Темное дело - Оноре Бальзак

Жандарм повернулся к Корантену, ожидая его распоряжений, но в словах мальчика было одновременно столько лжи и столько правды, столько истинного простодушия и вместе с тем хитрости, что парижане переглянулись, как бы напоминая друг другу замечание Перада: «Они вовсе не простачки».

Старый дворянин, видимо, настолько ограничен, что даже соленой шутки не способен понять. Мэр просто дурак. Мать, совсем поглупевшая от наплыва материнских чувств, задавала агентам нелепо-наивные вопросы. Слуги были действительно найдены спящими. Приняв во внимание все эти обстоятельства, а также характеры указанных лиц, Корантен сразу сообразил, что у него один только враг: мадмуазель де Сен-Синь. Как бы ни была ловка полиция, она всегда работает в неблагоприятных условиях. Ей не только нужно выведать все то, что известно заговорщику, ей приходится еще строить тысячи предположений, прежде чем остановиться на том, которое соответствует истине. Заговорщик день и ночь думает о своей безопасности, в то время как полиция действует лишь в определенное время. Не будь предательства, заговоры были бы самым легким делом. У одного заговорщика больше ума, чем у всей полиции, вместе взятой, несмотря на огромные возможности действовать, которыми она располагает. Перад и Корантен чувствовали, что натолкнулись на некую нравственную преграду, как если бы это была дверь, которую они рассчитывали найти отпертой, а ее пришлось открывать отмычками, причем с другой стороны молча навалились какие-то люди. Сыщики понимали, что план их разгадан и спутан, но кем — неизвестно.

— Я могу поручиться, — зашептал им на ухо арсийский вахмистр, — что если господа Симезы и д'Отсэры и ночевали здесь, то не иначе как в кроватях отца, матери, мадмуазель де Сен-Синь, горничной, слуг, или же всю ночь гуляли в парке, потому что ни малейшего следа их пребывания здесь нет.

— Кто же мог их предупредить? — сказал Корантен Пераду. — Ведь дело это известно только первому консулу, Фуше, министрам, префекту полиции да Малену.

— Мы оставим здесь в округе «наседок»[23], — шепнул Перад Корантену.

— Превосходная мысль! Ведь Шампань славится курами, — заметил кюре, который при слове «наседка» не мог сдержать улыбки, ибо по одному этому долетевшему до него слову все понял.

«Право, — подумал Корантен, также отвечая ему улыбкой, — здесь есть только один умный человек, с которым можно найти общий язык; попробую-ка я с ним поговорить».

— Господа, — обратился к агентам мэр, которому все же хотелось доказать свою преданность первому консулу.

— Говорите: «граждане»; Республика еще не отменена, — поправил его Корантен, бросив аббату насмешливый взгляд.

— Граждане, — повторил мэр, — едва я вошел в эту гостиную и не успел еще рта раскрыть, как сюда вбежала Катрин и схватила хлыст, перчатки и шляпу своей барышни.

У всех, кроме Готара, вырвался невольный ропот отвращения и ужаса. Все присутствующие, исключая жандармов и агентов, обратили на доносчика гневные взоры, словно желая испепелить его.

— Хорошо, гражданин мэр, теперь все понятно, — сказал ему Перад. — Кто-то вовремя предупредил гражданку Сень-Синь, — добавил он, посмотрев на Корантена с притворным недоверием.

— Вахмистр, наденьте-ка на этого парнишку наручники и отведите его в отдельную комнату, — приказал Корантен жандарму. — Девчонку тоже заприте, — добавил он, указывая на Катрину. — А ты наблюдай за обыском, просмотри все документы и переписку, — продолжал он шепотом, наклонясь к Пераду. — Все перерой, ничего не упусти. Господин аббат, — доверительно обратился он к кюре, — мне надо сообщить вам кое-что важное.

И он увел его в сад.

— Послушайте, господин аббат, мне кажется, что вы умнее любого епископа и — тут нас никто не услышит — вы меня поймете; вся моя надежда на вас, только вы в состоянии помочь мне спасти две семьи, которые по собственной глупости вот-вот скатятся в пропасть, откуда нет возврата. Господ де Симезов и д'Отсэров предал какой-то подлый сыщик из числа тех, которых подсылают правительства ко всем заговорщикам, чтобы выведать их цели, планы и соучастников. Не ставьте меня на одну доску с подлецом, который сопровождает меня; он — из полиции. Я же занимаю достойный уважения пост при кабинете консула и посвящен в его намерения. Гибели господ Симезов там не желают; Мален, правда, жаждет, чтобы их расстреляли, но первый консул хотел бы, если они здесь и если у них нет дурных намерений, удержать их на краю пропасти, ибо он любит хороших солдат. Сопровождающий меня агент имеет неограниченные полномочия, я же по виду — ничто; но зато я знаю, где гнездится заговор. Агент действует по указаниям Малена, который, несомненно, обещал ему покровительство, хорошее место, а быть может, и деньги, если он ухитрится разыскать Симезов и схватить их. Первый консул, — он поистине великий человек, — не поощряет корыстолюбия. Я не хочу знать — здесь или нет эти молодые люди, — сказал он, заметив движение кюре, — но их можно спасти только одним-единственным путем. Вам известен закон от шестого флореаля десятого года; он предусматривает амнистию всем эмигрантам, еще находящимся за границей, при условии, что они вернутся на родину не позднее первого вандемьера одиннадцатого года, то есть к прошлому сентябрю. Но ведь господа де Симезы, как и господа д'Отсэры, занимали командные должности в армии Конде; значит, на них амнистия не распространяется; в законе имеется на этот счет особая оговорка. Следовательно, их пребывание во Франции — преступление, и при нынешних обстоятельствах одного этого достаточно, чтобы их сочли соучастниками ужасного заговора. Первый консул понял неудовлетворительность этой оговорки, создающей его правительству непримиримых врагов, он желал бы довести до сведения господ Симезов, что они не подвергнутся никаким преследованиям, если подадут ему просьбу, в которой будет сказано, что они возвращаются во Францию с намерением подчиниться существующим законам и обещают принести присягу конституции. Вы сами понимаете, что этот документ должен попасть в руки первого консула до их ареста и быть помечен задним числом; передать его могу я сам. Я не спрашиваю у вас, где молодые люди, — сказал он, заметив, что кюре снова сделал отрицающий жест, — мы, к сожалению, не сомневаемся, что разыщем их; лес оцеплен, парижские заставы, как и граница, находятся под усиленным наблюдением. Слушайте меня внимательно: если эти господа находятся между здешним лесом и Парижем, их непременно схватят; если они в Париже, их там найдут; если они вздумают возвратиться сюда — их задержат. Первый консул любит «бывших» и терпеть не может республиканцев, да это и вполне понятно: если он желает добиться престола, ему надо задушить Свободу. Но это между нами. Итак, подумайте. Я жду до завтра, я на все закрою глаза, но берегитесь агента: этот проклятый провансалец — слуга самого дьявола, он доверенный Фуше, как я — доверенный первого консула.

— Если господа де Симезы здесь, — ответил кюре, — я готов отдать собственную кровь, готов рукой пожертвовать, чтобы их спасти. Но если допустить, что мадмуазель де Сен-Синь посвящена в их тайну, то, клянусь спасением души, она не обмолвилась об этом ни словом и не удостоила меня чести со мной посоветоваться. Теперь я очень рад, что она так свято сохранила их тайну, если тут действительно есть тайна. Вчера вечером мы, по обыкновению, до половины одиннадцатого играли в бостон, и все было тихо, как всегда; мы ничего не видели и ничего не слышали. В здешнем захолустье и ребенку не пройти без того, чтобы этого не заметили и не узнали, а за последние две недели тут не появлялось ни одного постороннего человека. Между тем одни только господа де Симезы и д'Отсэры уже составляют целый отряд в четыре человека. Старый господин д'Отсэр и его супруга покорны правительству, и они сделали все, что только было в их силах, чтобы убедить сыновей вернуться под родительский кров; еще третьего дня они писали им об этом. Если бы не ваше появление, ничто не могло бы поколебать во мне самой твердой уверенности, что они находятся в Германии. Между нами будь сказано, из всех обитателей замка одна только молодая графиня не отдает должного выдающимся достоинствам господина первого консула.

«Хитрец!» — подумал Корантен.

— Если молодых людей расстреляют — сами на себя пеняйте, — сказал он вслух, — теперь я умываю руки.

Он вывел аббата Гуже на лужайку, ярко освещенную луной, и при этом зловещем предупреждении внезапно взглянул на него. У священника был вид человека, который искренне расстроен, но крайне удивлен всем услышанным и ничего не знает.

— Поймите же, господин аббат, — продолжал Корантен, — что их права на гондревильское поместье делают их вдвое преступнее в глазах кое-кого, и это очень опасно, хоть этот человек и занимает подчиненное положение. Словом, я хочу помочь им и содействовать тому, чтобы они имели дело только с богом, а не с его угодниками.