СБОРНИК СТАТЕЙ ПО ИСТОЛКОВАТЕЛЬНОМУ И НАЗИДАТЕЛЬНОМУ ЧТЕНИЮ ДЕЯНИЙ СВЯТЫХ АПОСТОЛОВ - Матвей Барсов

Стих 8

Значение употребления светильников при Богослужении (ст. 8)

Употребление светильников при богослужении прежде всего было вызвано необходимостью, так как в первые времена христианства христиане из страха нападения гонителей совершали свое богослужение большей частью в ночное время. Но, несомненно, употребление светильников и тогда уже не считалось только следствием необходимости, а имело и символическое значение. Следы последнего можно находить в книге Деяний апостольских (20, 8), где говорится, что в горнице, вмещавшей в себе собравшихся для отправления богослужения в день воскресный, было зажжено много светильников, — замечание, указывающее на то, что этих последних было более, чем сколько нужно для одного освещения. В особенности же символическое значение употребления светильников при богослужении открывается в том, что они с самых первых времен христианства употреблялись не только при вечернем и ночном, но даже и при дневном богослужении, как это видно из свидетельства Павлина, епископа Ноланского (4-го и начала 5-го вв.). По его словам, светлые алтари и при вечернем и при дневном богослужении были уставлены стоящими близко друг к другу светильниками. На упрек еретика Вигилянция христианам в том, что они сжигают целую массу свеч и днем в храмах, Иероним говорил, что христиане в этом случае поступают не бессмысленно: светильники употребляются ими при богослужении, особенно при чтении Евангелия, как символ радости. Свечи употреблялись при крещении, когда крещаемый, а иногда восприемники и присутствовавшие при крещении держали в руках горящие свечи, возжигались при погребении, ставились при гробах и перед изображениями или останками мучеников. Были в употреблении и, так называемые, неугасаемые светильники. Такое многообразное и весьма распространенное употребление светильников при богослужении заставляет вглядеться попристальнее в смысл их употребления и отыскать наиболее соответствующее им значение.

Прежде всего, свет вообще является одним из важнейших элементов мира. Лучи солнечные обладают способностью сообщать теплоту и растительную силу, так что, где есть умеренный солнечный свет, там теплота, жизнь, а где его нет, там холод, темнота, отсутствие жизни. Такое высокое значение света в жизни мира выражается и в повествовании Моисея о сотворении его (света) прежде устройства земли. Земные предметы созданы были Богом уже тогда, когда жизненный светлый луч солнца пролился на мировые пространства.

Далее, посредством света мы приобретаем познания о внешнем мире, на который можем направлять свою деятельность, вполне различая предметы. Таким образом свет, с одной стороны, представляет пред нами мир со всеми его неисчислимыми достоинствами, с другой — предохраняет нас от опасности наткнуться на что-нибудь, заблудиться, повредить свое тело. Такое значение света для мира физического может быть уподоблено значению И. Христа для мира Духовного, нравственного.

Христос, в том отношении, чем Он был и есть для мира, называется в Евангелии светом мира, светом в просвещении языков, истинным светом, просвещающим всякого человека и т. д. Кто следует Ему, говорится в Евангелии, тот не будет ходить в тьме (заблуждений и пороков), но будет иметь свет жизни, потому что в Нем заключается жизнь, и жизнь эта свет для людей. Наименование Христа светом вполне прилично Ему и потому, что в Нем одном заключается истина, руководствующая человека ко спасению, способствующая ему стать на стезю правды и. неуклонно идти поней, подобно тому, как свет видимый не позволяет путнику сбиться с прямого пути.

Эта-то высокая мысль об истине, заключающейся во Христе, которая просвещает существо и жизнь человека, находит приличное изображение в горящих при богослужении светильниках. Свет, разливаемый ими, служит для нас символом великого света миру — И. Христа и должен напоминать нам, что Он ради освобождения нас от власти тьмы предал Себя на смерть и этим самопожертвованием ввел существо человеческое в область света, что мы, следовательно, сделались последователями религии света. Далее, свет этот напоминает нам, чтобы мы твердо стояли в вере во Христа, были верными учениками света и стремились к тому, что свет веры всегда исполнял и просвещал наш дух.

Но горящее пламя не только светит, но и согревает нас, почему и может обозначать любовь Христа к человечеству и служить напоминанием того, чтобы и мы, со своей стороны, питали любовь к свету истины, которая (любовь) согревает нашу душу, возбуждали в себе благоговение, которое, подобно огню, возвышающемуся к небу, возводит наши мысли к престолу Всевышнего. А когда человек находится в жару благоговения, чувствует себя в области света, то у него радостно и светло на душе, почему светильники при богослужении могут означать и радость благоговейно настроенного христианина, как объясняет блаж. Иероним. Вообще храмовое освещение способствует возбуждению в предстоящих торжественного, молитвенного настроения духа. И при обыкновенном мирском празднестве мы ощущаем себя хорошо настроенными тогда, когда оно происходит при ярком солнечным освещении; храмовое же освещение сообщает нам еще более радости — радости духовной, и мы чувствуем себя более способными к молитве к Отцу светов, когда предстоим алтарю, как бы небу, усеянному звездами.

Таким образом светильники при богослужении имеют глубокий и возвышенный смысл и приняты не только ради необходимости или красоты, хотя и увеличивают последнюю. Если мы удалим из храма светильники, то, можно сказать, в нем делается пусто и безжизненно, является отсутствие той радости и благолепия, которые свойственны богослужению со светильниками (Воскр. Чт. 1875 г., т. II, стр. 401).

Стих 16-38

Прощание апостола Павла с Ефесскими пресвитерами в Милите (XX, 16-38)

Путешествие св. апостола Павла из Македонии в Иерусалим через Милит было предпринято по тайному внушению от Духа Святого и, хотя совершаемо с предчувствием тех уз и скорбей, которые ожидали апостола в Иерусалиме, несмотря на то, происходило с такой поспешностью, какая только нужна была для скорейшего окончания пути. Прибыв в Милит, прибрежный город Малой Азии, лежавший недалеко от Ефеса, и не желая медлить на пути, апостол не думал заходить в Ефес. Но с Ефесом столько сопряжено было для него скорбных и вместе радостных воспоминаний; к юной церкви, там насажденной его трехлетними трудами, было столько любви, что он не желал пройти мимо Ефеса, не видевшись, по крайней мере, с возлюбленнейшими из своих учеников — ефесскими пресвитерами. Он послал за ними в Ефес и преподал им последнее слово любви и назидания.

Мы любим вспоминать последние слова людей, наиболее нами уважаемых, и в этом случае руководствуемся не одним любознанием, но и желаем воспользоваться сказанным для собственного назидания, как последним и лучшим плодом мудрой опытности. Последняя беседа апостола Павла к пастырям ефесской церкви может вполне удовлетворить такому желанию.

Нигде и никогда не скрывал богодухновенный проповедник истины, какая мысль руководила его действиями, — к какой цели он стремился, когда предпринимал и совершал продолжительные, отдаленные и трудные путешествия, — что имел в виду, когда терпел всякого рода лишения, чем утешался, когда его постигали беды и чем был одушевлен когда с благодушием и радостью принимал поношение, биение и раны. Перед соборищем ли озлобленных на него иудейских старцев, на суде ли перед гордыми правителями областей, или пред хвалившимися своей мудростью членами ареопага, св. апостол везде свидетельствует о себе истину. Как одним говорил: о уповании и о воскресении мертвых аз суд приемлю (Деян. 24, 21), т. е. за учение христианское, так и другим: стою свидетельствуя, яко Христос имеяше пострадати, яко первый от воскресения мертвых (Деян. 26, 23). Тем более он не имел надобности умалчивать о том, что составляло существо всей его жизни, в откровенных излияниях сердца перед возлюбленными своими чадами о Христе. Потому во многих местах своих посланий св. апостол, не обинуясь, говорит о себе и о своем служении; но в последней своей беседе с ефесскими пресвитерами он прежде всего и преимущественно говорит о своих апостольских подвигах: ибо он прежде всего и преимущественно — апостол христов, проповедующий иудеям и эллинам еже к Богу покаяние, и веру же в Господа нашего Иисуса Христа (Деян. 20, 21). Вот та мысль, которая управляла всеми его действиями!

Другой заботы, кроме проповеди евангелия, у него не было никакой. Было ли это служение слову средством к получению большего воздаяния от Бога, — и того нельзя сказать. В послании к Коринфянам св. апостол упоминает о другой заботе: да не како, иным проповедуя, сам неключим буду (1 Кор. 9, 27); но и эта святая забота о своем спасении была для него делом как бы второстепенным в сравнении с главной и единственной его заботой. Как важным он почитал свое спасение в сравнении с успехом проповеди, — показывают его слова, исполненные непостижимого самоотвержения; молилбыхся бо сам аз отлучен быти от Христа по братии моей (Рим. 9, 3). То же самое он говорит и теперь: ни едино же попечение творю, ниже имам душу мою честну себе, разве еже скончати течение мое с радостию, и службу, юже приях от Господа Иисуса, засвидетельствовати евангелие благодати Божия (Деян. 20, 24). Только тогда, когда мы будем иметь понятие о всецелом посвящении себя делу Божию, мы в состоянии будем понять и необычайное усердие к проповеди и высочайшее бескорыстие в деле служения, о которых говорит св. апостол: Три лета нощь и день не престаях уча со слезами единого когождо вас (31), пред людми и по домом (20); дабы, с одной стороны, не опустить чего-либо полезного и непременно сказать всю волю Божию, а с другой, — не оставить кого-либо без назидания и в каждом произвесть полное убеждение в возвещаемых истинах. Нужно вспомнить еще и то, что такое многотрудное и поистине возможное только для апостола дело назидания происходило со многими слезами, среди напастей от иудейских наветов. При таком самоотвержении и ревности к делу Божию, которая нисколько не ослабляется самыми враждебными препятствиями, почти сама собою понятна ce возвышенная чистота, не только чуждая видов корыстных, но и заботливо отклоняющая всякий повод к такому неуместному подозрению. Сребра или злата или риз ни единаго возжелах. Сами весте, яко требованию моему и сущим со мною послужисте руце мои сии (Деян. 20, 33-34). Но и здесь еще не предел самоотверженного бескорыстия апостола. Он еще не ограничивается тем высоким бескорыстием, по которому в деле многотрудном, поглощающем все его время и все заботы, не ищет своих си; он еще почитает своим правилом паче даяти, нежели приимати (35). Это признание человека, уже совершенно распявшегося миру, было последним словом его прощальной беседы, приложившим последнюю высокую черту к полному изображению характера его служения.