Новый Мир ( № 1 2007) - Новый Мир Новый Мир

Осторожно ощупав ближайшую к двери кровать, проверив, нет ли на ней сына или дочки, сняв туфли, Сергеев лег. Тут же приподнял голову и вытянул из-под покрывала подушку. От подушки вкусно запахло то ли духами, то ли каким-то кремом. Или шампунем. Захотелось увидеть девушку Макса, которого он почти и не помнил. Лишь длинные светлые волосы с хипповским ремешком, высокий рост. И на гуслях играет... Вдыхая аромат подушки, он был уверен, что девушка симпатичная; такая... женственная такая... Да, молодец этот Макс — и жена есть с ребенком, и вот девчонку еще подцепил, и крышу нашел бесплатную для медовых деньков... Молодец... И Володька молодец... Страшная, зато богатая, с “опелем”... При такой и работать не надо...

9

Сон был неглубокий и легкий, как иногда в детстве, — вроде бы спишь и в то же время слышишь, что происходит вокруг. И в такие моменты полусны-полумысли бывали особенно интересные, яркие, а ощущение, что лежишь в мягкой, теплой постели, особенно сладостно. Но в детстве он не ценил этого, ему хотелось вскакивать и бежать куда-нибудь, играть в какие-то давно забытые игры, а потом моменты блаженства случались все реже и реже, и сон чаще всего наваливался сразу, утаскивал в темную, душную бесчувственность, а пробуждение оглушало и вытряхивало наружу, в забитую делами и проблемами жизнь. В будни оглушало пиканьем будильника, а в выходные — привычкой к этому пиканью...

Сейчас же дышалось легко, пахло вкусно, мышцы приятно потягивало, словно после физических упражнений; из соседней комнаты, приглушенные дверью, слышались возбужденные голоса, восклицания; уютно поскрипывали половицы, хлопала время от времени дверь на улицу, надувая волны свежего осеннего воздуха. И Сергеев то почти просыпался и готовился встать, то начинал мечтать о чем-то неясном, непонятном самому себе, что тут же растворялось плавным погружением в сон. На секунду-другую он по-настоящему засыпал и тут же, чем-то, скорее внутренним, разбуженный, снова начинал прислушиваться, стараясь определить, пришел ли Андрюха, о чем за столом идет речь. Прислушивание медленно перетекало в неясные, непонятные мечтания, а мечтания уводили в сон...

— Никит, Никити-ик, — зацарапал шепот жены, ухо защекотало от ее дыхания. — Никит, вставай, дорогой. Все собрались... Пойдем.

— Да, иду, — выпутываясь из дремы, ответил он. — Иду... Сейчас...

— Давай, давай, неудобно.

— Встаю...

Ему казалось, что жена продолжает его тормошить и уговаривать, и он рассердился, открыл глаза, но ее рядом не было. Ее голос раздавался уже за стеной. Рассказывала про дочку... Как грудь долго брать не хотела...

Сергеев глубоко, как перед прыжком, выдохнул раз, другой. Сел. Потер лицо, шею горячими сухими ладонями, пригладил волосы. Заметил, какие они жирные стали. “От подушки, что ли?.. Блин!..” Нашел на полу туфли, обулся.

“Умыться надо”. Лицо опухло, глаза заплыли. “Надо завязывать с пивом”... Показываться перед людьми в таком виде было неудобно. Тем более если с этим Максимом ругачка начнется. “Буду как алкаш сидеть...”

Подкрался к выходу из комнаты, приоткрыл легкую фанерную дверь. В прихожей никого не было. Прошмыгнул в туалет.

Долго умывался, глядя на себя в зеркало. Постепенно лицо разгладилось, волосы легли как надо. Улыбнулся той улыбкой, с какой встречал посетителей в магазине. Получилось... Теперь можно и выходить.

За большим овальным столом сидели Володька, Наталья, Андрюха, какой-то еще здоровенный, бородатый, похожий на попа незнакомый мужик; жена, держа на руках дочку, продолжала рассказывать о своем лежании в роддоме. Ее увлеченно слушали, появления Сергеева не заметили.

— Добрый вечер! — не выдержал он.

— О, Никит! — вскочил Андрюха, невысокий, плотненький, с седоватыми, до плеч, волосами; еще года два назад он был как подросток, а теперь пополнел, как-то орыхлел и стал похож на упитанного старичка, даже больше на тетеньку... “Сколько ему? — задумался Сергеев. — Сорок три отмечали или сорок четыре...”

— Рад, Никитка! Так рад, что выбрались! — Андрюха обнял его, похлопал по спине. — Да, познакомьтесь! — Обернулся в сторону бородатого. — Василий Усольцев, режиссер православного театра, из Дмитрова. А это, Василий, — Никита, мой друг и супруг нашей молодой мамочки.

— Угу-м. — Бородатый приподнялся, не подавая руки, кивнул. Сергеев тоже ответил междометием и кивком. Приставил к столу стул, втиснулся между женой и Андрюхой.

— Как дела-то, Никит? Рассказывай! — спрашивал Андрюха. — Сто же лет не виделись!

— Да вот дочку родили. Четыре месяца... Решили попробовать съездить...

— Отлично! Вы молодцы, что приехали! Спасибо!

“Опять молодцы, — усмехнулся Сергеев, — все молодцы”.

— А дочка у вас — чудо! Такой ребеночек!.. Ух-х, Дашутка, принцессой будешь!..

Сергеев зачем-то ляпнул:

— Она, кстати, уже разговаривать может.

Наталья хохотнула. Остальные чуть ли не хором изумленно-недоверчиво выдохнули:

— Как это?!

— Да нет, я серьезно. — Сергеев глянул на жену. — Скажи.

— Ну, не то чтоб разговаривает, — осторожно ответила она, — но что-то такое получается...

— Все у нее нормально получается! Ну-ка дай мне. — Он взял дочку; Дашка лежала с открытыми глазами, пустышки во рту не было. — Даш, скажи, как тебя зовут? Ну, скажи. Как зовут нашу девочку?

Дочка настроила взгляд на Сергееве и улыбнулась.

— Ну, скажи, солнышко. Как тебя зовут? А?.. Да-аш. Давай.

— Гы-ы, — сказала она.

— Ух ты! — то ли всерьез, то ли шутя воскликнул Володька и открыл бутылку “Старого мельника”. — Уникально, слушай!

— Да нет, погодите. — Сергеев почувствовал неловкость. — Она нормально умеет говорить... Даш, скажи. Скажи, как тебя зовут? Ну, пожалуйста... — Дочка не ответила. — А брата? Как брата зовут? Братика как зовут твоего?.. Ну, Даш, что это?.. Скажи, а?.. — И Сергеев услышал в своем голосе мольбу, разозлился на себя, на молчащую дочку; дома она действительно часто отвечала вполне отчетливо: “Дая”, “Сая”, “Никия”. — Ну, скажи давай, доча. Перестань капризничать. А?.. Даша-а!..

Она заскулила, видимо испугавшись. Потянулась куда-то. Жена забрала ее.

— Нет, честно, она говорит, — продолжал доказывать Сергеев, чувствуя себя все неудобней. — Без твердых согласных, конечно, но...

— Эх, Никит, — хлопнул его по плечу Андрюха, — как я рад за вас! Дети — это счастье!.. Я вам завидую самой белой завистью. Вообще!

— Пора, — поднял рюмку Володька.

Сергееву очень хотелось выпить. И найти тему для разговора, чтобы этот ляп с говорящей в четыре месяца дочкой забылся. Или замялся хотя бы.

— Как, Андрей, дела-то вообще? — спросил он, когда выпили и плотно закусили; еды на столе было полно — горки из ломтиков колбасы, огурцов и помидоров, мяса. Еще и в пакетах возле холодильника лежала. На три дня запасов.

— Да как... Как сказать, — вздохнул Андрюха. — В Щуке целыми днями пыркаюсь, халтурю потихоньку. Надо ведь веранду достраивать, второй этаж... Василию вот, — он посмотрел на бородатого, — со спектаклями помогаю.

Тот пробасил:

— Андрюша от Бога художник. Так улавливает!.. — И, не подобрав нужного слова, потряс кулаком. — Ух-х!

— Нерв, — сказал Володька.

— А?

— Нерв Андрюха улавливает.

Бородатый пошевелил бородой:

— Ну, и так можно сказать... Бесценный он человек!

— Нужно будет съездить в ваш театр, — сказала Наталья.

— Милости просим. Только у нас не каждый день — строго по воскресеньям. И сложные постановки.

10

Ели, выпивали, разговаривали. В основном вспоминали прошлое — давнишние премьеры, куда-то исчезнувших подававших надежды ребят, обсуждали своих знакомых, ставших звездами. Жалели, что не все из компании сегодня здесь, и, пожалев, тоже обсуждали — как теперь живут они, где работают, какие у них проблемы... Володька в который раз говорил об актере Сергее Безрукове:

— Он талантище без вопросов, конечно! Без обсуждений. Такая энергетика — прямо чувствуешь! Сейчас Пушкина играет... Но — не знаю. Что-то не верю, что получится. Как-то... не хватает чего-то... Не знаю...

От водки с пивом он опьянел больше других, его переполняло нехорошее, агрессивное возбуждение. Наталья подкладывала ему на тарелку закуску:

— Ешь, пожалуйста, ешь. — И жаловалась жене Сергеева: — Совсем не ест. Кусок не впихнешь...