Словарь Ламприера - Лоуренс Норфолк

С. 790. Кунктатор — «Медлительный»: прозвище Квинта Фабия Максима, римского полководца (ум. в 203 г. до н. э.), который прославился своей медленной, но искусной борьбой с Ганнибалом.

С. 817. «Я вам скажу что» (1785) — комедийная пьеса Элизабет Инчбодд (1753-1821).

С. 819. Глюк, Кристоф Виллибальд (1714—1787) — австрийский композитор. Обновил оперу, стремясь к правдивости изображения и величию греческой трагедии. Оперы Глюка разделены на монументальные узлы, фундаментом которых служит хор по образцу античного. Наиболее известные оперы Глюка, написанные на сюжеты древнегреческой мифологии: «Орфей и Эвридика» (1762), «Алкестида» (1767), «Ифигения в Авлиде» (1774), «Ифигения в Тавриде» (1779).

С. 840. Битенг — морск.: вертикальная стойка (тумба), служащая для уменьшения скорости движения якорной цепи при отдаче якоря; на речных судах битенг применяется для крепления буксирного каната.

С. 852. Эней — греч. — римск. миф.: сын Анхиса и Афродиты, после захвата Трои покинул горящий город с сыном и родственниками, вынес на своих плечах парализованного отца, но при этом потерял жену.

С. 865. Эвмениды (греч. «благожелательные богини»)—другое обозначение эриний (римск. фурий), которые со временем перестали считаться богинями мщения и стали божествами благодати, предотвращающими несчастье.

Ахат — в «Энеиде» Вергилия: друг Энея, чья верность была настолько образцовой, что «верный Ахат» («fidusAchates ») вошел в поговорку.

С. 878. Atqueinperpetuum, frater, aveatquevale (лат.) — «И навеки теперь здравствуй, мой брат, и прощай» (из стихотворения Катулла, посвященного памяти покойного брата).

Претериты — те, кто не достоин, в глазах Бога, вечного спасения; довольно точный антоним слова «избранные».

С. 880…. это было одно из имен Юноны… — Имя Юноны во время брачных церемоний, согласно словарю «Lempriere 'sClassicalDictionary …», — Зигия (Zygia ); в этом реальном словаре-прототипе после статьи «Zygia » следуют еще три статьи.

С. 881. Забак (итал. Zabaccho . искаженное «Сиваш») — название Азовского моря, бывшее в ходу у генуэзцев в XIII в.

Послесловие переводчика

Произведения современного английского писателя Лоуренса Норфолка малоизвестны российскому читателю, несмотря на то что впервые в русском переводе роман «Словарь Ламприера» был опубликован еще пять лет назад — под рубрикой «Любовный роман», и, разумеется, прошел абсолютно незамеченным. Зато на родине Норфолка, в Великобритании, этот шедевр постмодернистской прозы, вышедший в свет в 1991 году, был сразу оценен по достоинству. Автор его, которому в то время было едва за тридцать, из скромного составителя справочников превратился в признанного мастера интеллектуальной прозы, и в глазах читателей и критиков его имя встало наравне с такими выдающимися новыми именами в английской литературе, как Уилл Селф, Ханиф Курейши и Джанет Уинтерсон.

За прошедшее с тех пор десятилетие Норфолк утвердил за собой репутацию оригинального и талантливого романиста книгами «Носорог для Папы» (1997) и «В обличье вепря» (2000). Но отправной точкой в его литературной карьере стал именно «Словарь Ламприера», завоевавший премию имени Сомерсета Моэма и выдержавший девять переизданий за три года. Он продолжает издаваться до сих пор, переведен к настоящему времени на два десятка языков и повсеместно пользуется популярностью. Безусловно, свою роль играют в этом захватывающая детективная интрига, драматическая история предательства, возмездия и любви, мистическая подоплека, блестящая интеллектуальная игра, оригинальная интерпретация событий мировой истории, юмористические и гротескные элементы — все то, что неизменно привлекает читателя. Но сказать, что содержание этого удивительно многопланового романа исчерпывается лишь запутанными сюжетными линиями и своеобразной историко-философской концепцией, означало бы вынести лишь поверхностное суждение. «Словарь Ламприера» — это роман-загадка, роман-лабиринт (вспомним, как настойчиво повторяется и разнообразно варьируется в нем мотив знаменитого Критского лабиринта). И попытка проследить таинственные «подводные течения» и скрытые пружины действия — задача еще более увлекательная, чем наблюдение за сюжетными перипетиями романа.

Действие «Словаря Ламприера» разворачивается на фоне исторических событий нескольких эпох. Однако, в соответствии со спецификой постмодернистского романа, перед читателем предстают не голые факты как таковые, а их восприятие с точки зрения самых разных людей. Разумеется, такого рода восприятия далеко не всегда согласуются друг с другом. Автор — всего лишь хронист, добросовестно воспроизводящий некое переплетение голосов, дошедших до нас из прошлого. Важны не события сами по себе, а их репрезентация в сознании персонажей: ведь наша история именно такова, какой ее донесли до нас очевидцы. «От бесчисленных событий, в совокупности своей составляющих прошлое, — пишет Норфолк в статье „Проблема истории“, — не остается почти ничего. Вздох улетает, мысль проносится мимо, жизнь проходит, и стоит чему-то соскользнуть из настоящего в прошлое, как в тот же миг оно с почти неотвратимой неизбежностью исчезает. <…> Я попытался воссоздать мир восемнадцатого столетия с нуля и досконально, опираясь на дошедшие до нас от той эпохи личные дневники, таблицы приливов и отливов, декларации грузовых судов, охотничьи журналы, газеты, дипломатическую корреспонденцию, политические памфлеты, гравюры, карты, полотна живописцев и так далее, не пренебрегая ровным счетом ничем».

При этом чем более разнообразные точки зрения будут представлены автором, тем лучше. Отсюда берет начало поиск не совсем обычных героев — персонажей, обладающих правом на свое, особое мнение: женщин, чей голос в анналах истории обычно не сохраняется, парий общества, людей с физическими недостатками (главный герой «Словаря Ламприера» столь близорук, что его взгляд на мир отличается от «обычного» не только в переносном, но и в буквальном смысле), а то и вовсе странных существ. Так, собственный голос могут получить животные, неодушевленные предметы, автоматы, фантастические обитатели потустороннего мира.

Но и это еще не все: проявляя необычайную скрупулезность в отношении общепризнанного фактического материала, включенного в роман, Норфолк тем не менее щедро смешивает его с фантастическими домыслами. Перед нами уже не просто история, поданная через множество «голосов»: привычные нам представления о силах, действующих в истории, полностью отрицаются и заменяются другими, на первый взгляд совершенно неправдоподобными.

К примеру, реальную власть над английской Ост-Индской компанией — крупнейшей торговой организацией Британской империи, обслуживавшей государственные интересы на протяжении двух с половиной веков, автор передает в руки кучки никому не известных да к тому же практически бессмертных французов (мастерство одного из них продлевает им жизнь, но, по существу, превращает их в автоматы). Эта тайная организация, Девятка компаньонов, взявшая себе красноречивое имя «Каббала», правит судьбами едва ли не всего мира из своего подземного убежища под Лондоном. Разумеется, в этом мотиве узнаются привычные схемы. Многие писатели-фантасты задолго до Норфолка разрабатывали варианты сюжета, в котором диктаторы, возомнившие себя хозяевами Земли, навязывают из подземных бункеров свою волю миллионам людей. А мотив превращения живых людей в бездушные автоматы — как в прямом, так и в переносном смысле — развивали не только классики научной фантастики, но и такие прославленные английские мастера антиутопии, как Джордж Оруэлл, Олдос Хаксли или Энтони Берджесс. Но у Норфолка эти мотивы, каждый из которых мог бы стать основой целого произведения, не выходят за рамки «обыденных» элементов повествования (никто из персонажей романа не выказывает удивления по поводу того, что люди и животные могут превращаться в машины; исключение составляет, пожалуй, индийский убийца Назим — но ведь его удивляют и прочие реалии, на самом деле совершенно обыденные для всякого англичанина).

Эти фантастические мотивы вплетаются в причудливую сеть, сотканную из множества подобных элементов полуправды-полувымысла. Все они достаточно легко узнаваемы: захватывающая интрига роднит роман с детективными произведениями; кровавые сцены воспринимаются как фрагменты классического романа в жанре «ужасов»; Летающий Человек — Дух Рошели — «гость» из жанра мистического романа. Немаловажно, что ужасы и мистика — атрибуты «готического» романа, возникшего и обретшего популярность в Англии как раз в тот период, к которому относится сновное действие «Словаря Ламприера», — во второй половине XVIII века. Данью английской литературной традиции — от шекспировской «Бури» и Джона Донна, уподоблявшего человека острову в океане, через Дефо и Стивенсона и вплоть до Джозефа Конрада — является также насыщенность романа морской тематикой.