Власть и наука - Валерий Сойфер

Этим юбилеем закономерно завершилась сессия ВАСХНИЛ. Партия коммунистов вывела Лысенко в разряд абсолютных победителей после многолетней борьбы. Враги его были посрамлены и низвергнуты. Результаты сессии ВАСХНИЛ восхваляли органы информации (213). Представители других наук начали также требовать, чтобы в их сферах были использованы аналогичные подходы. Группа физиков и философов готовила расправу над теоретиками, заявляла о необходимости немедленного разоблачения буржуазных извращений, якобы допущенных А.Эйнштейном в его теории относительности. В декабрьском номере "Вестника Академии наук СССР" за 1948 год академик Е.А.Чудаков требовал срочно перестроить "технические науки в свете решений сессии ВАСХНИЛ" (214), а крупный астроном Б.В.Кукаркин в 1949 году в предисловии к книге о строении звездных систем утверждал, что он "стремился учесть итоги философской дискуссии по книге Г.Ф.Александрова и сессии ВАСХНИЛ о положении в биологической науке".

Пропагандистская кампания была развернута и вокруг решения выдающегося американского ученого Германа Мёллера выйти из состава иностранных членов АН СССР в знак протеста против "победы" Лысенко. Имя Мёллера -- большого друга Советского Союза, до 1937 года работавшего в Институте Н.И.Вавилова, в будущем лауреата Нобелевской премии (в 1946 году он получил ее за открытие возможности вызывания мутаций облучением), -- и раньше использовалось лысенкоистами в полемике с их научными оппонентами как имя откровенного врага, а теперь Мёллер и вовсе был зачислен в разряд врагов советской власти и ретроградов. Вопрос о Мёллере рассмотрело Политбюро ЦК ВКП(б) и утвердило предложение исключить его из числа членов советской АН (215). В специальном "Ответе профессору Г.Дж.Мёллеру", подписанном "Президиум Академии Наук СССР", было сказано следующее:

"Мёллер заявляет, что в своем решении по вопросам биологии Академия наук преследовала политические цели, что наука в СССР подчинена политике.

Мы, советские ученые, убеждены в том, что не существует и не может существовать в мире наука, оторванная от политики.

... Выступив против Советского Союза и его науки, Мёллер снискал восторг и признание всех реакционных сил Соединенных Штатов.

Академия наук СССР без чувства сожаления расстается со своим бывшим членом, который предал интересы подлинной науки и открыто перешел в лагерь врагов прогресса и науки, мира и демократии" (216).

Вместе с тем само письмо Мёллера не только не было опубликовано, но было немедленно засекречено и никогда в СССР не было воспроизведено. Прочтя это письмо, можно понять, почему к нему и к автору отнеслись с таким страхом. Мёллер писал 24 сентября 1948 года Президенту, Секретарю и Членам Академии Наук СССР, объявляя о своем выходе из состава советской Академии наук:

"Вы заявили о своей поддержке шарлатана Лысенко, в отношении которого унизили себя несколько лет тому назад, приняв его в число своих членов. По его настоянию Вы отрицаете принципы генетики.

Эти позорные действия ясно показывают, что руководители Вашей академии уже не ведут себя как ученые, но злоупотребляют своим положением для разрушения науки ради политических целей, совершенно так, как делали многие из тех, которые выступали в роли ученых в Германии под властью нацистов. ...В СССР до-научный обскурантизм поддерживается так называемым "диалектическим материализмом"... Он должен неизбежно привести и приводит к тем же опасным фашистским выводам, которые делались нацистами...

При наличии вышеуказанных обстоятельств ни один уважающий себя ученый и в особенности ни один генетик, если только он сохранил свободу выбора, не может согласиться на то, чтобы его имя фигурировало в списках Вашей академии" (письмо приведено в официальном переводе, сделанном для Политбюро ЦК ВКП(б); перевод хранился в Центральном Политическом Архиве /217/).

В эти же дни в печати в особенно мажорных тонах расписывали "народность" советской науки, делали упор на связь между появлением в науке таких людей, как Лысенко, и программой партии по привлечению в науку и культуру "красных специалистов". В ноябрьском номере журнала "Вестник АН СССР" в передовой статье (218) были приведены слова С.И.Вавилова:

"Народность советской науки определяется тем, что за советские годы в науку привлечены народные массы, что громадное большинство всей армии советских ученых -- это выходцы из рабочих и крестьян, которые всем своим существом связывают нашу научную культуру с жизнью, бытом, стремлением народных масс" (219).

Подтверждением того, насколько высоко ставили победу Лысенко кремлевские руководители, служило то, что даже в докладе, посвященном 31-й годовщине Октября, первый заместитель Председателя Совета Министров СССР В.М.Молотов в присутствии самого Председателя -- И.В.Сталина особо остановился на этом вопросе, оценив его с политической точки зрения:

"Дискуссия по вопросам наследственности поставила большие принципиальные вопросы о борьбе подлинной науки, основанной на принципах материализма, с реакционными идеалистическими пережитками в научной работе, вроде учения вейсманизма о неизменной наследственности, исключающей передачу приобретенных свойств после-дующим поколениям. Она подчеркнула творческое значение материалистических принципов для всех областей науки, что должно содействовать ускоренному движению вперед научно-творческой работы в нашей стране. Мы должны помнить поставленную товарищем Сталиным перед нашими учеными задачу: "Не только догнать, но и превзойти в ближайшее время достижения науки за пределами нашей страны"... Дискуссия по вопросам биологии имела и большое практическое значение, особенно для дальнейших успехов социалистического сельского хозяйства. Недаром эту борьбу возглавил академик Лысенко, заслуги которого в нашей общей борьбе по подъему социалистического сельского хозяйства известны всем...

... Научная дискуссия по вопросам биологии была проведена под направляющим влиянием нашей партии. Руководящие идеи товарища Сталина и здесь сыграли решающую роль, открыв новые широкие перспективы в научной и практической работе" (220).

Был ли Сталин предрасположен к лысенкоизму?

В заключение этой главы есть смысл вернуться к вопросу, не раз возникавшему в литературе и носящему хоть и личностный характер, но достаточно важному: почему Сталин с таким воодушевлением воспринял лысенкоизм? Действительно, почему наивные и поверхностные идеи Лысенко о прямом влиянии внешней среды на наследственность, его горячее одобрение принципа наследования благоприобретенных признаков -- эти, в общем, довольно легко отвергаемые экспериментами взгляды, нашли отклик в душе Сталина?

Анализируя этот вопрос, Ж.А.Медведев (221) и Л.Грэм (") отрицают связь между собственными идеями Сталина, выражавшимися им с первых самостоятельных политических шагов, и лысенковскими утверждениями. Грэм, в частности, повторяя слова Ж.А.Медведева, пишет:

"Поддержка, которую Лысенко заслужил у Сталина, была без сомнения очень важной в его непрерывном взлете. Однако трудно отыскать в теоретических писаниях Сталина свидетельства для такой симпатии. Некоторые авторы считают, что с ранних пор Сталин был предрасположен к неоламаркизму; в подкрепление этого взгляда часто ссылаются на сталинскую работу "Анархизм или социализм?", опубликованную в 1906 году. Эти аргументы становятся менее убедительными при их проверке: одна единственная фраза из "Анархизма или социализма?" имеет отношение к биологии и эта фраза не очень значаща" (223).

Грэм вслед за Медведевым приводит эту, якобы единственную, фразу, использованную Сталиным во время обсуждения периодической системы элементов Менделеева (224), когда Сталин, говоря о переходе количественных изменений в качественные, пишет:

"Об этом же свидетельствует в биологии теория неоламаркизма, которой уступает место неодарвинизм" (225).

Однако утверждение о наличии всего одной фразы, имеющей отношение к биологии, в данной работе Сталина -- ошибочно. Рассуждения о дарвинизме и ламаркизме как способах объяснения эволюционного развития и о теории катастроф Кювье как одной из форм объяснения революционных перемен занимают центральное место в первой части работы, озаглавленной "Диалектический метод". Обращаясь к наблюдениям биологов, касающимся изменений органического мира и безосновательно привлекая эти наблюдения к решению вопросов социального развития, Сталин видит в них иллюстрацию диалектического единства количественных и качественных изменений24,

"когда прогрессивные элементы стихийно [эволюционно -- В.С.] продолжают свою повседневную работу и вносят в старые порядки мелкие, количественные изменения",

и, в конце концов, обусловливают возникновение революционной ситуации, то есть приводят к такому положению, при котором, по словам Сталина: