удобное для Вас время.

Если Вы сможете воспользоваться нашим приглашением, Вам будет предоставлена возможность отдохнуть в любом районе страны, посетить при желании интересующие Вас республики и города…

С товарищеским приветом

26 мая 1983 г.

Ю. Андропов»{850}.

С тех памятных событий в Венгрии в октябре-ноябре 1956 года Андропов сохранил самые теплые чувства к Кадару. Часто звонил ему, неоднократно встречался. Даже подарки Яношу и его жене подбирал лично сам, когда они приезжали в Москву, чего он никогда не делал, встречая других гостей. Охотничье дорогое тульское ружье штучного изготовления, оренбургские платки, другие дары Андропов осмотрел, не полагаясь на помощников{851}. Для него Я. Кадар, Венгрия, те далекие теперь уже события представляли собой нечто очень важное, переломное, рубежное. С тех пор Андропов стал чрезвычайно, до болезненности, чувствительным к любым проявлениям «контрреволюции», «буржуазного национализма», «империалистическим диверсиям». Та вспышка народного, национального гнева против несвободы, большевизма не только напугала Андропова, но и выработала у него некую обостренную реакцию на все «антисоциалистическое».