Искатель. 1994. № 5 - Алистер Маклин

— Если ты со всеми так знакомишься, парень, — заметил он, — у тебя, должно быть, нет недостатка в друзьях.

Радист нагнулся и потряс за плечо человека, который лежал рядом.

— Эй, Джолли, старина, где же твои хваленые манеры — у нас гости!

Ему пришлось несколько раз как следует встряхнуть старину Джолли, прежде чем тот проснулся. Но, не успев еще как следует прийти в себя, он тут же вскочил на ноги — его прыти можно было позавидовать. Это был невысокий голубоглазый человек. К его круглому добродушному лицу давненько не прикасалась бритва, но его нельзя было назвать ни бледным, ни худым. У него были здорово обморожены нос и губы. Его голубые, налитые кровью глаза на мгновение округлились от удивления и просияли. «Джолли, старина, — подумал я, — похоже, ты всегда и везде чувствуешь себя в своей тарелке».

— А, пришли? — низким голосом проговорил он, и по его произношению в нем без труда можно было угадать ирландца. — Дьявольски рады вас видеть. Джеф, принимай гостей.

— Мы не представились, — сказал я. — Доктор Карпентер, а это…

— Что, старина, пришло время для очередного собрания Британской медицинской ассоциации?

— Доктор Джолли? — сказал я.

— Совершенно верно. Начальник здешней медицинской службы.

— Понятно. Это — лейтенант Хансен с американской подводной лодки.

Джолли и Киннэрд, переглянувшись, уставились на нас.

— Вы сказали — «подводной лодки», старина?

— С объяснениями подождем. Торпедист Роулингс. Радист Забрински.

Я посмотрел на скрючившихся на полу людей. Некоторые из них, разбуженные нашими голосами, уже зашевелились, один приподнялся на локтях.

— Как они?

— Двое-трое здорово обгорели, — стал рассказывать Джолли, — двое-трое крайне истощены, но с пищей и в тепле они оклемаются через несколько дней. Чтобы сохранить тепло, я велел всем лечь ближе друг к другу.

Я пересчитал людей. Включая Джолли и Киннэрда, в домике было двенадцать человек.

— А где остальные?

— Остальные? — Киннэрд удивленно посмотрел на меня, затем его лицо помрачнело, и он опустил глаза.

— В соседнем домике. — Он указал пальцем через плечо.

— Почему?

— Почему? — радист устало потер рукой воспаленные глаза. — Какая нам радость спать в одной комнате с трупами.

— В одной комнате с… — Я замолк и стал вглядываться в лица людей на полу. Семь из них уже проснулись, трое приподнялись на локтях, четверо продолжали лежать — все семеро глядели на нас удивленно, даже с изумлением. Лица троих, тех, что еще спали, а может, просто лежали без сознания, были прикрыты одеялами.

— Вас было девятнадцать, — медленно проговорил ц.

— Девятнадцать, — глухо повторил Киннэрд. — Да. Остальным не повезло.

Я промолчал. Всматриваясь в лица очнувшихся, я надеялся найти среди них то, которое так хотел увидеть, понимая, однако, что сразу могу его и не узнать, — ожоги, обморожение и истощение скорее всего сильно изменили его. Но вскоре я убедился, что не видел этих людей прежде.

Я приблизился к первому из троих лежавших под одеялами и приподнял край — лицо мне было незнакомо.

— В чем дело? Что вам надо? — удивился Джолли.

Я опустил одеяло и двинулся дальше вдоль лежащих полукругом людей. Лицо второго спящего также оказалось мне незнакомым. Подойдя к третьему, я ощутил, что у меня пересохло во рту, а по спине пробежал холодок. После недолгого колебания я резко нагнулся и поднял одеяло. Укрывавшийся под ним человек с забинтованным лицом, сломанным носом и густой бородой был мне незнаком. Заботливо укрыв его снова, я выпрямился.

Тем временем Роулингсу уже удалось затопить печку.

— Мы сможем нагреть здесь воздух почти до нуля, — сообщил я доктору Джолли. — Топлива у нас предостаточно. Мы принесли с собой пищу, спиртное и большую аптечку. Займитесь всем этим с Киннэрдом прямо сейчас — через две минуты я приду вам на помощь. Лейтенант, тот ровный лед, что попался нам в самом конце, это была полынья? Замерзшее разводье?

— Ничем другим это и быть не могло, — Хансен внимательно смотрел на меня с каким-то странным выражением на лице. — Этим парням не одолеть и сотни ярдов, не говоря уже о четырех или пяти милях. А капитан сказал — они вот-вот пойдут на погружение. А что, может, подгоним «Дельфин» прямо к черному входу?

— Они смогут найти полынью без эхоледомера?

— Нет ничего проще. Я беру рацию, отмеряю две сотни ярдов на север, посылаю сигнал пеленга, затем отсчитываю две сотни ярдов на юг, опять даю пеленг — и они определяют нужное место с точностью до ярда. Взяв двести ярдов в сторону от любой из указанных точек, «Дельфин» окажется аккурат в середине полыньи.

— Но подо льдом. Хорошо бы узнать, какова его толщина. К западу отсюда есть открытое разводье. Доктор Джолли, когда оно образовалось?

— Месяц или недель пять тому назад.

— Какой там толщины лед? — спросил я Хансена.

— Футов пять, а то и все шесть. Пробить его корпусом, может, и не удастся, но капитан с удовольствием пустит в ход торпеду. — Он повернулся к Забрински. — Можешь заняться рацией?

Я вдруг почувствовал себя совершенно опустошенным, разбитым и смертельно уставшим. Итак, я получил ответ на интересовавший меня вопрос. Мэри, моя невестка, больше никогда не увидит своего мужа, а ее трое чудных детишек — своего отца. Мой брат погиб, и отныне его никто больше не увидит. Никто, кроме меня. Но я должен его увидеть.

Выйдя наружу, я закрыл за собой дверь и, пряча лицо от ветра, завернул за угол домика. Через десять секунд я уже стоял у двери последнего в этом ряду строения. Толкнув ее, я зашел внутрь.

Прежде здесь находилась лаборатория. Лабораторное оборудование было сдвинуто к одной стене, и на освободившемся полу лежали трупы. Я знал это потому, что так сказал Киннэрд: обуглившиеся и до неузнаваемости уродливо скрюченные тела казались совершенно чуждой формой жизни или, вернее, неживой материи. Здесь стоял удушающий запах жженой плоти и сгоревшего дизельного топлива. Я думал о том, кому из оставшихся в живых хватило отваги и твердости духа перенести сюда эти страшные, изуродованные останки бывших товарищей. У них, верно, и впрямь были крепкие нервы.

Похоже, смерть для всех них наступила очень быстро. Они не задохнулись, охваченные огнем, — они сами стали огнем. Очутившись в клокочущем море горящей нефти, эти люди превратились в пылающие факелы; и последние мгновения своей жизни провели в жуткой агонии. Трудно представить себе более страшную смерть.

Мое внимание, не знаю почему, привлекло тело, лежавшее ко мне ближе других. Я наклонился и навел фонарик на то, что когда-то было правой рукой, а теперь напоминало оголенную когтистую лапу. На среднем пальце виднелось золотое кольцо, не расплавившееся, но сильно деформированное огнем. Я узнал это кольцо — мы покупали его вместе с моей невесткой.