Спасатель - Светлана Алешина

Но почему же пока я ходила к гостинице за газетой, чтобы показать потом своим, меня провожали глазами и откровенно разглядывали?.. Разве я похожа на какую-нибудь кинозвезду или топ-модель? Раньше я как-то этого не замечала…

Моя резко возросшая и совершенно необъяснимая популярность не столько волновала меня, сколько забавляла… Странно, конечно, но не скажу, чтобы это было очень уж для меня неприятно… Особенно когда практически все мужчины провожают тебя глазами… По какой бы они причине это ни делали, женское сердце не может хотя бы слегка не волноваться при этом…

Так, провожаемая взглядами, я впорхнула в палатку к Григорию Абрамовичу и застала там странную картину. Они все трое сидели молча и смотрели на меня. То есть я хочу сказать, что они не замолчали, когда я вошла, а сидели и раньше молча и смотрели на то место, где я и появилась, войдя в палатку. Игорек с Кавээном – по обе стороны от Грега, а Григорий Абрамович – посередине. И очки у него съехали на нос… Что было признаком очень дурного настроения…

Мне слова никто не сказал, когда появилась. Сидели, смотрели и молчали. Грег газету в руках комкал… Что случилось-то?..

– Вы что молчите? – спросила я подозрительно, поглядывая на них по очереди. – Интервью мое в сегодняшней газете читали?

– А ты сама-то читала? – совсем недружелюбно спросил Кавээн, который редко когда лез вперед, только в драке…

– Конечно, – сказала я и протянула Грегу «Известия»…

Он даже не посмотрел на «Известия», просто бросил их на пол, под стул.

– Нет, ты вот эту газету читала? – спросил Грег и протянул мне скомканный газетный лист…

В полном недоумении я начала расправлять газету. Первое, что мне бросилось в глаза – моя фотография на всю первую полосу. И заголовок аршинными буквами – «Психолог ведет расследование».

Я села прямо на пол, там, где стояла, перевернула листок и начала читать на второй полосе интервью… Боже! Что это был за текст!.. За каждой фразой вставала такая самоуверенная, ни секунды ни в чем не сомневающаяся, безапелляционная и беспардонная дамочка, что я пару раз даже на редакционную вводку смотрела – точно ли это обо мне идет речь? Нет, все правильно, писали именно обо мне – экстремальном психологе второй категории капитане МЧС Ольге Николаевой…

То есть все неправильно! Я никогда не говорила таких презрительных слов, даже если речь шла о ФСБ или местных властях… Я никогда не отзывалась пренебрежительно о тех, кто работает со мною рядом… Я никогда не говорила с таким цинизмом о людях, которые погибли при катастрофе…

«Ну, Фима! Если это твоя работа… – думала я, продолжая читать. – А кроме тебя это сделать было некому… Я тебе… Я тебе…»

Самые ужасные кары, одна страшнее другой, теснились у меня в голове…

«Я назначу тебе свидание, а вместо себя приглашу на него всех твоих здешних любовниц!»

Наказание показалось мне достаточно страшным для Фимки, и я немного успокоилась… Перевернула лист и снова посмотрела на фотографию…

Ну конечно, это Фимка – кто бы еще сумел найти мою фотографию – в спецкомбинезоне, перепачканную с ног до головы грязью, но с улыбкой до ушей. Я помню, почему я тогда улыбалась, в том узбекском селении, которое начисто снес с лица земли селевой поток после сильных дождей в горах. Я только что вытащила из грязи узбекского пацаненка лет восьми, и его удалось откачать. Я была рада, что спасла ему жизнь… В этот момент меня неожиданно и сфотографировали. Мне нравилась эта фотография, хотя я всегда испытывала некоторое смущение, когда на нее смотрела. Словно фотограф сумел уловить что-то очень личное, интимное… Одну такую фотографию я когда-то подарила Фимке с надписью: «Это моя работа!»

Можете представить мою ярость, когда я увидела эту надпись в газете на фоне фотографии, написанную моим же почерком… Как он посмел, свинья!.. Продажный журналист… Охотник за сенсациями, информационный шакал!.. Последние остатки совести потерял в этих своих «средствах массовой деградации»!..

Я, наконец, посмотрела, что же за газета так меня разрисовала – и мне все стало ясно. Ну конечно же, вторая из газет, с которыми Фимка сотрудничает постоянно, – «Мир катастроф». Понятно, почему я стала центром всеобщего внимания. Это же профессиональная газета спасателей, которую издает МЧС. Она появилась не очень давно, пока еще не успела себя дискредитировать (разве что сегодня, и то пока только в моих глазах) и пользуется среди спасателей огромной популярностью…

Честно говоря, я растерялась…

– Ребята! – сказала я. – Как же это? Я же не знала… Я хочу сказать, что не имею к этому отношения… Я ничего этого не говорила…

Игорек обиженно дулся, но в то же время смущенно прятал от меня глаза, Кавээн разглядывал мои форменные спасательские ботинки, а Григорий Абрамович глубоко вздохнул и сказал:

– Говорила, не говорила, теперь это уже не имеет особого значения… Что, опровержение давать будешь? Глупо… Подставил тебя твой дружок. Или его кто-то вместе с тобой подставил. А заодно – и нас всех… Оттого, что ты этого не говорила, никому из нас легче не будет. Тебе, между прочим, тоже…

Он еще раз вздохнул.

– Ты прочитай, прочитай до конца, очень интересные заявления ты там делаешь… Впрочем, дай-ка я сам прочитаю. Ребята еще раз послушают, удовольствие получат. Сомнительное, правда, удовольствие…

Он отобрал у меня газету, поправил очки и начал:

– А… Вот это место… «Я крайне возмущена бездействием федеральных властей, в частности ФСБ, которая, вместо того чтобы искать истинные причины катастрофы, кормит общественное мнение плохо приготовленной из патологических идиотов и психов неудобоваримой жвачкой, подсовывает заведомо ложные версии… Кому выгодно такое поведение эфэсбэшников, давно и прочно скомпрометировавших себя в глазах народов России? Только тем, кто на деле виноват в случившемся…»

Он ткнул пальцем в газету.

– А вот тоже перл, особенно по смыслу: «Я провожу собственное расследование причин катастрофы и клянусь, что ни один виновник ее не уйдет от расплаты…» Вот ведь! Сама себе и прокуратура, и Верховный суд… И в исполнение сама приводить будешь?

Абрамыч нагнулся ко мне и показал в газете еще одно место.

– А вот это что за прелесть, посмотри! «Не знаю, о чем думает и чем занимается государственная комиссия, уже несколько дней работающая в Булгакове, но толку от ее заседаний никакого… У меня, работающей в Булгакове в одиночку…» Слышали, мужики, в одиночку она работает! «…У меня, работающей в Булгакове в одиночку, объективных фактов собрано больше, чем у этой так называемой комиссии с ее армией следователей, оперативников, криминалистов и экспертов…» Ну! Суперменша, да и только!.. Ей с государственной комиссией поссориться захотелось! Она не иначе как голливудских фильмов насмотрелась!..

Абрамыч замолчал и снова скомкал газету.

– Ребята! – я чуть не плакала. – Меня же подставили! Я ничего этого не говорила! Чем хотите могу поклясться! Чтоб… Чтоб… Чтобы у меня друзей до конца жизни не было, если я вру!

Я посмотрела на Игорька. Тот молчал, опустив голову… На Кавээна. Тот отвернулся и разглядывал что-то на совершенно чистой и гладкой стенке палатки. Один Григорий Абрамович смотрел на меня. Не зло смотрел, не с обидой, не с раздражением… С грустью и сожалением…

«Не верят!» – подумала я и выбежала из палатки…

«Ну, Фимочка! Держись, дружочек! Я тебе сейчас устрою сенсацию! Ну держись, Фимочка!» – твердила я всю дорогу до гостиницы, готовая разорвать в клочья и Фиму, и вообще всех, кто встретится мне на пути…

Фимка стоял на ступеньках гостиничного крыльца и напряженно поглядывал по сторонам… Я рванулась в его сторону… Фимка меня увидел и… побежал от меня, прячась за редкими елками, росшими перед гостиницей. Это было так смешно, что я остановилась и пришла в себя. Ну и видок, наверное, у меня был, если Фима дал деру. Выразительный…

Я присела на нагретый солнцем гранитный парапет крыльца и закурила, руки у меня все еще дрожали… Пусть побегает между елок, пусть… Я как раз еще немного успокоюсь. Поговорить-то нам в любом случае нужно. Выяснить эту дурно пахнущую историю с интервью в «Мире катастроф»…

– Простите… Доктор Николаева? – услышала я за спиной старческий голос, явно перегруженный интеллигентскими интонациями. – У меня есть очень интересные факты для вашего расследования…

– Какого еще, к черту, расследования? – буркнула я раздраженно. – Я работаю спасателем. Я психолог, а не следователь…

– Я именно потому, что вы не следователь, и хочу обратиться к вам, со следователями, боюсь, разговор у меня не получится… – заявил дородный старик, голос которого явно не вязался с его фигурой. Представьте себе эдакого Алексея Николаевича Толстого с отпущенной на волю фигурой русского барина и голосом артиста Георгия Вицина, только очень и очень старого, дребезжащий такой голос… Это сочетание создавало какое-то бросающееся в глаза противоречие, одновременно привлекающее внимание и отталкивающее. В целом впечатление от его внешности складывалось очень неприятное.