Клинок Тишалла - Мэтью Стовер

7

Когда Хабрак увидел Кейна, тот сидел, прислонившись к мокрой скале. Его ноги увязли в грязи, доходившей до самых ступеней лестницы. Он напоминал ту деревянную куклу, которую много лет назад Хабрак нашел на зимней дороге. Какой-то капризный ребенок бросил ее у стены, и она упала в кучу навоза. Хабрак отнес куклу домой, очистил и склеил сломанные части. Как блестели глазенки его дочери, когда утром в свой день рождения она получила подарок…

Сержант взглянул на арестанта и нахмурился. Будь то Кейн или не Кейн, ему не хотелось дубиной вышибать мозги беспомощному и безоружному человеку. После двадцати лет в армии и семнадцати лет в охране Донжона, двенадцать из которых он прослужил в чине сержанта, Хабрак считал, что знает свои обязанности. Он должен был присматривать за порядком в подземелье, превращенном в тюрьму. И все. Он не был, ядри его, имперским палачом. Разве не так?

Но объяснять это сраному патриарху не имело смысла.

Он не мог отказаться. Ему дали приказ, ему ясно намекнули на последствия. И он не мог перепоручить эту грязную работу кому-то из своих подчиненных. Более того, он не был уверен, что они выполнят задание правильно. Многие из них восприняли бы казнь как личное дело. Многие из его подчиненных проработали здесь достаточно долго, чтобы помнить о прошлом визите Кейна.

Это случилось семь лет назад – как раз в смену Хабрака. И именно его парни были убиты или искалечены во время бунта, который Кейн организовал, прикрывая свой отход.

Палица тяжело опустилась на землю возле ног. Хабрак просунул руку в кожаную петлю, закрепил ремень на запястье, приподнял дубину и критически осмотрел ее: дубовую рукоятку длиною с предплечье, обвязанный ремнями набалдашник и железные кольца с шипами. Он немного помедлил. Кончик его языка погладил щеку изнутри, следуя широкому витому шраму, который соединял уголок рта с суставом челюсти.

Он снова вспомнил тот момент: внезапно открывшуюся дверь Шахты, черные искрящиеся глаза Кейна и блеск его ножа. В воспоминании рука с ножом двигалась медленно, словно облако по летнему небу; но в реальности стальное лезвие выбило зуб и рассекло щеку прежде, чем он что-то понял.

У Хабрака было больше причин для личной мести, чем у любого из его подчиненных. Сейчас он мог воспользоваться случаем и, перед тем как убить своего обидчика, хорошенько проучить его, поиздеваться над ним. Но он не хотел этого. Возможно, там, над его головой, горел город и целый мир утопал в дыму и крови. Однако здесь, в Донжоне, должен царить порядок. Хабрак и каждый из его людей будут выполнять свои треклятые обязанности, покуда не поступит новый приказ.

Он опустил дубину и позвенел висевшими на поясе ключами. Сейчас он размозжит Кейну голову и бросит его в мясорубку. Без всякой радости. Просто выполнит приказ. Вот для чего нужны солдаты.

Глаза Кейна были остекленевшими и неподвижными. Хабрак провел перед ними лампой. Зрачки не отреагировали.

Мертв.

Хабрак кивнул сам себе. Неудивительно, если принять во внимание мокрые серые язвы, изжевавшие ноги Кейна. Похоже, перед смертью он нацарапал что-то на стене. Многие узники в Шахте поступали так же. Хабрак считал, что эти несчастные и забытые богом люди отчаянно хотели оставить какое-то упоминание о своем существовании. Иногда они писали что-то интересное, даже забавное.

Хабрак покосился на каракули, но не понял ни слова из того, что хотел сообщить заключенный. Затем он вспомнил, что, по слухам, Кейн был патканцем. Очевидно, надпись была сделана по-паткански. И, судя по всему, патканцы использовали другой алфавит. Хабрак не мог сказать, были то буквы, числа или какие-нибудь иероглифы. Он выругался про себя. Как обидно! Кейн нацарапал на стене последнее слово, но никто не сможет прочитать его.

Еще один мертвец, безвестный, как и остальные.

Оно и к лучшему.

Пусть он хоть трижды живой или мертвый, а Хабрак должен выполнить приказ. Одного хорошего удара по макушке будет достаточно. Не имеет смысла дробить лобную кость – так можно испортить лицо, а для того чтобы выйти отсюда, нужно будет убедить офицеров в том, что это действительно Кейн.

Он подцепил носком башмака грязное колено узника и попытался развернуть тело боком. Бить труп в таком положении было неудобно. Хабрак нахмурился и, прицеливаясь, покосился на голову Кейна. Наверное, лучше нанести удар двумя руками. Он нагнулся, поставил лампу на ступень лестницы, а когда снова повернулся к заключенному, то увидел, что Кейн смотрит ему прямо в глаза.

– Эй, – неуверенно произнес Хабрак. – Ты что, живой?

Кейн не ответил. Он даже не дышал.

Огромная тень, которую Хабрак отбрасывал на стену, съежилась и уменьшилась, когда он отступил на шаг от лампы. Сержант поднял дубину, опробовал хватку и замахнулся, словно двуручным мечом.

– Эй! Ты слышишь?

Он еще раз толкнул носком башмака полусогнутое колено Кейна.

– Ты живой или нет?

Губы Кейна изогнулись, обнажив зубы, блеснувшие в тусклом свете, словно волчьи глаза.

– Знаешь, что случилось, когда ты пнул меня по ноге? – тихо спросил Кейн.

Голос калеки скрипел, словно зола под пальцами.

– Было больно.

В тот день, когда мертвец назвал свое имя, могильный камень, запечатавший его гробницу, разбился на куски. Осколки сего камня были брошены в бездну, ибо сломанное им не починишь, а открытое им никогда не закроешь. Такова была власть его имени.

И восстал он из могилы своей, сияющий и могущественный, как утреннее солнце, взошедшее над темными горами.

Глава двадцатая

1

Откуда-то из тьмы вдруг возникает дубина: из Оортова облака тьмы, клубящейся за головой охранника. Она плывет по воздуху: словно пуховая подушка, упавшая с луны – со скоростью убегания материнских поцелуев. Кажется, что вспышка, удар грома – нет, выстрел из дробовика – овеял дуновением мое лицо. Замах точный и профессиональный: удар мясника, падение ножа гильотины. Дубина опускалась, окрашенная всеми мыслимыми оттенками садистического наслаждения, и все это не имело уже ни единой самомалейшей капельки значения.

Потому что вместе со взмахом дубины мои ноги становятся подвижными. Просто судорога, внезапное сгибание коленей, почти рефлекторное судорожное движение умирающего, ноги которого слегка поворачиваются на пятках. Но в ней победа – вот она. Остальное – детали.

Нанося удар – уверенно, профессионально – он ставит ногу под мое левое колено. Когда я машинально сгибаю левую ногу, охранник наклоняется на два дюйма ближе ко мне, и удар дубины, который мог бы вышибить мои мозги на кучи дерьма, приходится аккурат на железное кольцо в стене. Цепь, сковывающая мое левое запястье, падает, а охранник, не удержав равновесия, роняет дубину и валится наземь, прямо мне под ноги. Я выкручиваю ему руку, дергаю на себя, и его голова в шлеме стукается о стену с мультяшным «крям-блям». Прежде чем парень успевает сообразить, что происходит, я разворачиваю его спиной к себе и обматываю ему шею цепью, которой приковано к стене мое правое запястье.