iii. Камень третий. Дымчатый обсидиан - Ольга Макарова

И мир у лже-Дэлэмэра сейчас плыл перед глазами почти так же, как и у его противника, растянувшегося на песке и теряющего жизнь по капле. Видно было, что он с трудом держится на ногах.

— Отдай мне нарру, — с трудом проговорил стиг; струйка крови потянулась из уголка рта и прочертила гладкий подбородок, но он упрямо продолжил: — И будешь жить. Иначе… — острие клинка, направленное в лицо Кану, служило наглядным доказательством его намерений.

Ученик не ответил. Несколько мгновений Дэлэмэр настоящий смотрел в глаза своему двойнику, а потом… смежил веки и расплылся в улыбке. Недоумения, отразившегося на лице стига в тот момент, он не видел.

Было грустно и смешно вспомнить сейчас, перед смертью то, что он вспомнил: тренировочный бой с Орионом Джовибом, таким же юным, как он сам. Тогда Ученик миродержцев, даже не подозревающий, что скоро его назовут последним, оказывался на земле в восьми случаях из десяти. И тогда Орион, приставив меч к его горлу, торжественно произносил что-нибудь или просто беззлобно смеялся над своим неопытным другом… До тех пор, пока Дэлэмэр, воспользовавшись его беспечностью, просто не извернулся, дав ему хорошего пинка под колено…

«…тогда, на корабле, я, должно быть, тоже свалял дурака. А с тобой так нельзя…»

Память ффара вмещается в ничтожнейшие мгновения настоящего. Сейчас — в один вздох: преодолев боль, которую доставляла рана, Кангасск набрал в грудь воздуха и, следуя тому, что в один голос говорили Влада и Осаро — «Действуй на выдохе, бей с гортанным криком!» — сделал то же, что и на давней дружеской тренировке. Крик, на ничтожную долю секунды оставивший врага в замешательстве, дал ему возможность успеть подбить своему двойнику ноги.

У каждого есть немного сил про запас. И нужно сильно ненавидеть… или любить… чтобы суметь вычерпать последнее… И как не суметь этого, когда за спиной у тебя — любимая и весь мир?..

Все решилось еще проще, чем тогда, разве что встать в полный рост Кангасск не сумел и красиво завершать бой не стал. Сохраняющему жизнь следовало бы пощадить поверженного врага. А Кангасск Дэлэмэр, наследник миродержцев даже не подумал об этом, ни когда наносил саблей первый удар, рассекший стигу грудь, — ни когда добил его уже на песке.

Чувство победы… оно было. Недолго, мимолетно, но оно посетило последнего Ученика. Впрочем, силы вскоре оставили победителя, и он растянулся на песке рядом с мертвецом. Вот теперь все… теперь он сделал все, что мог.

Последним воспоминанием в мире, что стремительно мерк и исчезал, для Кана стали голоса…

Занна плакала и молила сквозь слезы: «Не умирай, Кан! Держись… любимый мой!..»

«Любимый… вот как… Я дождался… жаль, что так поздно…» — отрешенно подумал на это Кан.

И проводил его во тьму и безмолвие… отчаянный крик девочки, молчавшей столько лет… «Папа!!!»

Глава шестьдесят восьмая. Иное пламя

Я встал на путь Сохраняющего жизнь очень поздно, как мне кажется. И то, что детишки, постигавшие смысл учения вместе со мной, принимали сердцем, мне мешал принять на веру разум. И я спрашивал. Спрашивал много.

Какой смысл пытаться сохранить жизнь бандиту, если ты знаешь почти наверняка, что он вернется мстить, когда ты будешь мирно спать в своем доме? Какой смысл умирать на поле боя, запретив себе подло бить врага в спину? Какой смысл вступаться за слабого, если нет шансов выйти из боя победителем? Когда ты умрешь вот так, бесславно и глупо, для кого это будет важно?

Тогда учитель сказал мне: для тебя самого. И я почему-то не отмахнулся от его слов.

И вспомнил их, когда узнал о смерти Хельги, Не Знающей Лжи. Она, наш общий Учитель, наверное, и не могла умереть иначе…

Он ступал по гулким плитам, отполированным до блеска, отражающим небо над головой: сиреневую ночь, полную щербатых лун и мерцающих звезд. Он был здесь и не был. Как во сне, когда присутствуешь, но не видишь себя. Однако шаг его оставался тверд и звучен: тысячекратным эхом отвечали странные плиты, словно передавали весть об идущем друг другу, во все стороны.

— Ты пришел навестить умирающего, Кангасскнемершгхан Дэлэмэр? — спросила рыжеволосая девушка, закутанная в теплый плащ цвета индиго. Она появилась из тьмы, словно призрак, и зашагала рядом. Зрачки цвета темного янтаря, оранжевые и синие ленточки в тяжелых косах, загорелое личико — все в ее облике напоминало о мире далеком и чужом, где слишком много солнца.

Кангасск не ответил девушке: он и сам не знал, зачем пришел сюда. Тем временем она продолжила:

— Даже его родители не пришли, а ты пришел. Он так ждал тебя.

— Кто ты? — спросил Кан и с трудом узнал собственный голос, глубокий, заполняющий все пространство под фиолетовыми небесами.

— Я Саренга, — улыбнулась девушка в ответ. — И тот, к кому мы идем, — Сигиллан.

Миры… Не удивление, но восхищение озарило в тот момент душу Кана. Словно он понял нечто, долгое время не дававшее ему покоя.

— Ты не удивлен, — заметила Саренга. — Ты достиг момента, когда смерть отпускает человека на волю, а не бросает в мир снова. Это время увидеть многое не таким, как ты привык, а совсем иначе. Увидеть, что звезды это не огненные котлы, горящие в вечном холоде, что планеты это не бездушные камни, обращающиеся вокруг светил, и что сами миры — тоже не сеть законов, опутавшая нечто материальное… Как мы выглядим для тебя? Как люди? Что ж, это наследие твоей недавней памяти. Подожди немного — и правда откроется тебе полностью…

Она говорила просто и доброжелательно, уводя гостя все дальше в чернильную пустоту; а сквозь фиолетовое небо проступал тонкий паутинный узор — судьбоносное серебро. В какой-то момент Кангасск осознал, ясно и четко, что у каждой звезды, у каждого мира в этих паучьих кружевах свое место. Некоторых нитей хотелось коснуться: просто чтобы почувствовать их дрожь, или даже что-то поправить. Но Кан сдержался; уже другое чувство намекнуло: не надо.

Казалось, прошла вечность, прежде чем Саренга объявила, что путь завершен. Те же зеркальные плиты, та же тьма вокруг… но появились призрачные образы, возникающие и растворяющиеся в ней. Их было много. И каждый склонялся над худощавой фигуркой, лежащей под белым покрывалом на высокой узкой кровати.

Подошел и Кангасск.

Последний посетитель обернулся к нему: подросток с пышной шевелюрой и живым, любопытным взглядом. Встретившись с ним глазами, Кангасск почувствовал некое родство, вспомнил Кулдаган, поющий арен, нарратов и Странников…