Алмазный венец севера - Larka

— А что, для такого плечистого парня и впрямь самое оно будет. В музее Академии хранится клинок прославленного маркиза де ла Вуазье — как раз бастард. Разрешаю на четверть часа взять для обмеров под вашу, унтер-офицер, ответственность. Из здания музея не выносить.

Давно уже каждая собака в Академии знала, что эти два унтера только и остались живыми из первого отряда тогда ещё молодого поручика Блентхейма, потому тот и доверял своим людям как никому — и никто ничему тут не удивился.

— А пошли прямо сейчас, — тот, что с трубкой, хлопнул Ларку по плечу. — Зинни, пригляди тут за этой бандой розово-голубых. Мы быстро…

Клинок прославленного в хрониках Академии маркиза Ларке понравился сразу. Унтер показал, как его правильно держать и перехватывать при нужде за удлинённую рукоять с противовесом, и даже пару движений.

— Кажется, именно оно — правда, чуть легковат.

— Э-э, ещё бы — лезвие ж источено, — унтер закончил записывать размеры на имеющейся при себе восковой дощечке.

И едва он удостоверился, что кадет в состоянии понимать их, как поющий в крепких ладонях меч пришлось вернуть на витрину под зачарованное стекло.

А вечером чуть волнующийся Ларка ощутил, как истосковались руки по настоящей работе. Не разрушать — творить. Пусть даже орудие разрушения… поскольку от молчаливых зрителей, среди которых виднелось и розовое платье, в мастерских оказалось не продохнуть, он работал обычным способом — молотом и молоточками, чеканами и наклепами.

Тинь-тинь, перетинь! Помогавший ему мастеровой-оружейник лишь иногда придерживал раскалённую поковку да распоряжался вполголоса подачей воздуха в кузнечный горн. Ларка работал быстро. Ну не умел он вымучивать из себя работу, как жаловались иные кузнецы. Работаешь как летишь — оттого и результат вышел такой, что вынутый из парящей воды остужённый чёрный клинок разглядывали в полной и даже благоговейной тишине.

Некоторые и вовсе не сумели удержать отвисших челюстей — меньше чем за час какой-то кадет отковал такую знатную вещицу! Сам господин полковник долго присматривался и примерялся, оружейники едва не до крика дошли — да как же таковое чудо сделать возможно? — однако, по бархатно-серому до черноты бронзовому лезвию стелилась от эфеса изумрудно-зелёная еловая лапка. И в самом деле именно что полутораручный меч смотрелся как-то на диво соразмерным, а притащенное на пробу поленце развалил просто играючи.

— Да уж, королевские оружейники от зависти просто рыдают… — проворчал напоследок унтер, задворками утаскивая Ларку из мастерских, откуда расходилась гудящая в возбуждении толпа.

Напоследок выклянчив, чтобы парень поправил и их собственные клинки, унтера пообещали — вот теперь он только и узнает, что такое настоящая учёба!

Ага, испугали мастера работой… легче ежа голой задницей впечатлить. Но и в самом деле — на следующее утро все преподы словно сговорились. Магики пичкали в очумевшего от усталости кадета целые тома из библиотеки, а потом всё приставали — то им радугу высвети, то духа примани… Ларка с досады собрал всех, что болтались тут на пару лиг в округе — и волшебники долго икали с перепугу, когда их окружила изрядная орава весело приплясывающих да чего-то вразнобой болтающих теней.

— А, ты же чувствующий! — госпожа Велерина, стоило отдать ей должное, сообразила первой.

Швыряться молниями и файрболами, правда, почти не выходило. Ну нельзя иметь сразу всё, хотя и хотелось. Зато гасить или отражать голой ладонью неистовые атаки волшебницы и подсобляющей ей пары магиков Ларка уже настропалился. Запросто получал из неописуемой дряни всякие хитромудрые алхимические препараты — а потом долго мучился, куда ж это всё девать?

Оказалось, что красную ртуть за будь здоров трескали духи огня. Потом, правда, исходили дурным воздухом, подпрыгивая и вереща с перепуга. Зато их земляные собратья за обе щеки уплетали и гремучую серу, и хохотучий туман. А за одну только кружку ядовито-зелёной светящейся дымки две водяницы из соседней речушки готовы были даже отдаться Ларке душой и телом — да вот никак, ввиду отсутствия последнего…

Но это всё так, по части Духа. А после обеда и получаса больше похожей на смерть дремоты за кадета брались унтера — и вот тут-то он живо отбрасывал с себя сонливость и расслабленность. Кто-то шепнул ветеранам, что совсем скоро, под праздник прихода весны, в Академии состоится турнир фехтовальщиков среди кадетов. Приз — шнурок внеочередного звания.

И если кое-кто совершенно честно не выиграет… нет, о дальнейшем переменившиеся в лице унтера даже и думать боялись — а потому гоняли упражняющегося с оружием кадета, как два кобеля всегда и во всём виноватого кота.

А вечером он в каком-то мутном от усталости безразличии едва доползал до кровати — и едва ли осознавал, кто же именно, Иренка или Майча, сегодня ласково желала ему спокойной ночи.

На удивление, сны он всё же иногда помнил. Странные и нелепые — отчего-то неестественно чёрно-белые, они приходили словно неслышный удар грома. Властно обволакивали собою, и тогда вполне естественным казалось лететь невысоко над землёй, иногда чувствуя босыми пятками щекочущие стебельки разнотравья. Причём, именно лететь — соседки по комнате в смущени признались, что они-то во сне падают. Бесконечно падают в немом и каком-то клейко-ватном ужасе — и никак не могут упасть. Впрочем, кто этих девиц разберёт. Они и без того несполна разуму, а уж вихлянутые и подавно.

А наутро начиналось всё подряд. То до каждого платунга разобрать старое сражение у подножья Гномьего Кряжа, причём ещё и варианты потом на карте погонять, то чтец вдруг бухал в голову полный кодекс дворянской чести, да с этикетом и манерами — а вдруг пред ликом его величества когда придётся предстать?

Если когда и удавалось хоть немного прийти в себя — так это перед обедом, когда Ларка в мастерских изощрялся с инструментами, выделывая чёрт-те что, чего через полчаса и припомнить не мог. Но судя по ещё долго округлённым глазам унтеров, офицеров и магиков, выходило нечто из ряда вон.

Но всё-таки, однажды наступил момент, когда Ларка долго таращился в зеркало и никак не мог понять, кто же перед ним такой и что с этим парнем надо делать обнаружившейся в руках бритвой. Вроде и смутно знакомая физиономия, и вроде даже в дружеских с этим кадетом отношениях — но вот кто он и как его зовут, вспомнить решительно не удавалось.

И тогда две бестии — чернявая и белобрысая — бесцеремонно послали всех в и на. Погрузили пьяно пошатывающегося парня на свои плечи, и наполовину отвели, наполовину отнесли наверх, в отчего-то показавшуюся знакомой и уютной комнатку под крышей. Уложили посреди широкой как плац постели, и даже сами скользнули по бокам живыми грелками.