«Письма Высоцкого» и другие репортажи на радио «Свобода» - Игорь Кохановский

Почти математической стала формула Достоевского: красота спасет мир. Я думаю, что тех людей уже могла — подчеркиваю: уже — спасти красота. Моих героев — пока йет. Для них нет еще даже — не убий, возлюби ближнего своего аки самого себя. Я наблюдаю у героев самозарождение этих истин, как они с кровью, вновь рождаются. Нужно вновь родиться всему, пройти через живую воду, что ли. Ведь у нас мертвое общество, будто мы мертвой воды

наглотались, помимо того, что оно первобытное. И поэтому пока неважно, красивое или нет, главное, чтобы живое; живое — оно же некрасивым рождается, в слизи, в слезах. Для того, чтобы что-то родилось, нужна любовь. Вот о ней я пишу, и мне ее жалко, как живую. Бог есть любовь, так, да?

Год назад или два уже посмотрела я страшный и светлый мультфильм Андрея Хржановского «Пейзаж с можжевельником» об эстонском художнике — к стыду своему, забыла сейчас его имя. Это такой синтез документального кино, мультипликации, музыки, стихов, песен Высоцкого. И вот я смотрела на его рисунки, которые он рисовал прямо в лагере (нашем советском концлагере); а на рисунках: он и она, он и она, и опять лагерь, и опять он и она и так до невозможности. И я подумала, даже не подумала, а так огромно почувствовала, что нет, даже нелюдей загубили миллионами (революция, война, голод, лагеря, коллективизация, война, опять лагеря), а просто убили любовь, у той интеллигенции преемственность любви убили. Причем самую ту, настоящую, у той интеллигенции и того простого народа. И осталась нам в наследство любовь служащих. То есть огромная часть (я ее ощущаю так материально, как воздушный столп) просто ушла в космос, не переданная детям — дети ведь оторваны были. А любовь служащих у Зощенко описана — не юмористически, а просто страшно реалистически — и таковой осталась. И потому у нас почти ничего нет — ни прозы, ни театра, ни человеческого кино; ведь это слишком долго восстанавливается, на это века уходят. Даже если все будут страшно правдивы и честны, как сейчас. И потому любую любовь, любую страсть у моих героев я вынянчиваю, как дитя, и любую любовь, на первый взгляд жалкую, стыдную и незначительную, я ловлю, как надежду. Чувство это трагическое, особенно, потому, что любовь — это уже счастье, а в нашей жизни — общей безлюбовной, хамской, жалкой, стыдной, незначительной жизни на всех — быть счастливым любовью опасно, смертельно, как белой вороне, как быть с деньгами кооператором. И еще. Всеми силами держать на плечах этот любовный мост над кровью миллионов погибших Любовей — так трудно, все силы уходят, и бесполезно в безбожьем мире< Повторяю: в моем первобытном мире рождение любви — это рождение бога. И потому все мои героини больны проказой; проказа эта — любовь. Они все как бы на пороге откровения, я их заставляю пережить катарсис там, внутри рассказа, творя свою любовь и свою трагедию, и их катарсис должен совпасть с катарсисом читателя. Как это получается — не мне судить, но хочу подчеркнуть, что я работаю в жанре трагического рассказа, рассказа-трагедии, а не чернухи, как это часто называют. Как фронтовикам невозможно было смотреть фильмы о войне, так современникам невозможно и тяжело читать о себе сегодняшних.

И так же, как за любовью, я слежу за любой попыткой у моих первобытных интеллигентов думать о жизни и смерти, о бессмертии, о зарождении религии в этом атеистическом обществе.

— А не боитесь упрека в узости, социальной ограниченности ваших героев?

— Мои герои — это обиженные и оскорбленные. Так, как у нас, никогда людей не оскорбляли, не обижали и не унижали. Вот я не работаю, вернее не служу. Сижу, пишу дома. Но когда я работала, служила — то каждый выход в мир приносил унижения и оскорбления. Любой поход в школу, детский сад, к начальству грозит инфарктом, попросту смертельно опасны. Видимо, поэтому я еще больше хочу сузить круг героев — я полностью хочу уйти в себя. Как путешественник, выбравшись из джунглей, добравшись с попутным ветром на паруснике до своего дома, до своих книг, отогревшись, садится сочинять музыку не только из шума жизни, но и из бессмертной души.

«Экслибрис» 06.05.90

Чтение седьмое. БОЛЕЗНЬ

Из цикла «Руины»

Когда именитый писательзлословит о жизни чужой,как злобный пустой обыватель,я чувствую, кто предо мной.Когда дискутируют с дамой(с премьером!),как спорят в пивной,ведущие телепрограммы,я чувствую, кто предо мной.Эпоху грядущего хамадавно предрекали. И вотна скорбных развалинах Храма,исчадием генного хламарожден небывалый урод.Как будто поветрие коситНАРОД, ПРОГЛЯДЕВШИЙ НЕДУГ.Наверное, так плодоноситпосев незапамятных мук.И хищные вирусы хамства, отвратные, как живоглот,как жизненное пространство,к рукам прибирают народ.И пошлая, как мелодрамас приправой одесских острот,страна победившего хамасама себя не узнает.

1988

Репортаж восьмой. КАК ОДОЛЕТЬ МОНСТРА

(Беседа с народным депутатом СССР Николаем Травкиным)

Эта беседа с народным депутатом СССР Николаем Ильичем Травкиным состоялась примерно за месяц до учредительного съезда Демократической партии России, на котором Николая Ильича избрали председателем этой партии, а прозвучала по «Свободе» уже после его избрания, в программе «Контуры перестройки» (редактор программы — Владимир Дмитриевич Маленкович). Такое временное уточнение необходимо, дабы избежать лишних вопросов.

— Николай Ильич, я недавно слышал ваше выступление в Центральном доме литераторов на учредительном съезде Всесоюзной писательской ассоциации «Апрель». После чего мне подумалось, что вы вышли из КПСС по причинам более глубоким, чем те, о которых вы упомянули в «огоньковском» письме.

— Да, причины более глубокие, и в принципе намек на это в «Огоньке» есть. Своим выходом из партии я не только уменьшаю статистическую базу КПСС на единицу, но и считаю себя по выходе из КПСС единицей действующей. Было бы легче просто уйти и встать в стороне. Но, во-первых, и в стороне находиться очень сложно при нынешнем ритме событий. А во-вторых, по-моему, невозможно просто наблюдать, как ухудшается ситуация в стране, как правящая верхушка, особенно партийный аппарат, и не думает идти ни на какие коренные преобразования. Сегодня идет консервация уже достигнутого…

Следующий мой шаг после выхода из КПСС — создание новой политической партии, которая будет бороться, противостоять аппаратной силе КПСС. Уже многое сделано, а 27-го мая у нас пройдет учредительная конференция создаваемой партии. Несколько ее названий уже промелькнуло в печати. Так и должно быть, а окончательное название определится на конференции. Но это — однозначно — будет партия парламентского типа. Однозначно — партия демократического толка. Однозначно — партия для очень широких социальных слоев народа. То есть никакого классового отпечатка она нести не будет. Это партия и для рабочих, и для интеллигенции, и для крестьян. Или, допустим, крестьяне войдут полнокровной фракцией в эту партию, с надеждой на то, что через какое-то время такие полнокровные фракции, как, скажем, кооператоров, предпринимателей, крестьян, может быть, отпочкуются и преобразуются в самостоятельные партии. Но сегодня необходимо собрать все эти силы в один кулак, чтобы одолеть такого монстра, как КПСС. Иначе этот монстр передавит карликовые партии, как курят. Это все понимают. Процесс становления партии движется очень успешно. За короткий срок удалось найти (да они и были) достаточное количество единомышленников. Среди них — не только известные в нашей стране, то есть не только народные депутаты. Например, чемпион мира Гарри Каспаров.